«Я больше не пишу, так как обо всем узнаете от Драга-на. Он скоро приедет в Рущук».
Это известие озадачило Мокру.
— А как же со школой? Разве можно окончить военную школу за три месяца?
— Можно,— ответил Станко,— только не кончить, а бросить... Разве что Драган хочет приехать на время, а потом опять вернуться в школу.
— Слишком много денег тратит он на разъезды,— заметила старуха.— Но, может быть, так надо. А как он приедет из Белграда?
— Скорее всего па австрийском пароходе.
— Разве другого пути нет?
— Есть. Но этот самый удобный и самый дешевый. Дни прибытия пароходов в Рущук были известны.
— Буду ждать его,— сказала Мокра и через некоторое время прибавила:
— Знаешь что? Я хочу взять к себе в дом Николу.
— Он учится у портного,— ответил Станко.
— Разве он у портного закабалился?
— Нет, но он там зарабатывает себе на хлеб и учится ремеслу.
— Нашлось бы для него и у меня занятие. Спроси у него, согласен ли он поступить ко мне. Мне хочется, чтобы к приезду Драгана у нас в доме был свой человек. Кажется, Никола подойдет.
— Может быть,— отвечал Станко.— Вот я поговорю с ним в субботу.
В субботу Станко повидался с Николой, а в воскресенье тот уже пришел к Мокре. Они очень скоро сговорились.
— Ты твердо решил стать портным?
— Я поступил туда, чтобы не помереть с голоду.
— У меня ты заработаешь не меньше, чем у портного... только служи верно.
— Можешь смело положиться на меня.
В беседе с Николой Мокра ни словом не обмолвилась ни о запрещенных изданиях, ни о своей патриотической деятельности. Старуха хотела сперва получше узнать юношу. Она упомянула только, что ждет сына из Белграда.
— Из Белграда? — спросил молодой человек.—Что же он там делает?
— Учится в военном училище.
— Чтобы турок бить?
— Тсс... тише. Ты об этом не болтай. Я и так боюсь, как бы он в беду не попал, парень он горячий... Знаешь ли ты,— прибавила она,— что я уже потеряла одного сына?
Никола ни слова не ответил, но взглянул на нее с глубоким сочувствием.
На следующий день Никола приступил к исполнению своих новых обязанностей. Он получал стол, квартиру и небольшое жалованье. Перед ним открылись большие возможности. Он вступил на тот путь, на котором смет-
ливые люди вроде него наживают состояние и добиваются почета. Он тоже мог бы достигнуть всего этого, следовало только не заниматься посторонними делами. Но этого условия Никола не выполнил. Сначала он попытался было ничем не отвлекаться и целую неделю даже не заглядывал в читальню. Запрещенные издания вместо него подбрасывал Стоян. Но вскоре такая жизнь опротивела ему, и он заговорил об этом с хозяйкой.
— Зачем тебе в читальню? — спросила Мокра.— Разве читальня даст тебе хлеб?
— Хлеба она мне не даст... но читать там можно. Вот я и читаю, учусь. Узнаю, о чем люди думают.
— Чему же ты там научился?
— Я узнал, за что погиб твой сын и почему кровь его не пролилась даром.
При этим словах у Мокры сжалось сердце, и она с тяжелым вздохом сказала:
— Ну так ходи туда каждый день ненадолго, а в воскресенье я буду отпускать тебя на целый день.
Никола стал снова посещать читальню. Каждый раз по дороге туда он делал крюк, чтобы пройти мимо дома хаджи Христо. Что-то тянуло его сюда. Он на минуту останавливался перед домом и внимательно смотрел на окна. То же самое повторялось на обратном пути.
Мокра каждый день ходила на пристань встречать сына, но он все не ехал. И она стала подумывать, что он и вовсе не приедет. Наверное, не захотел прерывать учение. Вскоре от Драгана пришло письмо, в котором он сообщал, что скоро приедет, но просил, чтобы никто не встречал его на пристани, «потому что,— писал он,— приеду не я».
— Что это значит? — спросила Мокра у Станко.
— Что значит? Уж не вздумал ли он приехать переодетым?
— Он может выкинуть такую глупость,— заметила Мокра.
— Турки не любят болгар, которые учатся в военной школе,— промолвил Станко.
Мокра вздохнула. Недоброе предчувствие сжало ей сердце. «Дай бог, чтобы не случилось беды!» — подумала она.
Она перестала ходить на пристань, но в час прибытия парохода в сопровождении Николы отправлялась на
берег и выбирала такое место, откуда видна была вся пристань. Николу она брала с собой для того, чтобы он в случае надобности помог Драгану донести вещи. В первый день она прождала напрасно. Пассажиры, по обыкновению, сходили с парохода и направлялись мимо выстроившихся заптий на таможню, где у них осматривали вещи и паспорта. Драгана не было между ними. На следующий день все шло, как обычно. Мокра внимательно рассматривала пассажиров, которые медленно проходили мимо выстроившихся в ряд жандармов. Вдруг заптий бросились к одному мужчине в пальто и цилиндре. Он отпрянул в сторону, и при этом с головы у него слетел цилиндр. Один жандарм успел схватить его за пальто. Тогда незнакомец молниеносно выхватил из кармана револьвер, выстрелил в жандарма, а сам со всех ног кинулся бежать в город. Раненый жандарм тяжело осел на землю, а остальные бросились вслед за беглецом. Поднялся шум, крик, стрельба. Незнакомец на бегу отстреливался от догонявших его жандармов, которые отвечали выстрелами из ружей. Перестрелка кончилась быстро и печально для пассажира. Он упал, весь израненный, а жандармы накинулись на него, стали бить прикладами, потом схватили и поволокли прочь. Все это продолжалось несколько секунд.
Мокра остолбенела. У нее перехватило дыхание. Правда, этот пассажир, с бородой и в очках, на Драгана не походил, но предчувствие говорило ей, что это ее сын.
Лишь только началась перестрелка, Никола стремглав бросился вниз. Он и сам не знал, зачем бежит туда. Ему страстно захотелось чем-нибудь помочь пассажиру. Но когда он добежал, защищать уже было некого. На пароход садились пассажиры, которые направлялись вниз по Дунаю в Браилу и Галац, а на берегу стояли кучки людей, тихонько переговариваясь между собой. Больше всего народу столпилось около того места, где незнакомец упал. Здесь на земле остались кровавые пятна. Никола подошел и, глядя на следы крови, прислушивался к разговорам.
— Должно быть, какой-нибудь комитаджи,— уверял кто-то,— у него во время драки приставная борода отлетела.
— Борода? — спросил другой.
— Я видел, как она отвалилась, когда его стали бить прикладами по голове.
— Куда же девалась борода?
— Заптии унесли.
— Э... э...— удивлялись в толпе, качая головами.
— Он шесть раз выстрелил.
— Нет, пять,— возразил кто-то.
Начался спор, который, однако, вскоре прекратился, так как все стали прислушиваться к новым подробностям.
— Одной рукой стрелял, а другой совал себе в рот какие-то бумажки и глотал их.
— О... о...— удивлялись собеседники.
Никола переходил от одной группы к другой, надеясь, что кто-нибудь назовет имя незнакомца, но никто не знал смельчака. НикоЛа подождал, пока пароход ушел, и вернулся к Мокре. Она все еще стояла на том же месте.
— Ну, что? — спросила Мокра, когда юноша вернулся.
— Мне хотелось узнать, кто это,— отвечал он.
— Узнал?
— Говорят, какой-то комитаджи.
— Мой Драган! — сказала старуха с тяжелым вздохом.
— О нет! — возразил Никола.
— Не спорь, я узнала его.
— Что ты...— бормотал Никола. Мокра махнула рукой и сказала:
— Не отнять мне его теперь у турок... Пусть и он погибает!
— Так бесполезно? — воскликнул Никола.
— Нет, не бесполезно,— возразила старуха.— Он сделал глупость, но бог такие глупости прощает.
Предчувствие не обмануло Мокру. Виновником стрельбы на пристани был действительно ее младший сын. Об этом Мокру уведомили из конака и пригласили к паше. Когда она явилась, паша посадил ее возле себя и со сладкой улыбкой спросил:
— Ну что, впрок пошла твоим сыновьям заграничная наука?
— Судьба, паша эфенди,— отвечала она.
— Ты говоришь со мной неискренне,— сказал паша, качая головой.
— Как же иначе истолковать несчастье, которое уже второй раз постигает меня. Если бы тебя спросили, ты бы сам сказал то же самое.
— Кто знает...— ответил паша.
— Если я скажу тебе так: ведь это несовершеннолетний юноша, почти ребенок. Отдай его мне.
— Я не отдал бы, но позволил бы тебе навестить его в тюрьме и уговорить, чтобы он во всем сознался.
— Разве он жив?
— Жив. Иди к нему. Ты — умная женщина. Ты сама поймешь, как с ним говорить, чтобы наставить его на путь истины. От того, что он скажет, будет зависеть степень его наказания.
— Разве он уже не наказан? Кажется, для несовершеннолетнего мальчика вполне достаточно того наказания, которое он уже понес.
— Этот мальчик двух заптий ранил, а одного убил...
— Разве у султана мало заптий?
— Много или мало — не в том дело,— отвечал паша.— Ты вот лучше подумай, как бы спасти сына. Я до тех пор не позволю его лечить, пока он не ответит на вопросы аги. Понимаешь, джанэм? — спросил он с улыбкой.
Он хлопнул в ладоши и приказал адъютанту провести Мокру в тюрьму к сыну.
Рядом с гауптвахтой в конаке находилась комната, служившая временной тюрьмой. В этой комнате на полу лежал Драган в изорванной, окровавленной одежде. Кто-то наскоро, не промыв даже ран, перевязал ему руки, ноги, голову и грудь шерстяными полосатыми платками, которые придавали ему ужасающий вид. Избитое, израненное лицо его едва сохранило человеческие черты.. Мокра тихо подошла к сыну и присела рядом. Пристально посмотрев ему в лицо, она нагнулась и прошептала:
— Сын мой!
Драган лежал с закрытыми глазами. Он, очевидно, услышал голос матери, так как по лицу его проскользнула едва заметная дрожь, точно зыбь по гладкой
поверхности воды, когда подует легкий ветерок. Через некоторое время Мокра опять позвала:
— Сын мой дорогой!
— Мама...— прошептал раненый, открыв глаза. В этот момент на гауптвахте послышались шаги. Мокра нагнулась над сыном и шепнула ему на ухо:
— Идет ага. Он будет допрашивать тебя: не говори ему ничего, что может повредить комитету... Слышишь ли ты меня?
Драган открыл глаза и погрузил взгляд в глаза матери. Пришел ага, его сопровождали китабджи и чу-букджи . Последний постлал на полу принесенный с собой коврик, на котором уселся ага. Он велел подать себе трубку и, прежде чем начать допрос, обратился к Мокре:
— Скажи твоему сыну, пусть говорит правду. Тогда врач будет его лечить... А не станет говорить — пусть околевает. Скажи это ему ясно.
— Сын мой,— начала Мокра,— ты слышал, что гово-рит ага, и помнишь, что я тебе сказала. Отвечай по совести и знай, что справедливый бог на небе слушает тебя... Не забывай моих слов.
— Хорошо,—сказал ага и начал допрос. Драгану уже не могло помочь никакое лечение. Паша отлично знал об этом, но ему хотелось добыть от умирающего какие-нибудь сведения о подпольной деятельности, которая с некоторого времени широко распространилась в Болгарии и беспокоила турецкие власти. Вот почему он сказал Мокре, что ее сына можно спасти. Он надеялся, что, узнав об этом, она поможет аге при допросе. Такой расчет доказывает, что и мусульманам не чуждо знание человеческой психологии. Паша не ошибся бы, если б на месте Мокры оказалась любая другая женщина. Какая мать не ухватилась бы за эту соломинку? Но Мокра, услыхав условия, поставленные пашой, решила про себя:
«Пусть и он погибнет, лишь бы не стал предателем».
«Предатель» — это слово испугало ее.
Ага задавал вопросы и ждал ответа. Мокра повторяла за ним вопросы, она прекрасно выполняла роль посредницы. Драган то молчал, то говорил: «Не знаю»,— но в некоторых случаях давал вполне определенные ответы. Он, например, ответил на все вопросы, которые касались его пребывания за границей. Когда его спросили, каким путем приходят в Болгарию запрещенные
издания, он прямо сказал: «Через Константинополь». Китабджи записал этот ответ. Драган дал еще несколько таких же показаний, но голос его звучал все тише, говорил он все невнятней. Наконец он совсем замолчал. Ага спросил раз, спросил другой, тот же вопрос повторила мать. Но вдруг она крикнула:
— Драган!
Умирающий только вздохнул.
— Пусть теперь войдет врач,— сказал ага, отдав чубукджи трубку и вставая со своего места.
Доктор тотчас же пришел и констатировал смерть.
— Спаси его,— крикнула в отчаянии Мокра.
— Я не умею воскрешать мертвых.
— Он еще теплый,— сказала она, прикладывая руку к груди сына.
Доктор ничего не ответил. Тогда, обращаясь к аге, Мокра сказала:
— Он мой... позволь мне взять его, ага эфенди.
— Возьми,— сказал он, уходя.
Старуха очутилась наедине с сыном. Она не хотела отходить от него, опасаясь, как бы разрешение не было отменено. Турки не питают большого уважения к трупам гяуров.
Поспешно сняв с себя платок, Мокра прикрыла им тело сына, взяла его на руки и понесла. Один из жандармов заметил:
— Не снесешь, слишком тяжел.
— Кто ж его на руках носил? — отвечала старуха. Так она прошла через двор конака и, вероятно, понесла бы сына и через город, если бы не Никола, ожидавший ее у ворот.
— Мокра,— окликнул он ее.
— А...— отозвалась она.
— Ты стара, я молод...
— Он мне сын...
— А мне он брат.
Старуха остановилась. Никола взял у неё труп и понес его по городу. Лица покойника не было видно, оно было закрыто платком, и встречным могло казаться, что Никола несет больного. Вот почему никто из прохожих не обращал внимания на это шествие. Никола принес умершего домой и положил его на диван. Сбежались домочадцы, прибежала сестра. Послышались рыдания.
— Тише... тише,— говорила хозяйка.— Господь призвал его к себе... Он погиб за святое дело... Он отправился с жалобой к богу... Второй из нашей семьи...
Она еле удерживалась от рыданий, стараясь заглушить сердечную боль и горе. По временам, однако, из груди ее вырывался стон.
— О сын мой! сын мой дорогой! — восклицала она.— По крайней мере похороним его как следует.
Мокра занялась похоронами. На Балканском полуострове есть женщины, которые убирают покойников. Их даже не надо звать — они приходят сами... Обмывают, одевают и оплакивают умерших. Это древний обычай. Мокра не нарушила его. Через час тело Драгана, со сложенными на груди руками, обернутое в белую простыню, лежало на катафалке, покрытом ковром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35