— Чтоб его... Из-за, него мы напрасно побеспокоили Мокру.
— Не совсем напрасно.— Бей поднес бутылку к свету и обратил внимание аги на прекрасный янтарный цвет этого драгоценного вина.— Видишь?
— Вижу, какая-нибудь французская ракия.
— Нет, не ракия, а вино, которое называется «слезами Христа». Отведаешь?
— Да, не мешает узнать, какими слезами плакал Христос.
Аристархи-бей налил; ага выпил и облизнулся; затем выпил еще, причмокивая и поглаживая себя по животу.
Мокра не стала больше подслушивать и ушла.
Пока сановники распивали вино в гостиной, заптии производили обыск. Наконец вино было выпито, заптий же обыскали все уголки, проходы, сад, даже в колодец заглянули,— и воротились ни с чем. Обыск продолжался несколько часов. Было уже за полночь, когда на подносе в гостиной вместо пустой бутылки появилась другая, полная. Бей и ага послали Мокре, совершившей эту замену, воздушный поцелуй, так как языки их уже заплетались. Когда несколько позже один из заптий явился с докладом, то увидел на столе горевшие свечи, недопитую бутылку, рюмки с остатками вина, недоеденные пряники, а на диване — спящих сановников. Докла-
дывать было некому. Заптия постоял, покашлял, позвал несколько раз: «Эфенди»,— потом подошел к столу, выпил оставшееся в одной из рюмок вино, чмокнул, вытер рукою усы, допил другую рюмку, потом третью. После этого он повернулся и направился было к дверям, но тотчас же передумал, снова подошел к столу, взял в руки бутылку, приложился к ней губами и до тех пор тянул из нее, пока все не выпил.
— Аа,— удовлетворенно протянул заптия. Потом он собрал пряники и только тогда ушел. Выйдя к ожидавшим его товарищам, он заявил: «Приказано ждать».
Получив приказ ждать, турецкие хранители порядка и спокойствия собрались у ворот. Одни остались во дворе, другие вышли на улицу и уселись прямо на землю вдоль стены дома. Кто закурил папиросы, кто набил трубку. Ждали. Наконец задремал, а потом заснул один заптия, другой, третий, и вскоре ангел сна распростер крылья над всей дружиной, вызывая всеобщий храп. Вожди спали в гостиной, во дворе и на улице — подчиненные, в пристройке прислуга.
Взволнованная Анка долго не могла уснуть, но наконец сон овладел и ею. Во всем доме не спала одна Мокра. Женщина обошла двор, посмотрела на спящих заптий, пробралась в гостиную и, взяв свечу, окинула внимательным взглядом Аристархи-бея, агу и секретаря. Возле последнего она увидела исписанную бумагу. Мокра взяла ее, но разобрать ничего не могла, так как не умела читать. Она, однако, понимала, что секретарь записывал все, что происходило во время обыска и допросов, и решила, что эта бумага может оказаться полезной для беглецов. Захватив ее с собой, Мокра пошла к Анке, разбудила дочь и сказала:
— Разбери, что тут написано.
— Не разберу, мама,— сказала девушка, взглянув на бумагу.
— По-турецки написано?
— Нет, по-французски.
— Кажется, Стоян знает французский язык.
— А где он? — спросила девушка.
— Где? В безопасном месте... только трудненько к нему добраться. Впрочем, попробую.
Мокра знала секрет колодца, но сама никогда в него не спускалась. Теперь, однако, у нее в руках была бумага. Если разобрать ее, быть может, удастся предотвратить грозящую молодым людям опасность. Поэтому она решила рискнуть.
— Останься здесь и не спи,— сказала она Анке,— а я скоро вернусь... Уже светает. Турки спят как убитые. Надеюсь, что без меня они не проснутся.
Захватив фонарь, стачки, бутылку ракии и буханку хлеба, Мокра направилась к колодцу. Она привязала к цепи фонарь, смело села в бадью и спустилась
вниз.
Сидя в полной темноте, к которой они никак не могли привыкнуть, Стоян и Никола размышляли вслух.
— Долго ли придется нам здесь сидеть?— спросил Стоян.
— Пока не приедет Петр. Он освободит нас,— отвечал Никола.
Чтобы убить время, Стоян начал расспрашивать Николу о подземелье. Никола не все рассказал товарищу. Конспирация не позволяет сообщать человеку сведения, которые его не касаются. Поэтому Никола не показал Стояну наружный выход из галереи, так как был уверен, что, вернувшись из Константинополя, Петр сразу же позаботится о них. Свою уверенность он старался передать
Стояну.
— Все бы хорошо,— отвечал Стоян,— но... уж очень темно... Зато, когда выберемся отсюда на свет божий, все таким светлым покажется! И чего мы не вернулись в наше прежнее убежище?
— На дворе мы могли бы встретить заптий. — А если б мы сразу побежали за Анкой?
— Теперь уж ничего не поделаешь. Надо ждать, авось дождемся света раньше, чем нам кажется...
В тот самый момент, когда он произнес эти слова, в колодце появился свет. Бросившись на огонь, Стоян и Никола увидели Мокру.
— Я к вам на минуту,— сказала она.
— Ну, что слышно?
— Пришло много заптий. Они всю ночь искали, обшарили весь дом, а теперь спят. Вот вам фонарь, водка, хлеб, но сперва надо прочесть вот это.— Мокра подала Стояну бумагу.
Яркий луч фонаря ослепил Стояна, и вначале он ничего не мог разобрать, но вскоре глаза его привыкли к свету, и молодой человек начал разбирать слова. Это был черновик протокола обысков у хаджи Христо и у Мокры. О самом обыске ничего интересного не было, но была заметка о показаниях хаджи Христо. В ней значилось: «Хаджи Христо подозревает, что Стоян Кривенов скрывается у Мокры, так как дочь хаджи Христо, влюбленная в Стояна, по три раза на день бегает к Мокре».,
Никола глубоко вздохнул, услышав эти слова, а Мокра, обращаясь к Стояну, сказала:
— Что Иленка влюбилась в тебя, в этом, ничего плохого нет. Я, по правде говоря, хотела, чтоб Петр на ней женился, но если она предпочитает тебя, Петр найдет и другую... Но плохо то, что хаджи Христо рассказывает про это туркам. Ведь Аристархи-бей пошел прямо туда, к тайнику... Хорошо, однако, что мы об этом знаем. Проводите меня, я спешу.
Никола взял фонарь и пошел вперед. Мокра села в бадью и благополучно выбралась на поверхность. Она пробежала через сад и положила бумагу на прежнее место. Все шло как по маслу. Наверху, но не в подземелье: выдержка из протокола, где говорилось об Иленке и хаджи Христо, произвела сильное впечатление на молодых людей. Стояна возмутил поступок хаджи Христо,
— Кто его за язык тянул? — негодовал он.— Ладно, обо мне, а то ведь дочь, собственную дочь впутал... Негодяй!
Никола же ничего не сказал. Он нахмурился, сел, обхватил голову руками и словно застыл в этой позе.
На земле рядом с фонарем стояла бутылка,, лежал хлеб. Стоян взял бутылку, выпил сам и хотел передать бутылку Николе, но тот отказался.
— Выпей, брат. Здесь сыро! — приглашал Стоян. Никола не ответил ни слова. Стоян отломил кусок хлеба и уселся поудобнее. Он несколько раз начинал разговор с товарищем, но ответа не получал. Это его удивило.
— Что с тобой?—спросил Стоян.
Никола молчал и не шевелился. Казалось, он весь был погружен в размышления.
— Ты что, уснул? — сказал Стоян.— Мне тоже спать хочется.
И не мудрено: он порядочно хлебнул водки. Выбрав камень поглаже,, он подложил его вместо подушки, лег, вытянул ноги и уснул. Тогда Никола поднял голову и стал упрекать спящего:
— Почему ты не сказал мне, что она тебя любит? К чему ты играл со мной комедию?
Он встал, вышел из ниши и направился к наружному выходу. Здесь он облокотился на скалу, которая скрывала выход из подземелья, и долго стоял без движения. На востоке занималась заря. Проснувшиеся птицы наполняли воздух пением. В утреннем тумане слышно было, как пролетали дикие утки. Гоготали гуси, возвращавшиеся на дунайские трясины с ночных набегов на поля, где они производили страшные опустошения. Внизу блестел Дунай, а за Дунаем простирались необъятные зеленые болота, на которых белели вереницы лебедей и пеликанов. Над рекой проносились чайки, скользили по по-верхности воды взлетали в воздух с рыбой в когтях... На берегу, словно солдаты на часах, стояли цапли, то тут, то там опускались на зеленый покров аисты. Вскоре выплыл большой, величественный диск солнца и 'ярко осветил открывшуюся перед взором Николы панораму.
Но юноша смотрел и ничего не видел. Он негодовал на своего товарища и друга, и это чувство так поглотило его, что он не замечал ничего вокруг. Спроси его: «Взошло ли солнце?» — он, наверное, не знал бы, что ответить. Влюбленные смотрят на мир не так, как все прочие. Их мир, когда они не глядят в глаза своей возлюбленной, весьма ограничен. Они превращаются в эгоцентристов, видящих только себя и думающих только о себе.
«Она влюблена в него,— размышлял Никола,— по три раза на день прибегала ради него к Мокре, и Мокра хотела, чтобы Петр на ней женился. Как же это она?.. А я что?.. Почему она так меня встретила?.. Почему хотела отдать мне свои драгоценности?»
Бедный Никола никак не мог найти ответ на все эти вопросы. Он сердился, негодовал,, ревновал и никак не мог разобраться, что происходит с ним и вокруг него. Иленка так и стояла перед его глазами, и ему стали мерещиться дикие планы. «Стоян задушил милязима,— думал он,— а что, если я задушу Стояна?» Он не отда-
вал себе отчета, насколько поступок Стояна отличается от того, который замышлял он. В нем проснулся тот первобытный человек, которого цивилизация преобразила в джентльмена, всегда готового лишить жизни своего ближнего, друга и даже родного брата, вызвав его на дуэль из-за женщины. Никола чувствовал себя глубоко оскорбленным Стояном, потому что Иленка любила Стояна.
— О! —стонал он, сжимая кулаки.
Солнце поднималось все выше и выше. Туман рассеялся, небо прояснилось, утренняя суета стихла. Было около девяти часов, когда Никола услышал доносившиеся до него из подземелья голоса. Он обернулся и посмотрел в глубь галереи. Звуки все приближались, и. наконец из мрака выступила фигура Петра, за которым следовал Стоян. Никола не пошевелился. Петр поздоровался с ним, Никола что-то пробормотал в ответ.
— Я приехал с утренним поездом из Варны,— начал Петр,— и пришел освободить вас из неволи. Я уже послал телеграмму в Гюргево. Но весь сегодняшний день вы должны пробыть в подземелье...
— Раз есть свет и пища,— заметил Стоян,— это пустяки. Когда я сюда попал, то первое время чувствовал себя отвратительно... Темно было, хоть глаз выколи... Я не думал, что темнота так действует... Пока не пришла Мокра, я не знал, что делать...
— Сегодня же ночью я переправлю вас на тот берег.
— Только не меня,— угрюмо перебил Никола. — Ты не хочешь?
— Пусть Стоян едет, идет, плывет — словом, поступает как ему угодйо,— я остаюсь в Рущуке.
— Так тебе подземелье понравилось?
— Из подземелья я выйду.
— А дальше что?
— Ничего.
— Ты только беду на нас накликаешь..
— Я как-нибудь сам справлюсь.
— Турки разыщут тебя и арестуют. Никола ничего не ответил.
— Отправляйся лучше со Стояном.
— Я не хочу отправляться вместе со Стояном,— перебил Никола.— Нет, с кем угодно, только не со Стояном.
— Что это значит?—спросил Стоян.—Чем я тебя обидел?
— Мы еще потолкуем об этом... а пока... не говори со мной, не то...— Он показал кулак.
— Вот те на! — воскликнул Петр.— Теперь, когда гер-цеговинцы дерутся с турками, когда мы обязаны думать только о Болгарии, когда и нам надо взяться за оружие, чтобы завоевывать свои права, когда у нас не должно быть и тени раздора,— теперь болгарин на болгарина, апостол на апостола руку поднимает. А ведь вы оба трудились над пробуждением народа... Ах, Никола!..— возмутился Петр.
Никола одумался, опустил руки и, раскрыв рот, смотрел на Петра.
— Не понимаю, что с ним случилось,— начал было Стоян.
— Должно быть, ты его обидел,— заметил Петр.
— Да как же это так? Мы просидели несколько часов в тайнике, гуляли по саду, потом спустились в колодец и здесь в подземелье отлично ладили... Я уснул и спал,, пока ты не разбудил меня, и вот теперь...— он указал рукой на Николу,—без всякой причины...
— Без при-чи-ны? — процедил Никола.
— Должно быть, ты ему сказал что-нибудь.
— Что я мог ему такого сказать?
— Не в том дело, что он сказал,— обратился Никола к Петру,— а в том, чего не сказал.
— Ну? — спросил Петр.— Объясни, в чем дело, объ-яснитесь, помиритесь и пойдете вместе турок бить.
— Ах! — отвечал Никола, поднимая руку.— Бить турок я пойдут и дай бог, чтоб они меня убили. Но со Стоялом мириться не стану... Пусть нас турецкие пули рассудят.
— В чем же дело? Никола вздохнул.
— Ни говорить, ни думать об этом я не хочу... Я только потому не трогаю Стояна, что он идет под турецкие пули.
— Так ты не останешься в Рущуке? — Посылай меня куда хочешь.
— Не туда, куда я хочу, а туда, куда это необходимо. Один из вас исходил вдоль и поперек восточную, другой — западную Болгарию. Вы собрали множество фактов, которые надо сопоставить с другими собранными уже сведениями для составления плана народной войны...
Теперь вы не принадлежите себе. Ни один из вас не имеет прав рисковать головой, в которой хранятся необходимые сведения. Когда пойдете на войну, тогда рискуйте.
— Пойдем на войну... ура! — воскликнул Никола, бросаясь в объятия Петра.
— Подай ему руку! — промолвил Петр, указывая на Стояна, когда улегся первый взрыв восторга.
— Ему?.. нет!.. между ним и мною стоит... э... не скажу... Если мы только оба останемся живы и здоровы, то, когда кончится война, я с ним поговорю... станем друг против друга с револьверами в руках и будем стрелять до тех пор, пока один из нас не свалится замертво.
— Вот тебе на! — воскликнул Стоян, а потом прибавил шутливо: — Надеюсь, прежде чем мы начнем стрелять друг в друга, ты скажешь мне в чем дело?
— Скажу... да, скажу.
— А пока посидите тут до вечера и постарайтесь не., съесть друг друга,— пошутил Петр.— Вот вам еда, Анка приготовила. Вечером я к вам приду, так как надо будет дать вам кое-какие поручения. До свидания!
— До свидания! — ответили вместе Никола и Стоян. Никола остался, а Стоян пошел проводить Петра.
— Что ты ему сделал? — спросил Петр.
— Право, не знаю... Я припоминаю все наши разговоры и никак не могу догадаться.
— Гм... Ищите женщину... Не говорили ли вы о женщинах?
— Говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35