Али рассказал про Аспанбая и Анастасию Ивановну.
— Почему ты их оставил на улице? Иди позови в дом! Пусть у нас живут. Четыре комнаты — на всех хватит, а потом квартиру себе подходящую найдут.
Кажется, она начинает умнеть, но все равно Али ей не поддастся, мириться он не будет! Но чем больше Али думал о том, что никогда в жизни не помирится с женой, тем [ больше его тянуло к ней.
На следующий день, когда в доме Алии еще не просохли слезы радости от примирения, из мощного «Икаруса», следовавшего маршрутом Таскала — Алма-Ата, вышел длинный как жердь и усохший мужчина. Это был Караку-тан, сын которого без всяких подпорок поступил в институт. Решив не отдавать своей чернавке, так он мысленно называл жену, две с половиной тысячи из трех, предназначенных для взятки, Каракутан собрался как следует отметить радостное событие и, не жалея денег, развеяться.
В Алма-Ате у меня есть друг писатель, думал он. Мы тогда с ним здорово поддали в гостинице! Наверно, он меня не забыл, поеду-ка в Алма-Ату, найду его, пусть повозит по городу, покажет его прелести. Вот с какими мыслями Каракутан сошел с «Икаруса».
Представим себе на минутку, что было бы с хозяином полутемного, с грязными окнами дома, когда наконец окна вымыты, в них льются солнечные лучи, и вдруг какой- то озорной мальчишка бросает в окно камень. В семью Али Каракутан ворвался именно таким вот мальчишкой- хулиганом.
Сойдя с автобуса, Каракутан немного постоял, разглядывая город и толпу нарядных жителей столицы. Ну и дела у господа бога! Собрал столько людей в одном месте! Копошатся как черви... Нет, так нельзя стоять, надо поскорее разыскать писателя. Он ведь сам говорил: приедешь в Алма-Ату и не разыщешь меня — смертельно обидишь!
Обшарив внутренние и наружные карманы своего серого костюма, который когда-то купил ему в Ортасе Охмар и который от неаккуратной носки стал похож на мешок, накинутый на плечи, Каракутан наконец обнаружил засаленную, мятую записную книжку, поплевал на палец, чтобы разлепить страницы, и долго искал телефон Али. Нашел. Позвонил из автомата. Ну и жители эти столичные! Ничего до них сразу не доходит, сколько Али мучил его, пока узнал.
Состоялся такой разговор:
— Аллё!
— Да...
— Ты Али?
— Да, да...
— Это я!
— Кто — я?
— Что, не узнаешь уже?
— Говорите потише, у меня лопаются перепонки...
— А, наконец-то узнал?! «я- Да нет...
— Душа из тебя вон, не хитри!
— Не острите! — сказал Али.
И в это время их разъединили.
Обежав автовокзал, Каракутан набрал кучу двухкопеечных монет и опять набрал номер Али.
— Аллё, телефон испортился.
— Да, да...
— Вот мы и приехали!
— Кто вы?
— Ну... На самом деле не узнаешь? Это я, я — Сомжурек!
— Какой Сомжурек?
— Ты что, решил посмеяться надо мной?! Сомжурек я! Мы же познакомились в Ортасе, я земляк Омара и Ми- раса.
-— А-а... Каракутан, значит!
— Да, Каракутан! Вот, приехал в ваши края.
— Добро пожаловать! Откуда звонишь?
— С автовокзала. Из Таскала приехал. Сын в институт поступил. Такая радость!
— Поздравляю! Приезжай ко мне!
— Эй, ты оставь это свое «приезжай»! Бери такси и увози меня отсюда!
Что подумали на том конце провода, Каракутан не знал, но сам он лично огорчился крепко. Ну что ты с ними поделаешь, с этими городскими! Ничего не соображают! Приезжай, говорит, ко мне! Легко сказать! А как мне найти тебя? Вот бы я и бродил по городу как мальчишка, уговаривая каждого шофера. Но что за выходки у горожан? Он так рассердился на жителей столицы, что, закурив дешевую сигарету «Памир», не стал затягиваться горьким дымом, а проглотил его. Интересные все же люди, ворчал он.
Когда Каракутан выкурил три сигареты, то увидел Али: оглядывается по сторонам беспокойно, да как же ему, бедняге, не беспокоиться, ведь такой гость приехал, соскучился он, наверное! На Али рубашка узкого покроя, какие-то брезентовые синие штаны с выстроченными карманами, такие только мальчишки носят, на ногах туфли из ремней, пальцы вываливаются, словом, вид человека, которого вы гнали со службы. Склонный к скоропалительным выводам, Каракутан решил: тот костюм, в котором Али был в Орта се, наверно, единственный. Эти бедные горожане живут но присловью: волк, чтобы скрыть свою худобу, при виде со баки вздыбливает шерсть.
На Али, который с улыбкой протянул ему руку, он по смотрел строго:
— Что за вид у тебя? Будто только что от грабителей вырвался!
Али чуть смутился и засмеялся. «А-а, наверно, у него туго с деньгами!
— Ну, что мы стоим, такси ждет, поехали!
— Куда мы поедем?
— Ко мне домой, твоя ровесница уже готовит обед...
Каракутан стоял вытянувшись, как пугало среди стеблей проса, двигаться он не собирался — задумался; ЭВМ у него работала быстро, он сравнил две возможности и нашел решение, которое счел самым верным:
— Ты пока оставь все это — и дом, и обеды там... Они никуда от нас не убегут. Ты вези меня в лучший ресторан! Позови и келин, то есть ровесницу, гульнем на славу! Отца его...
Али не стал возражать, пошел, позвонил домой и, вернувшись, сказал:
— Ровесница твоя передает тебе привет, она не сможет приехать. Она сердится, говорит, что это затеяли с рестораном!
— Ну и пусть, ей виднее! А мы помчались!
Народу во всех веселых заведениях в центре города оказалось много. Не найдя свободных мест, они очутились в самом знаменитом ущелье Медео. Когда попали в сияющий, цветущий мир, Каракутан подтянулся, как охотничья птица, которую вот-вот должны выпустить на дичь.
— Не смущайся, заказывай, не жалей, отца его... Из выпивки что хочешь, то и заказывай, хоть белую, хоть красную, хоть коричневую... Закуски бери тоже самые дорогие, если даже это свинина. Какая еще осталась радость в этой жизни, кроме как поесть да выпить? Что интересного мы видим в жизни? Дети, дети... Ну и что, если дети, самим-то подыхать, что ли, отца его...
Каракутан не замолкал, его жег жар больших денег, рассованных по карманам. Али, по его понятиям, обязан выполнять все его желания, потому что у него нет ни гроша. Но Али удивил его —за какие-нибудь пятнадцать минут, пока сидели за столом, с ним поздоровались три-четыре девочки-официантки.
— Как себя чувствуете, ага? — вежливо спрашивали они.
— Это самое, ты это... не директор ли ресторана, очень уж они... расположены к тебе? — сказал Каракутан.
— Я не директор... Но и не ниже директора! — улыбнулся Али.
«Теперь понял я тебя! — сразу сообразил Каракутан.—
Значит, ты нештатный ревизор таких заведений... Молодец! Надо же, а ведет себя скромно... Хитрец! И правильно, только так и можно жить в наше время... А как еще?..»
Когда официантка принесла по заказу Али еду, Каракутан опять удивился. Не только удивился, но и активно запротестовал. «Вот она, бедность!»решил он про себя и, показывая на закрытую бутылку, выговорил:
— Что это такое, милый?
— Выпивка...
— Выпивка, говоришь? Красное вино у нас в ауле не пьют даже собаки!
— Ну!.. Это не вино, это коньяк, да еще какой! Самой высшей марки — «Арарат»!
— Коньяк, говоришь? Это то, что пьют большие люди?
— Да, точно!
Каракутан усмирил свой гнев, успокоился.
— Ах вот оно что! Я уж подумал, что ты пожалел моих денег.
-— Хочешь сказать, наверно, что непристойно бедняку жалеть деньги своего богатого хозяина, да, Кареке?
— Правильно говоришь. Не надо жалеть мое добро.
Али побагровел, но Каракутан этого не заметил, глаза
от нетерпения налились влагой.
— Открывай давай!.. За нашу встречу в живых и здравых!..
Али, как бы проснувшись, с перепугу воскликнул: «А?», но потом, опомнившись, схватил бутылку: «Да, да...»
После третьей рюмки налитые влагой глаза Каракутана, подобно разноименным зарядам, стали подползать друг к другу и чуть не столкнулись, а затем снова расползлись по местам. Наверное, люди, у которых много денег, не думают о перемещении своих глаз. Когда Каракутан совсем разомлел, когда кровь в кровеносных сосудах стала бурлить, словно вода в горных реках, и ее грохот ударил Каракутану в голову, внимание его привлекла молодая официантка. Вот говорим: будь проклята городская жизнь, но девушки в городе, конечно, что надо... Вот эта особенно... какая талия... походка!
— Как зовут тебя, милая?
— Роза.
— В молитвах буду помнить твое имя!
— Странный вы человек, агай!
Девушка отошла, а Каракутан как клещ пристал к Али: уговори ее для меня! Стоимость подарков пусть тебя не смущает, засыплем подарками, отца твоего...
Он помнит, что Али сконфузился, помнит, что шипел: не все работающие в ресторане такие, как ты думаешь; помнит, что пили еще: помнит, что ходил за девушкой на кухню; помнит искры из глаз и тут же слова Али: «Кареке, что вы за скотина?!» — и его угрожающие, злые глаза; помнит, что спорил с каким-то шофером на улице... а дальше— туман, тьма...
Когда проснулся, обнаружил, что лежит на белоснежной постели, на потолке — зеленый абажур, повернул голову направо и увидел за желтой шелковой шторой круг яркого солнца. Где это я лежу, господи? Постель рядом была не застелена, громоздилась беспорядочной кучей, на спинке стула висели брезентовые штаны и рубашка в клетку. А-а, это штаны Али! А где же он сам? Встал, еще раз огляделся по сторонам, увидел еще одну комнату, там стояли диван, шкаф, стол, на столе — бутылка коньяка и шампанское. Вот что меня доконало!«Вино, которое пьют «великие»! Журчит вода за дверью в коридоре, кажется, там кто-то есть, легонько толкнул дверь — открыто, за нею еще дверь, толкнул и эту и увидел купающегося Али, от этого и шум журчащей воды. При виде Каракутана тот отвернулся.
— О Алеке, это ты?
Али, сделав вид, что не слышит, продолжал стоять спиной.
— О Алеке, ты почему не здороваешься?
— Пошел ты!..
— А?
— Пошел вон, говорю!
— Что это с тобой?
— Ничего. Хам ты!
— Кто-о?
— Хам! Ты знаешь русскую поговорку: «Посади свинью за стол, она и ноги на стол»?
Каракутан ничего подобного не слышал, но все же понял: ночью натворил что-то, а в таких случаях надо хотя бы сделать вид, что раскаиваешься в содеянном:
— Ой, агатай, прости, если что-то не так...
Али, конечно, простит. Он только приблизительно сообщит о вчерашних деяниях Каракутана, рассказывать подробно— значит обидеть «друга», как-никак что-то родное связывает их, и привык он уже к нему.
— Тяжелый, оказывается, ты, когда выпьешь! — только и сказал он.
— Как мы оказались здесь?
— Я подрался почти со всеми таксистами, у тебя же отказали ноги, не помнишь? Все равно не взяли. На счастье, нашелся свободный номер в этой гостинице.
Затем они немного «подлечили» головы; чтобы попросить прощения за то, что не ночевали дома, Али позвонил жене; услышав его голос, Алия бросила трубку: сердце, которое только начало смягчаться в отношении «матери сына», опять зачерствело. Каракутану где уж понять это...
— Что это, в проклятую голову колокол затолкали, что ли? Так и бухает! Налей-ка, попробуем дернуть еще по одной, может, станет легче.
Почему бы Али теперь не налить? Почему бы теперь не выпить? С трудом вымытое окно разбилось вдребезги. А Каракутану Сырдарья по колено, он пошел в туалетную комнату и проверил рассованные по карманам деньги; оказалось, вчера убыток составил всего пятьдесят рублей. Если дальше пойдет так, то можно кутить целых два месяца.
Номер, в котором они поселились, ему тоже понравился.
— Это же рай! — воскликнул он.— Давай поселимся на неделю и кутнем по-настоящему.
Пошли в ресторан и поели горячего. «Стыдно перед официанткой, если не закажем выпивки»,— и выпили «только по сто». Сегодня у Каракутана взыграло чувство землячества.
. — Алеке, Мирас наш еще живой?
— Жив.
— Где он?
— Дома.
— Служит где?
— Дома.
— Нет, я серьезно спрашиваю, чем он занимается?
— В основном увлекается женитьбой и разводами..,
—- Ну да! В нашем ауле осталась в свое время его жена с двумя детьми. Она, бедняжка, вышла замуж за пожилого человека и народила еще кучу детей. А если Мирас не служит, на что он живет?
— Живет получше нашего! Ездит на собственной «Волге». Имеет трехкомнатную квартиру. И жену —девятнадцатилетнюю.
— Надо бы посмотреть! Поедем к нему!
Каракутан не, устает повторять сказанное тысячу раз. Он как сел на свое «поедем», так продолжает скакать. Помолчит немного, кажется, уже забыл, а потом опять за старое:
— Поедем, а?
Али начал злиться. Утром он, пожалев Каракутана, не рассказал всех его проделок, но сейчас вынужден был мягко напомнить о них:
— Вчера ты сто пятьдесят раз приставал к официантке и успокоился только тогда, когда получил от ее дружка на орехи. Сегодня, по-моему, ты хочешь того же.
Когда они вернулись в номер, Каракутан завел старую песню:
— Поедем, а?
Али злился, кричал, плевался, называл его слепой курицей, обзывал хамом, удивлялся: как с тобой, с таким идиотом, живет жена, но после тридцатого «поедем, а?» сдался. Дал ему номер телефона Мираса, а сам ушел в спальню и завалился в постель.
И опять началось: «Аллё, это я!» На другом конце три- четыре раза бросали трубку. В конце концов сдался и Ми- рас.
— Сейчас он приедет сюда! — сообщил Каракутан, довольный. Я же говорил, мало из нашего аула людей, которые бы не уважали Сомжурека! Отца их!..
Он начал теребить Али, щекотать и наконец сдернул с него одеяло.
— Вставай, хороший мой! — повторил он раз сто и, подняв, заставил позвонить в ресторан, принести обильный завтрак.
Али сказал: «Не пьет Мирас!» — «Как — не пьет? Это при встрече-то со мной не пьет? Выпьет! Заставим!»
После обеда приехал Мирас и сразу же дал понять, что недоволен.
— Фу, черт! Это ты, собака? Слышу — Сомжурек. Сом- журек! Я подумал, кто-нибудь из уважаемых аулчан приехал, тебя, собаку, разве не Кар а кутаном зовут?
Каракутан, кажется, немного побаивался Мираса, он только смущенно похохатывал:
— Садись, батыр, садись. Мы не съедим тебя. Это ты в детстве колотил меня, надеюсь, сейчас не полезешь в драку. Успокойся!
Когда из спальни неожиданно появился Али, Мирас обрадовался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66