Конечно же она облетит стороной все это. Любовь — удел душ поэтических, душ особенных. Любовь— это птица, которая не каждому дастся в руки. Но как же так?.. Как мог ее дада, с которым она дурачилась, на которого обижалась, над которым подсмеивалась, поймать эту птицу с жарким опереньем и пойти ради нее на смертный поединок? Ведь такое можно увидеть только в кино! Неужели ее, Райгуль, полюбили так, как об этом пишется в книгах... Невероятно!
Что было бы, если в дом, где ждали уважаемых гостей, учуяв запах меда, влетел рой пчел и обленил накрытый стол? Так в ясную, спокойную жизнь Райгуль ворвался рой беспокойных, противоречивых, жарких мыслей. Она прогоняла прочь одни — прилетали другие, прогоняла эти —возвращались те и снова жалили ее. Мучилась она не из-за себя, а из-за Аспанбая.
Она была убеждена, что ее лично это не коснется, но как со своей любовью будет жить бедолага Аспанбай, который, как в пословице, называл козу тетей, а козла — зятем?
Райгуль разделась и легла в постель.
— Мне что-то нездоровится, Гуля. Я, наверно, сегодня не смогу поехать с тобой в больницу, ты поезжай одна, только купи по дороге фруктов.— Она решила, оставшись одна, избавиться наконец от назойливого пчелиного роя, а завтра пойти в больницу и хорошенько рассмотреть лицо человека, влюбленного человека, увидеть, какие с ним произошли изменения.
Анастасия Ивановна закутала ее поплотнее в одеяло, взбила подушку, посоветовала вздремнуть и вышла из комнаты. Райгуль целиком отдалась своим мыслям. Она вспомнила, как брызгала на Аспанбая водой или щекотала ему пятки, когда он лежал с книгой на кровати, отвернувшись к стене. Он надувал щеки словно ребенок. А как он набычился, когда пришли Асылхан с Замзамом! Он, видимо, тогда уже предчувствовал что-то, а мы, пустоголовые, ничего не заметили. Ресторан, ресторан! Она вспомнила один разговор с Аспанбаем.
— Странные вы, люди,— как-то сказал он.— Вы рождаетесь для того, чтобы поесть, попить, одеться. А человек должен жить каждый день так, будто служит вечности. Есть же и одеваться нужно только по необходимости, чтобы творить главное.
— Почему ты говоришь «вы, люди»? А разве ты — не человек?
Аспанбай не ответил на ее замечание и продолжал свою мысль:
— А разве не правда, что странные? Семьей обзаводитесь, скот в сарае держите, мебелью обставляетесь...
— Скажешь тоже! Завтра и ты женишься, и у тебя появятся дети, а значит, понадобятся и вещи. Вот когда бы я хотела посмотреть на тебя!
— Я никогда не женюсь...
— Посмотрим, посмотрим...
— Смотреть не придется...
— А если я тебя попрошу жениться на мне?
— Сумасшедшая!
Кажется, тогда Аспанбай испугался, словно его тут же хотели женить.
Как-то Аспанбай сказал:
— Тебе, девушка, нужно котенка подарить, а то, я вижу, тебе забава нужна.
Запыхавшись, с капельками пота на носу, из больницы прибежала Гульмайран. Она говорила каким-то придушенным шепотом:
— Вчера, когда уходили, ты говорила, мол, завтра приду?
— Да, кажется, говорила, а в чем дело?
— Ну тогда понятно, почему он так скис! Райгуль, говорит, обещала прийти, а не пришла!
— А ты бы сказала, что моя очередь завтра.
— Я и сказала... А он...
Райгуль с нетерпением ждала своей очереди. Почему так рвалась в больницу, она не понимала, да и не старалась понять. В эту ночь никак не наступало утро, а днем никак не наступал конец рабочего дня. Перед тем как пойти в больницу, она долго рассматривала себя в зеркало.
яяд
Длинные тяжелые косы то перебрасывала на грудь, то снова закидывала за спину. Примерила все свои наряды и остановилась на красной блузке и короткой черной юбке. Сразу же превратилась в длинноногую городскую девушку и сама себе понравилась.
Ее дада сегодня чувствовал себя лучше и был в хорошем расположении духа. Отечность на лице спала, оказывается... он скуластый, нос прямой, глаза искрятся, большие. Какой он красивый! Руки тоже красивые... Пальцы длинные, грудь широкая, талия тонкая, бедра узкие.
— Ну вот, дада, встречай, прибыли! — отсалютовала Райгуль по-пионерски.
Он широко улыбнулся, и она увидела, что у него ровные белые зубы.
' — Садись, садись, девушка. Почему ты вчера не пришла? Обещала, а сама не пришла, а я ждал.
— Мне нездоровилось, Гуля разве не сказала?
— Сказала.
— А ты как чувствуешь себя?
— Хорошо. Мое счастье, что нож не достал до легкого. Врач говорит, что через пять-шесть дней он меня поставит на ноги.
Они умолкли.
— Ну, чего замолчал? Скажи еще что-нибудь!
— Я чувствую, ты лишилась котенка, которого мучила ради забавы, а теперь скучаешь! — засмеялся Аспанбай.
— И не говори! — задорно улыбнулась Райгуль.
— Смотрю на тебя, ты превратилась в настоящую городскую девчонку,—глаза Аспанбая скользнули по бедрам девушки, которые обтягивала короткая юбка. Райгуль смутилась, прикрыла ладонями круглые колени и села к Аспанбаю боком.
— Завтра я к тебе, наверно, не приду. Очередь Гульмайран,— сказала Райгуль, уходя.
Но назавтра под предлогом, что нужно привести к Аспанбаю Анастасию Ивановну, она пришла снова.
— Эй, а ведь ты говорила, что сегодня не придешь! — не смог удержаться от радостного восклицания Аспанбай.
— Ты оказался прав: без котенка, которого я мучила ради забавы, мне стало в доме пусто...
Когда пришли домой, Гульмайран своим обычным испуганным шепотом сказала:
— О-ля-ля, Райка! Ты, оказывается, того, тоже... влюбилась!
На $тот раз Райгуль рассердилась не на шутку: откуда она все это берет, лгунья бессовестная!
— Я больше с тобой не разговариваю! — сказала она подружке и ушла спать.
Но увы, слова Гульмайран растревожили рану. Опять она не спала всю ночь, ворочалась, задремала только под утро, и ей приснился голубой жакет из козьего пуха. Но это было только начало... За короткое время Райгуль прожила во сне ясную, как наяву, жизнь.
Комнатка с низким потолком в глинобитной мазанке. Несколько одеял и подушек сложены стопкой на скамье, за плотной занавеской — постель. Райгуль стоит у окна, а посредине комнаты на узорчатой кошме сидит Аспанбай.
«Прости меня, Райгуль,— говорит он, а его голос гулко разносится многократным эхом, словно они находятся не в низкой мазанке, а в просторном зале.— Прости, я полюбил Бибинур и ухожу к ней!»
Бибинур— дикторша с телевидения. В модном седом парике она заглядывает в окно и знаками велит Аспанбаю поскорее выйти.
«Как хочешь...» — говорит Райгуль печально.
Аспанбай уходит, а она начинает плакать навзрыд. Проснулась — оказывается, действительно плачет. Сегодня не пойду к нему и вообще больше не пойду! — решает она и неделю не ходит. У Аспанбая бывает Гульмайран и носит все необходимое. Возвращается из больницы, рассказывает о том о сем, но ничего похожего на то, что Аспанбай ждет Райгуль, не сообщает. Аспанбаю врачи разрешили ходить, он поправляется.
Чем больше она уговаривала себя выкинуть из головы Аспанбая, тем все неотступнее его облик стоял перед ее мысленным взором. Аспанбай ждет ее у окна... Аспанбай в больничном халате встречает ее у калитки. Наконец она была вынуждена порвать путы, которые наложила сама на себя.
В воскресенье с утра ждали «папку». Он должен был повезти в больницу Анастасию Ивановну и Гульмайран. Исстрадавшаяся Райгуль опередила их. В одиннадцать уже подходила к воротам лечебницы. Случилось именно так, как она ебе представляла: идя по больничному двору, она подняла голову и увидела в окне второго этажа улыбающееся лицо своего дада. Ее охватил безотчетный страх, под влиянием этого страха она побежала, но не назад, а вперед, она и не заметила, как вбежала по лестнице на
второй этаж. От сильного сердцебиения остановилась: что с ней? Почему она бежит? Но какой-то ласковый голос шепнул ей на ухо: это же твой дада... Наверное, от сильного волнения она побледнела, потому что Аспанбай, поглядев на нее, с испугом спросил:
— Слушай, уж не заболела ли ты?
— Нет, дада, просто устаю на работе...
Райгуль стоит совсем близко от него. Широкую грудь, могучие плечи Аспанбая не может скрыть куцая больничная куртка. Райгуль вдруг захотелось уткнуться в эту надежную, крепкую грудь и сладко поплакать.
— Пойдем сядем вон там! — предложил Аспанбай и, взяв ее осторожно за локоть, спросил: — У тебя... не кружится голова?
— Нет, дада...
— Что-то уж больно смирной ты стала.
Райгуль заговорила с внезапной иронией:
— Странные вы, люди! Из-за того, что вашего бока коснулись кончиком ножа, вы начинаете страдать, болеть...— Она вдруг ласково потерлась лбом о его плечо.
Аспанбай ответил на ее ласку. Чуть обнял и чуть заметно прижал к себе. Райгуль даже не поняла, что в этот миг в их отношениях произошел крутой перелом. Ей показалось, что так было уже давно — она ласково клала ему голову на грудь, а он с лаской привлекал ее к себе...
— Выходит, это не я котенок, а ты — кошечка...
Когда они стояли вот так, полуобиявшись, подошла молоденькая медсестра в ослепительно белом халате. Сказала с напускной строгостью:
— А ну, Саша, марш в палату! Тебе нужно лежать.
Что-то опасное для себя почувствовала Райгуль в хорошенькой медсестре. Она ответила с неприязнью в голосе:
— Его зовут не Саша, а Аспанбай!
Сестра оказалась не из робких:
— А он сам меня просил так называть! — И, как бы желая закрепить за собой победу, повернулась и пошла, гордо подняв голову и покачивая крутыми бедрами.
Для Райгуль начались дни, полные противоречивых решений и поступков, томительной бессонницы. Она давала себе слово больше не ходить в больницу: какой прыткий этот дада! Стоило коснуться его головой, как он стал обниматься! Но проходил день, и она мчалась сломя голову к Аспанбаю, ибо что-то таинственное было в его объятии,
она это чувствовала всем своим существом, это мешало спать. Гульмайран опять сказала испуганным шепотом:
— Бедняжка моя, да ты совсем извелась! Всю ночь сегодня твердила его имя!
На этот раз она даже не рассердилась на подругу. Она опять побежала к Аспанбаю, вся дрожа и волнуясь. Он снова встретил ее у окна, опять она положила ему голову на грудь, а он тихонечко просвистел мотив знакомой песни; «Ты обещала не опаздывать, но не сдержала слово, а я истосковался по тебе». Райгуль засмеялась и совсем неумело тихонечко напела-насвистела в ответ: «Что же мне делать? Как быть нам?» Оба довольны.
Вот так в истории любви человечества был изобретен еще один язык — язык мелодичного насвистывания. За несколько дней Райгуль превратилась в синичку.
Они гуляли по двору. Осень щедро стелила под их ноги золотой ковер из листьев. На ум Аспанбаю пришла песня, и он насвистел мотив: «Золотые листья осени...» — «Желтый цвет, осенний — цвет тоски, но он устилает дорогу к лучшим временам...» — поддержала его Райгуль.
Так повторялось несколько раз. Но вскоре Аспанбай объяснился не по-птичьи, а по-человечески:
— Врачи говорят, что мой организм оказался очень сильным. Раны заживают быстро, как на собаке. Скоро выпустят, да и мне тут лежать уже невмоготу.
К выходу Аспанбая из больницы готовились как к большому празднику. Райгуль трижды сбегала на базар, хотя достаточно было бы сбегать и один раз, поставила варить мясо. То и дело поглядывала в зеркало, надевала то один наряд, то другой. Анастасия Ивановна связала в подарок Аспанбаю безрукавку из козьего пуха; «сбросившись», девушки купили ему новый костюм. Все вещи разложили на его койке, как зайдет — сразу увидит.
После обеда «папка» привез Аспанбая в Татарку. Сам, кажется, был чуть навеселе, в карманах у него оказалось две бутылки коньяка. Он привез с собой высокого человека. Зовут Мирасом, наверное, шофер, он сидел за рулем. Они загнали «Волгу» во двор и выставили как напоказ.
Когда было съедено мясо, выпит бульон и «папка» Али со своим длинным спутником стали выяснять, есть ли жизнь на других планетах, Райгуль вышла во двор. Словно что-то предчувствуя, за ней вышел Аспанбай. Райгуль знаком попросила его нагнуться и поцеловала в горячие губы. Поцеловала и убежала в дом.
Наверное, сердце чувствует неминуемую беду. В последнее время оно ноет и ноет, будто плачет. Да... распадется скоро твое гнездо, Анастасия, разлетятся птенчики кто куда. А скорее всего, в родной аул вернутся. Аспанбай и Райгуль любят друг друга, поженятся и уедут, а за ними потянется Гуля. Почему господь дал мне в подруги лишь одиночество? Родного сына потеряла, теперь же, когда одной ногой стою в могиле, лишаюсь и своих приемных детей... А я уж думала, что нашла свою последнюю пристань. Но почему я не угодила судьбе? Чем оставаться на старости лет одинокой и бесприютной, не лучше ли лечь в сырую землю? Старушка не пошла в церковь и не стала покупать икону, это был как бы протест против несправедливости всевышнего, но когда Аспанбай здоровым вернулся из больницы, она не вытерпела и, повернувшись лицом в угол, опять стала беседовать с создателем. Прости меня, господи, не оставь без своих милостей рабу Анастасию. Не так уж много я прошу у тебя. Дай крепкого здоровья моей падчерице Маше, освети дорогу Рае, пусть будет здоровым Аспанбай, не обидь и Гулю, создатель! Помоги ей найти ту дорогу в жизни, которую она заслужила. Особенно, прошу тебя, позаботься об Алике. Сохрани ему здоровье, дай ему долгую жизнь. Постарайся во сто крат вернуть ему то добро, которое он сделал людям. Пусть таким и остается — с чистой душой, веселым нравом. Вот и все, о чем я прошу тебя, создатель, не откажи!
Закончив молитву, Анастасия Ивановна взглянула на Райгуль, которая, собираясь лечь в постель, сидела в одной нижней сорочке. Длинные ее черные волосы были разделены на прямой пробор, на бледном осунувшемся лице выделялись огромные печальные глаза. Анастасия Ивановна в душе так и ахнула: о всевышний, да ведь она вылитая богоматерь! Мадонна! Пусть, всевышний, снизойдет на нее твоя благодать!
Даже когда погасили свет, старушка продолжала просить бога о милости. Она никак не могла уснуть и тут увидела, что Райгуль встала. Босая, в одной сорочке, она с тихим шорохом открыла дверь на «мальчишечью» половину и скрылась за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66