— В следующий раз можешь остаться с ними подольше,— сказал довольный надзиратель.— Ты, как вид-но, знаешь, что кому следует.
В следующий раз он не только позволил Мокре оставаться дольше, но даже сам вышел, оставив ее одну с заключенными. Мокра не замедлила воспользоваться этим.
— Кто из вас обречен на виселицу? — спросила она. — Я,— отвечал один из юношей.— Мне не миновать виселицы.
— А моего сына повесили бы, если б он попал в руки турок живым?
— Разумеется, повесили бы.
— Скажи мне, что я должна делать... Говори, как если бы ты мне был родным сыном. Я хочу прясть пряжу для тех, кто придет после вас.
— А придут ли они? — спросил один из пленников, впавший в отчаяние.
— Разве вместе с вами все кончилось? — возразила старуха.— Подумай, откуда вы сами взялись?
Упавший духом замолчал, а его товарищи начали рассказывать о своем неудачном выступлении. Они объясняли ей свои действия, давали советы, как им можно помочь. Появление надзирателя прервало разговор, но назавтра он начался вновь. Так продолжалось до суда. Благодаря хлопотам Мокры приговор вынесли сравнительно мягкий. Она умела ладить с турками, она обивала пороги разных начальников и добилась того, что суд после предварительного следствия не вынес ни одного смертного приговора. Даже тот молодой человек, один из предводителей, который ждал смертной казни, был приговорен к галерам. Но накануне того дня, когда его должны были отправить на каторгу, он исчез из тюрьмы. Началось следствие, которое пришло к выводу, что исчезновение арестанта не могло произойти без вмешательства сверхъестественных сил. Между тем все объяснялось очень. просто — Мокра дала крупную взятку надзирателю. Пока продолжались розыски исчезнувшего арестанта, он преспокойно жил в доме Мокры, а затем с ее помощью переправился через Дунай.
С этого времени Мокра всецело отдалась подпольной деятельности. Она вырвала главного заговорщика из стен тюрьмы, чтобы поддержать дело, которому посвятил себя ее сын, и благодаря ей дело это не только не заглохло, но продолжало развиваться. Мокра одобряла молодых людей, и дом ее стал главной квартирой заговорщиков, причем ни явная, ни тайная полиция не имели об этом ни малейшего понятия.
Дом Мокры был как бы специально приспособлен для этой цели. Он стоял па краю того обрыва, где Мокра встретила Николу. Между каменной оградой сада, идущей параллельно берегу Дуная, и пропастью оставалась узкая полоска земли, по которой ходить было небезопасно, так как на дне крутого обрыва торчали острые камни. За этими камнями берег Дуная становился от-
логим, изгибался и далее обрывался в реку крутым выступом. На этом недоступном берегу не видно было ни одной тропинки, здесь никогда не ступала нога человека.
Сад Мокры, прилегающий почти вплотную к обрыву, ничем не отличался от других садов. В нем были и фруктовые деревья, и клумбы, и лужайки, и беседки, и потайные ходы, и потайные убежища, в которых можно было скрыться от турок. Единственной особенностью сада был колодец с колесом и валом, к которому цепями были привязаны две бадьи. Колодец был устроен так, что когда одна бадья поднималась, другая опускалась. Впрочем, это был весьма простой и распространенный в Болгарии механизм. Недоумение могло вызвать лишь то обстоятельство, что колодец был здесь совершенно ненужен, ибо рядом с ним находился другой каменный колодец, снабжавший все окрестные дома отличной водой. Однако наличие второго колодца никого не удивляло, меньше всего турок, по мнению которых воды никогда не бывает слишком много. Благодаря этому во всех странах, находившихся под властью турок, сооружались отличные колодцы. (Это, пожалуй, единственное, за что их можно помянуть добрым словом.)
Таким образом, дом Мокры отличался от других болгарских домов лишь наличием колодца. Внутреннее устройство дома напоминало лабиринт, там были потайные ходы, скрытые, лестницы, закоулки и убежища, которые теперь устраивались больше по привычке, нежели по. необходимости. Уже минуло время, когда турки в таких городах, как Рущук, устраивали облавы на мальчиков, чтобы воспитывать из них янычар, и на молодых женщин, чтобы заточать их в гаремы. Реформы последних лет охраняли и тех и других, но все же они не в состоянии были устранить укоренившееся недоверие, и дома продолжали строиться по-старому, и по-прежнему потайные ходы в садах соединяли соседние дома.
В квартале, где находился дом Мокры, существовало предание, будто в ее саду находится самое верное убежище. Рассказывали, что однажды в ее доме целую неделю скрывались женщины с детьми и девушки и что турки, обшарив все сады и все дома вокруг, так и не нашли их. Но это было очень давно, теперь никто, кроме Мокры, не знал, где находится это убежище. В саду ничто не выдавало наличия тайника. Единственной особенно-
стью сада был колодец, но что такое колодец? В колодце вода — вот и все.
Все, да не совсем. Дело в том, что в одной из стен колодца находилось незаметное сверху отверстие, мимо которого поднимались и опускались бадьи. Отверстие вело в подземную горизонтальную галерею метров полтораста длиной, выходившую на склон обрыва. Выход из галереи со стороны Дуная был отлично замаскирован остроконечным камнем и росшими здесь кустами. К отверстию невозможно было подойти ни сверху, ни снизу. По обе стороны галереи имелись ходы, которые вели в два обширных подземелья, напоминавшие залы древних катакомб. О древности этой постройки свидетельствовали каменные своды галерей и залов, которые подпирались посредине каменными колоннами. В Болгарии часто встречаются подобные сооружения. Но они, по всей вероятности, возводились болгарами не во время турецкого владычества, а раньше, хотя в болгарских городах и селах до последнего времени строились тайные убежища. Болгарам приходилось изыскивать всевозможные средства, чтобы как-нибудь противостоять турецкому произволу и насилиям. В борьбе за существование не только животные, но даже растения природа наделяет всевозможными средствами защиты, при помощи которых даже слабые могут вести борьбу с сильными. В данном случае в руках Мокры оказалось готовое сооружение, всеми забытое, которым некогда пользовались местные жители.
Мокра и сама не знала, на что может пригодиться это убежище. Вначале она хотела поместить туда беглеца из тюрьмы, но это было совершенно излишним. Бывший арестант преспокойно прожил у нее несколько дней, потом загримировался, переоделся и с чужим паспортом, которым Мокра его снабдила, никем не узнанный, благополучно добрался до Румынии. Он-то и связал Мокру с агитаторами. Эта связь первое время ограничивалась тем, что Мокре удалось продолжить деятельность, начатую еще до неудачного восстания, в котором погиб ее сын. Эта деятельность сводилась исключительно к пропаганде. Мокра взялась доставлять запрещенные издания, что ей легко удавалось благодаря ее торговым связям с Румынией. Вместе с различными товарами к ней теперь поступали и запрещенные издания, которые брал у нее
Станко. Но Мокру это не удовлетворяло. Она мечтала о том же, о чем мечтал ее старший сын и погибшие вместе с ним товарищи. Выступление, имевшее такой печальный исход, казалось ей не только справедливым, по необходимым, более того, даже легко осуществимым. Вера в возможность во'сетания зиждилась на ее глубочайшем убеждении, что болгары не пожалеют никаких жертв ради свержения турецкого ига. Она говорила об этом с заключенными в тюрьме, говорила и с тем юношей, которому благодаря ее помощи удалось бежать.
— Вы бы поменьше занимались писаниной да печатанием книжек, а побольше бы револьверов закупали.
— Одних револьверов мало,— возразил молодой человек.
— Покупайте ножи.
— Ножи у нас тоже были.
— Чего же вам не хватало? Ружей?
— Да, пожалуй, но еще меньше было у нас людей.
— Вы что же, не умели их поднять?
— Дело не в этом, у нас было мало вожаков. Мокра призадумалась и сказала:
— Да, твоя правда. Нужны люди опытные, знающие. Мой старший сын, который погиб, учился торговому делу. А Петр учится философии. Может, философия пособит нам изгнать турок?
Петром звали среднего сына Мокры, который обучался в одном из заграничных университетов на философском отделении точным наукам. Но Мокра, естественно, ни малейшего представления не имела о том, чем занимался ее сын. Не больше нее разбирался в науках и беглец, который, подумав, сказал:
— Не знаю, может, пригодится и философия.
— Поезжай к нему и передай от меня, чтобы он обучался таким наукам, которые помогут нам выгнать турок. Будь моим посланцем...
Она дала ему денег на дорогу и велела дочери написать письмо. Ожидая второго сына, Мокра занималась распространением запрещенных изданий, которые получала раз или два раза в неделю и передавала Станко. В Рущуке никто не мог заподозрить, что этот тихий, скромный учитель начальной школы, отец большого семейства, занимается подобной деятельностью. Местные
власти скорее могли представить себе светопреставление, чем Станко в роли опасного агитатора. Станко действовал не по собственной инициативе,— он был только исправным и усердным орудием в руках Мокры. Она не раз пыталась его расшевелить:
— Ты бы поговорил с людьми, растолковал бы им, что там написано,— убеждала его Мокра.
Станко только пожимал плечами.
— Ты ведь учитель.
— Да, но я учу детей.
— Разве взрослые, которые ничего не понимают, не такие же дети?
— Нет, взрослого не станешь драть за уши, если он не понимает, о чем ты ему толкуешь.
Против такого веского аргумента Мокре нечего было возразить. Она ждала известий от своего беглеца, но тот, наладив пересылку запрещенных изданий, сообщил ей, что уезжает из Бухареста, а потом и след его простыл. Шли месяцы, а о нем не было ни слуху ни духу. Мокра ждала вестей и от сына. Тот писал ей письма, но сообщал в них, как всегда, о своем здоровье, о занятиях, об экзаменах или просил выслать денег. Читал письма Мокре обычно Станко, объясняя непонятные слова и выражения. Но он и сам не все понимал и в таких случаях откровенно говорил:
— Не знаю, что это значит, не понимаю: что-то слишком мудреное.
Гораздо доступнее для Станко были письма Драгана, младшего сына Мокры, девятнадцатилетнего юноши, тоже учившегося за границей. После трагической смерти брата он вернулся было домой, но по настоянию матери снова уехал за границу. Наука, однако, нелегко ему давалась. Смерть брата потрясла юношу. Все в нем кипело, все возмущалось. Когда Драган ненадолго приехал в Рущук, матери немало пришлось с ним повозиться. Каждую минуту он готов был накликать на себя беду, на каждого турка готов был броситься. Мокра поспешила отправить его за границу, рассчитывая, что учение его образумит. Письма Драгана, несмотря на все его попытки быть осторожным, кишели опасными намеками, которые приводили Мокру в восхищение.
— Вот мой Драган,— говорила она,—пусть только подрастет, уж он сумеет справиться с турками.
Одно только беспокоило ее,— почему Драгану не сидится на одном месте. Вначале он отправился в Одессу, оттуда в Вену, затем в Женеву и наконец в Белград, чтобы поступить в военное училище. Последние два слова были подчеркнуты. Дочитав до этого места, Станко воскликнул:
— Разве можно такие вещи писать?
— А что такое? — спросила Мокра.
— Военное училище!
— Почему же нельзя об этом писать?
— А если бы это письмо попало в руки к туркам?
— Ну так что ж?
— В военной школе в Белграде учат воевать с турками, чтобы выгнать их из родной страны, как это сделали сербы..
— И Драган этому выучится? — с восторгом спросила Мокра.
— Если он поступил в военное училище, то наверно учится, но выучится ли? Этого я не знаю.
— Выучится, выучится!.. мой соколик, мой голубчик, сыночек мой. Молодцом будет.
Известие это чрезвычайно обрадовало Мокру. Она любила младшего сына больше всех и мечтала о великих подвигах, которые он совершит. Она не сомневалась, что он будет великим героем, вроде тех, о которых говорится в сказках. Она была уверена, что Драган создан для-чего-то необыкновенного, и заранее гордилась его будущими подвигами.
— О нем будут слагать песни! — мечтала мать. Вскоре после получения радостных известий от Драгана Станко рассказал Мокре о своей неудаче.
— Попался я,— сообщил он.
— Что случилось?
— Заметили, как я приношу газеты в читальню.
— О! — воскликнула Мокра.— Как бы не случилось беды!
— Бог знает чем все кончится.
Станко рассказал, как все произошло, и они стали советоваться, как быть дальше. Учитель не преминул рассказать и о сходке в саду хаджи Христо.
Мокра знала кое-что о Стояне.
— А,— воскликнула она,— это сын механджи из Кривены. Я о нем слыхала. Отец его не болгарин, но
хороший и богатый человек. Стоян учился в Бухаресте. Кажется, хаджи Христо прочит его себе в зятья.
— А какая у хаджи Христо красавица дочь!
— Да, красавица,— согласилась старуха.— Она иногда к моей Анке приходит. А кто же этот второй?
— Его зовут Никола. Какой-то бедняк, учится у портного француза, который открыл на рынке мастерскую.
— Здешний?
— Кажется, нет. Я еще не встречал людей, которые так усердно читают.
— Что же он читает?
— Все, что только найдет в читальне. Я помню, как он пришел в первый раз, год или полтора назад. Он тогда ничего не знал, а теперь какой стал умница. Так и режет про Болгарию, будто по книге читает. .
— Надежный ли он человек?
— Да бог его знает. Кажется, усердный малый. — Как он выглядит?
Станко подробно описал наружность Николы, сказал даже, как он одет и какая у него шапка. По этому описанию Мокра узнала Николу, когда встретилась с ним возле обрыва.
— Я узнала этого молодого человека,—- сказала потом старуха Станко.— Он мне понравился. А ты им доволен?
— Доволен. Он очень исправно приходит за газетами, носит их в читальню и, если верить его словам, готов в огонь пойти за родину. Усердный, усердный малый...
Через несколько дней после этого разговора пришло письмо от Петра, в котором он, между прочим, писал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35