уж очень похоже, что вы надрались вчера.
Сколько можно об этом,— вздохнул Кротов.— В вытрезвителе все выяснится. Вещи надо бы куда-нибудь забросит!, по пути, хоть к Анне Валентиновне, к комендантше, а то ведь обратно машину не дадите, придется все на соб-ственном горбу тащить...
Да не повезу я вас в вытрезвитель, успокойтесь,— сказал С досадой участковый.— Неужели я похож на дуро-лома какого-нибудь? Довезу вас до больницы и сдам кому надо. Л насчет вещей — это правильно-, сдадим комендантше. Усвоили?
Ох! — сказал Кретов.— Простате. И еще раз спасибо. Двуротый вернулся с полпути и не один. С ним пришли Жохов, секретарь парткома Кошелев и широковская фельдшерица Клава, Клавдия Гавриловна, жена зоотехника
Никифорова. Увидев в своем дворе столько людей, вышла из дома Татьяна, а следом за ней и ее мать, Кудашиха, с Оленькой на руках.
— Кажется, все собрались,— пошутил Кошелев,— можно открывать собрание. Но собрания никакого не будет! — сказал он резко Татьяне.— Говорят, ты здесь свою дурную силу демонстрировала. Молчи! — прикрикнул он на нее, видя, что та собралась ему возразить.— Жильцов немедленно вернуть во времянку! И без разговоров!
— Там же грязно,— робко сказал Татьяна.
-— Убрать, если грязно! И печь затопить! И вообще! — при этих словах Кошелев подмигнул Кретову: дескать, вот какой я грозный. Потом повернулся к Попову и потребовал показать протокол.
Клава же тем временем потрогала ладошкой лоб Кретова и Лазарева, проверила у обоих пульс, сказала Кретову:
— У вас высокая температура. Давно?
— С ночи,— ответил Кретов.— Простыл.
— Вам надо в постель. И вашему товарищу тоже. И горячее питье, лучше крепкий чай или кофе. И грелки. У вас все признаки отравления угарным газом. Хорошо, что вас вывели во двор, на свежий воздух. Но теперь срочно в постель! — приказала она.— А я сейчас сбегаю за лекарствами.
— А про алкоголь,— напомнил ей Двуротый,— подышать в трубочку, как договаривались.
— Алкоголем не пахнет,— ответила Клава.— А если вам чудится запах алкоголя, то он может быть вашим собственным...
— Ну, ну! Выбирай слова,— возмутился Двуротый.
— Хватит! — приказал Двуротому Кошелев.— И идите домой, вернее, на работу. Нет никакой нужды в вашем присутствии!
— Как знаете! — усмехнулся Двуротый.— Но еще есть жалоба Аверьянова, ее придется все-таки проверять. Ведь дыма, как говорится, без огня не бывает. А тут был случай...
— Тут не было никакого случая! — оборвал его Кошелев.
— А это как сказать, как сказать...
Татьяна летала как метеор: в считанные минуты вымыла во времянке пол, перетащила обратно пожитки Кретова, затопила печь, поставила на керогаз чайник. Попов и Жохов внесли во времянку раскладушку с Лазаревым. Вернулся во времянку и Кретов. Чувствовал он себя скверно и потому сразу же лег.
— Ото ж так,— сказала, улучшив минутку, Татьяна,—
задурили тут мне голову какой-то пьянкой, а я и кинулась. А оно вон что, больные вы, чтоб мне счастья не было на том свете за мою дурость!..
— Не переживайте,— простил Татьяну Кретов,— все хороню.
Фельдшерица успела сбегать за лекарствами, сделала укол Кретову, потом Лазареву.
— Пульс плохой,— объяснила она Кретову, слушая его сердце через стетоскоп,— так что укол был очень нужен. Но теперь все налаживается, скоро совсем будет хорошо.
Кретов ощутил запах ее волос, которые едва не касались его лица. И этот запах чуть не убил его: он оказался до боли знакомым, хоть и давно забытым. Так пахли волосы его матери...
— Что с вами? — встревоженно спросила фельдшерица Клава.
— Больно,— ответил Кретов,— под сердцем. Мне бы лечь на бок.
Клава помогла ему повернуться на правый бок.
— Так легче? — спросила она.
— Так легче.
— Я вам сделаю еще один укол,— засуетилась Клава.— У вас спазмы, стенокардия... А вы бы все расходились! — прикрикнула она на стоявших в дверях и в коридорчике людей.— Тут нет ничего интересного.
— Правильно, Клавдия Гавриловна, гони нас,— сказал Кошелев.— Давайте разойдемся, товарищи. А вечерком я к вам загляну,— пообещал он Кретову.— Так что не унывайте здесь, поправляйтесь, набирайтесь сил. А я к вам обязательно загляну.
Через полчаса ушла и фельдшерица Клава.
— Теперь будешь бить меня? — спросил Лазарев.
— Молчи, жалкий самоубийца,— ответил Кретов.— Нет пи сил, ни желания с тобой разговаривать.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лазарев почувствовал себя хорошо уже на следующий День. А Кретова простуда не отпустила, даже усилилась так, что Клавдия Гавриловна стала опасаться, не схватил ли Кротов воспаление легких. Поделилась своими опасениями с Кошелевым, и тот посоветовал Кретову поехать в город, в больницу. Машину Кошелев обещал прислать.
— А куда же я? — спросил у Кретова Лазарев, когда они остались одни.
— А куда хочешь,— ответил Кретов.-— Ты же па тот свет собирался... Впрочем, можешь остаться. Здесь можешь остаться, во времянке. Татьяна тебя не тронет. Да и никто не тронет. Разве что только Двуротый...
— Он что-то против тебя имеет? Что?
— Да то же, что и ты против меня имеешь. Но мне не хочется объяснять: трудно говорить.
— Извини. Так я останусь пока здесь... Почитаю книжки, какие тут есть. А твои собственные, тобою написанные, тут имеются?
— Имеются. В чемодане найдешь. Я тебе оставлю немного денег. Но ты подумай о работе: на моих деньгах долго не протянешь. Я попрошу Кошелева, чтоб он подыскал для тебя какую-нибудь работу. Помнится, что по образованию ты строитель. Значит, кирпичи, к примеру, класть умеешь?
— Умею. А что ты умеешь делать руками?
— Сгибать таких, как ты, в бараний рог. Разве забыл?
— Все еще злишься? Вместе попали бы в рай.
— Почему же в рай? В ад, к твоему любимому сатане. Ладно, мне тяжело говорить, помолчи. Потолкуем, когда вернусь.
— Думаешь, вернешься? Из больницы не все возвращаются.
— Ну и скотина же ты, Лазарев! Назло тебе вернусь!
— А! Так все-таки назло! Вспомнил о зле, а то ведь все о добре толковал, за добренького себя выдавал.
— Лазарев,— попросил Кретов,— помолчи, пожалуйста. Иначе ты меня доконаешь.
— Ладно, буду молчать. Пойду картошку чистить, шоре сделаю, как фельдшерица велела. Сливок принесла, слышишь? И вообще в кладовке уже целая гора продуктов. Одному мне на целый месяц хватит. И за что они все тебя так любят, ума не приложу. А Лукьянов ненавидит, люто ненавидит, кругами ходит, ищет, откуда бы напасть. Ты чем ему так насолил? Ладно, молчи, потом расскажешь.
Кошелев, как и обещал, прислал машину, директорскую «Волгу». Сам не приехал, передал, что очень занят и извиняется. До больницы Кретова сопровождала фельдшерица Клава. В больнице Кретова быстро осмотрели, прослушали, простукали, сказали, что да, есть все-таки воспаление легких, назначили лечение, определили в палату. Через несколько минут, пока Кретов знакомился со своими соседями
по палате — их оказалось трое,— сестра принесла ему синий халат и сказала:
— Без надобности не вставать, скорее поправитесь. Тапочки под койкой.— Велела раздеться, лечь в постель и, уходя, унесла его одежду.
— Все, брат,— сказал ему один из соседей, худой и длинный старик с ввалившимися щеками, назвавшийся при знакомстве Додоновым.— Теперь ты наш, попал в силки эскалопов.
— Эскулапов,— поправил Додонова Кретов.
— Какая разница,— махнул рукой Додонов,— эскалопы, эскулапы, одних лопают, других лапают. Вернее, одних лопают, а другие лапают. Топкое наблюдение?
— Очень тонкое,— усмехнулся Кретов.
— Дед Додонов нас веселит. Боится, что мы умрем с тоски,— объяснил Кретову шутку Додонова другой сосед, Знатный Механизатор Гаврилов, как представил его Кретову все тот же Додонов. Судя по обветренному лицу, по тяжелым, пропитанным мазутом и железной ржавчиной рукам, Гаврилов на самом деле был механизатором.
— Все умирают от тоски,— не стал возражать Гаврило-ВУ Додонов.— Это еще одно из моих тонких наблюдений, если хотите.
— Возможно,— согласился со стариком Кретов.— Но еще есть болезни.
— Правильно! — обрадовался замечанию Кретова Додонов.— Еще есть болезни! Но откуда берутся болезни, позвольте вас спросить? Ну, отвечайте же, отвечайте! Откуда?
— От верблюда,— попробовал отшутиться Кретов, но старик его шутку не принял.
— Это не по правилам,— сказал он сердито.— Для нас разговоры — единственное развлечение среди бесконечного однообразия, а вы увиливаете. Это не по-дружески. Ваня,— обратился Додонов к третьему соседу по палате,— скажите нашему новичку, что это не по-дружески.
— Да,— ответил Ваня,— надо отвечать на вопросы старших.
— Вот! — торжествующе поднял палец Додонов.— Это говорит вам не кто-нибудь, а следователь прокуратуры. Он точно знает, надо или но надо отвечать на вопросы.
— Хорошо, убедили,— сказал Кретов.— Но мои познания в медицине не очень обширны, а потому исчерпывающего ответа я вам дать не смогу. У меня воспаление легких - это от простуды. Другие болезни бывают от травм,
от стрессов, от отравлений, от всякого рода микробов и вирусов... Достаточно?
— Вполне. Именно такого ответа от вас я и ожидал. Банальный ответ. Слово банальный — не от слова баня, а от французского слова баналь, что означает заурядный. Это между прочим, конечно. А теперь по существу разговора. Вот моя точка зрения на происхождение болезней. Я утверждаю, что все болезни — от тоски. Теперь следите за ходом моих рассуждений. Каждый человек — каждый! — подчеркнул Додонов,— в силу различных обстоятельств неоднократно приходит к мысли, что теперь ему лучше было бы умереть. С другом рассорился, с начальством, с женой, обманулся в надеждах, в расчетах, столкнулся с коварным предательством, с черной неблагодарностью, с подлостью, увидел звериную морду вместо дорогого лица — и вот тебе тоскливая мысль: лучше бы умереть. Бывало с вами такое? — спросил Додонов у Кретова.
— Бывало.
— Вот. И со мной бывало. И со Знатным Механизатором Гавриловым, и даже, наверное, с Ваней, хотя он еще очень молод. И каждый раз,— Додонов вышел на середину палаты,— когда вам хотелось умереть, организм подбрасывал вам средство для самоубийства — болезнь. Сигналом, думаю, была в этом случае не сама мысль о желанной смерти, а тоска. Отсюда вывод: все наши болезни от тоски, от нее же и сама смерть...
— И часто вы так веселитесь? — не сразу спросил Кретов.
Додонов, уже успевший лечь в постель, не ответил. Промолчали и другие. Кретов перевернулся со спины на живот, примял локтями подушку, подпер подбородок кулаками — так ему был виден лежащий Додонов, спросил:
— А вы кто?
— Додонов,— не открывая глаз, ответил старик.
— Это я уже знаю. Я хотел спросить, кто вы по профессии.
— Никто! — Додонов сбросил с груди одеяло, сел.— Удивляетесь? Да, да! Н и к т о! Должности у меня были, а профессии никакой. Устраивает вас такой ответ?
— Вполне,— ответил Кретов, уже жалея о том, что заговорил со стариком, и намереваясь снова лечь на спину.
— Нет, нет! Вы погодите,— остановил его Додонов.— Я еще не все сказал. Я должен объяснить,— он придвинулся поближе к коечной спинке, соприкасавшейся со спинкой койки Кретова, и продолжал: — Я просто обязан вам объ-
яснить, как все это со мной в жизни приключилось, потому что это поучительно. У меня, конечно, было образование, в свое время я окончил педагогический институт по курсу истории. Я говорю было, потому что теперь его у меня нет, выветрилось, рассеялось, как сон, как утренний т у м а н... Я и дня не проработал учителем, сразу пошел по общественной линии, как говорят. Преуспевал,— с нескрываемым сарказмом заговорил Додонов,— делал карьеру, получил кличку Адвокат Дьявола, всем был нужен в этом качестве, достиг больших вершин и был низвергнут в бездну — бац! — и я никто! Устаревшая форма без всякого содержания, старый башмак без ноги.
— Извините,— прервал старика Кретов,— но не лучше ли вам лечь и успокоиться? Боюсь, что такая исповедь может повредить вашему здоровью. Я не настаиваю на продолжении этого разговора и еще раз извиняюсь...
— Ах, ах, ах!— всплеснул руками Додонов.— Смотрите, какая вежливость, какая воспитанность, какая забота о ближнем! Нет, уж теперь вы дослушаете меня до конца. Вы открыли кран, вы и пейте.
— Пусть говорит,—сказал Кретову Гаврилов.—- И не возражайте, потому что он на препятствие только сильнее прет. Он сам выговорится и замолчит. Дело проверенное.
— Итак, на чем я остановился,— не придав никакого значения словам Гаврилова, продолжал Додонов,— на каком утверждении? Ага, вспомнил: старый башмак без ноги, никто, форма, лишенная всякого содержания.
— Адвокат дьявола — это, кажется, из судебной практики,— вмешался в разговор следователь Ваня,— я что-то слышал об этом.
— Ха! Он слышал! — возмутился Додонов,— Да ты, Ваня, должен знать об этом, знать! Адвокат дьявола — это злонамеренный обвинитель, хулитель всего и вся и в суде, и в Ватикане, когда обсуждается вопрос при «причислении» кого-либо к лику «святых». Адвокат дьявола порочит все, потому что у пего такая задача.
— Да помню я, конечно, помню,— сказал Ваня.— Но при чем здесь вы? За что вам-то дали прозвище Адвокат Дьявола?
— А вот это другой вопрос, Ваня. Совсем другой вопрос. И тут я должен вам кое в чем признаться. Меня, когда и был в силе и в славе, призывали всякий раз, когда надо было загубить, дискредитировать какое-нибудь дело, идею, теорию. Ради всеобщего покоя, конечно, а не ради чего-то другого. Вот, скажем, существует широкая и хорошо обосно-
ванная программа строительства целлюлозных комбинатов на Байкале. Для блага народа. Но тут появляются всякие идеи, теории о том, что погибнет священный Байкал, ой-ой, ай-ай! Что делать? Надо эту теорию погубить. И тогда я, вооруженный всякого рода силлогизмами, осмеиваю, разношу в пух и прах эту вредную теорию и людей, которые ее придумали. И комбинат строится. Ясно?
— Кажется, ясно,— ответил за всех Гаврилов.— Но хорошо бы еще пару примерчиков, для четкости, так сказать.
— Охотно! — вдохновился Додонов.— Примерчиков сколько угодно, предостаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50