Гнездо на облаках
Роман
казах
Тетрадь первая
Город, в который приехали Мирас и Али, был построен сравнительно недавно, но уже успел разделиться на Старый и Новый. Старый теснился у подножия гор; обжитые дома с верандами не были видны из-за буйно разросшегося хмеля, деревья, сплетаясь кронами, превратили улицу в тихие тенистые аллеи. Новый город стремительно рос внизу. Пятиэтажные дома, выстроившись в безукоризненном порядке, весело белели под ярким летним солнцем; они ловили стеклами своих окон слепящие лучи и, отражая их, посылали прохожим изменчивых солнечных зайчиков; вокруг домов пока еще сиротливо торчали молодые деревья, обещая в будущем раскинуться аккуратными скверами.
Али и Мирасу город понравился, понравились новые прямые улицы, по которым провел их Мамыржан, новые стеклянные магазины, новый двухэтажный кинотеатр, новое здание школы. Когда же они ступили на тихую аллею Старого города, Мамыржан преподнес им сюрприз:
— Ну, гости дорогие, пожалуйте ко мне.— Он показал на двухэтажный домик, увитый диким хмелем.
Мирас и Али удивились: они никак не ожидали приглашения, сегодняшний вечер рассчитывали провести в гостинице. Ну что вы, отказывались они, нельзя же вваливаться, не предупредив хозяйку, мы зайдем завтра.
Но Мамыржан не хотел их слушать.
— Кадиша, эй, Кадиша!— уже кричал он.
На балконе появилась улыбающаяся женщина. Из-за
ее спины выглядывала девочка в очках, лет пятнадцати.
— Почему вы стоите, проходите в дом! — приглашала сверху Кадиша — хозяйка.
Мирас и Али, точно застигнутые врасплох на месте преступления, нерешительно толклись у калитки, но отступать было некуда, и они пошли вслед за Мамыржаном.
Кадиша, веселая, приветливая, молодая, встретила их как родных. Голос звенит колокольцем, лицо открытое, взгляд чистый:
— Куда же вы подевались? И муженек мой тоже хорош! Уехал встречать и исчез, с работы звонили, разыскивали, я уж кое-как объяснила... Проходите, проходите...— Кадиша вела себя так, словно была знакома с гостями всю жизнь.— Вы — Мирас, а вы — Али! — точно угадала она их имена.
Мамыржан улыбался довольный, сейчас он напоминал не то охотника, приволокшего в дом медведя, не то батыра, пленившего исконных врагов. Мирас и Али чувствовали себя и медведями, и пленниками.
— Раушан, Талгат, Дулат, идите сюда! — шумел хозяин.
В передней появилась девочка в очках и два длинноногих подростка.
— Вот эти дяди,— возбужденно стал объяснять детям Мамыржан,— известные писатели! Посмотрите на них хорошенько, запомните, не каждому посчастливится познакомиться с настоящими писателями! Это знаменитый Мирас Кулдыбаев, а это... знаете кто это? Сам Али Есентаев! — Он ткнул в гостей пальцем.— Надеюсь, вы знакомы с их творчеством?!
Младший, с трудом сдерживая улыбку, ответил за всех:
— Конечно, знакомы!
— Знаем, читали...— вяло подхватили остальные.
Кадиша поспешила вступить в разговор.
— Все знают, все читали! — зазвенел ее голос.
Дети были смущены поведением отца, исключая разве что младшего. Мирас и Али понимали это, но сам Мамыржан ни о чем не догадывался и продолжал:
— Не забудьте рассказать в школе, что у нас в доме бывают писатели. Все лопнут от зависти.
Мирас и Али мучились, не зная, как выпутаться из неловкого положения, а Мамыржан представлял детей:
— Моя старшая. Зовут Раушан. Будущий математик.
Десятиклассница. Отличница. Мой средний. Талгат. Мечтает стать геологом. Девятиклассник. Отличник. Это младший. Дулат. Коренной алмаатинец. Будет прокурором. Восьмиклассник. Отличник.
Раушан — застенчивая девочка с нежной кожей, тонкими чертами. Талгат, крепкий, невысокий, покраснел, молчит, уставившись в пол. Дулат смотрит прямо в лицо Мирасу. Остро. Иронично. Отца слушает внимательно, но из глаз так и брызжут огоньки нетерпения, дерзости. «Из такого прокурор выйдет!»
Кадиша прогоняет детей:
— Идите делать уроки, дайте гостям отдохнуть, успеем еще наговориться.
Гостиная — большая, хорошо убранная комната. Кругом красные и синие ковры. Степка с хрусталем, цветной телевизор, пианино... Крепкий дом.
— Умойтесь с дороги,— звенит Кадиша,— будем чай пить. А после поспите пару часов.
Простота Кадиши и ее манера говорить по-свойски сняли общее напряжение, успокоили. Неловкость прошла.
Не в характере Али делить людей на плохих и хороших: для него все люди — люди, а если порою и случается с кем столкнуться — без этого, увы, жизнь не прожить,— он не винит противника, не считает его плохим, сваливает все на неблагоприятные обстоятельства, мол, он не мог иначе. Али не умеет таить зло, ненавидеть, и, наверное, поэтому, когда он уснул и ему приснилась бывшая жена, он не рассердился, а, напротив, был рад этой встрече.
Снился ему родной аул. На поляне в горах близ аула по-прежнему шумно бил прозрачный родник и, пробежав метров сто по камням, исчезал под землей. Эти сто метров были настоящей рекой, быстрой и полноводной. Назвали ее Шайтансу — Чертова речка. По неизвестной причине, никто не пользовался ее водой для питья. Али привел на берег реки Улукбека, своего единственного сына. Душный безветренный день. Воздух густой, напоенный влагой. Отец и сын ложатся на песок, пытаются поймать губами хрустальную ледяную воду, но быстрое течение несет ее мимо. Они опускают ладони, черпают горстями, но до рта не доносят, вода, как ртуть, уходит между пальцами. Рассерженный, Али поднимается. Встает на ноги и Улукбек.
Потом они снова наклоняются к воде, но старания напрасны. Вдруг кто-то толкает Али в бок. Он оглядывается — жена. Ее кошачьи глаза блестят, ничего не говорит, только подает какие-то знаки, зовет.— Перестань, говори, что тебе? — Жена молчит.— Перестань, Алия! — будто бы говорит он. Жену зовут Алия. Друзья дали им общую кличку: Али-Али. Алия подходит ближе, кладет руки ему на плечи.— Отойди! — противится Али, но в голосе нет уверенности. Улукбек исчез. Исчезла река, горы сровнялись с землей; они остались одни. Алия берет его за руку, тащит сквозь какие-то заросли, они выходят на поляну, хотят сесть на землю, но рядом кто-то. Он засучил брюки до колен и месит глину. Али и Алия идут дальше, быстрей и быстрей. Она почему-то спешит, задыхается, держится "за сердце, тащит Али изо всех сил. Он не успевает, отстает от нее.— Фу, сатана, больно руке, отпусти,— смеется он. Она тоже смеется, звонко и ласково. Вот какое-то полуразрушенное здание. Двери сорваны с петель. Нет стекол. Али и Алия некоторое время стоят возле дома. Отдышавшись, входят внутрь. Там грязно, тоскливо, в воздухе — пыль, запах затхлый, нежилой. Спешат выйти наружу. Вдруг опять навстречу этот кто-то. Пойду к нему, поговорю! — и Алия исчезает. Он стоит и ждет. Нет Алии. Вроде бы она и вернулась, но он чувствует, что ее нет. Из зарослей слышатся шепот, дыхание, смех. Звуки становятся все громче, громче и будят его...
Желая сохранить впечатление, увидеть продолжение сна, Али некоторое время лежал не шевелясь, с закрытыми глазами,— ведь Алия должна вернуться,— но сон ушел, и Али, сев, осмотрелся вокруг.
Кровать Мираса пуста, застелена. Глубокая ночь, в гостиной полно людей, горит яркий свет, до Али через приоткрытую дверь доносятся перебивающие друг друга голоса, хохот, веселье. Этот шум в соседней комнате раздражает Али. Его не тянет к людям. Ему хочется тихо лежать, снова заснуть, снова увидеть исчезнувших Алию и Улукбека. Бедный мальчик, соскучился, все время ластился, обнимал за шею — папа, папа. Как вспомнил Улукбека, такая напала тоска, хоть волком вой, будто на части рвали душу. Прошлое не воротишь, сам в прошлое не воротишься — нет пути. Они с Алией своими руками оттолкнули лестницу, по которой взобрались на скалу. Аслово у Али жесткое. Он не хотел уходить. Но ушел — не вернется. Пусть не прав даже, теперь уж от своего слова не откажется.
Али лежит и вспоминает о минувших событиях, смотрит на них взглядом стороннего наблюдателя. Нет, он ни при чем, он сделал все, чтобы сохранить семью. Он и молил Алию, и грозил ей, разве она послушала? Разве поняла? Правильна поговорка: без ветра трава не колышется. Верил он Алии, словно себе верил. Да только как приедет из командировки — соседи издевательски улыбаются за спиной. Разве можно это вынести? А кривоногая Уали? Пришла в дом, давай сочувствовать: Алия, такая-сякая, позорит тебя, славного парня. Стал он ее слушать? Стал поддакивать? Нет! Выгнал, рассвирепел: моя семья, мне и решать, защищал Алию, а у самого в глазах потемнело. Однажды выпил вина у друзей, горько, нет мочи терпеть, пришел домой; эй ты, кричал в исступлении, мы же из Улукбека сироту делаем! Но она не отвечала, только плакала и смотрела с ненавистью.
Али тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Почему? Почему так сложилась жизнь? Ведь он не был жестоким, глупым. Ведь он был честен...
Али вздыхает, но через мгновение решительно сводит брови. Судиться буду, но сына отберу. А потом сяду писать свою настоящую книгу. Творчество — это и есть жизнь. Это и труд, и отдых, и будни, и праздник, и забота, и наслаждение, и счастье, и страдание.
У Мираса был тонкий слух. Даже из соседней комнаты он услышал, как скрипнула кровать, на которой заворочался Али. Мирас радостно объявил:
— Ура, друзья! Проснулся наш классик. Сейчас я вам его представлю.
«Вот собака, и вправду к гостям потащит!»
— Али-ага, вставай! Сон, что ли, интересный увидел?
«Надо же, догадался!»
Мирас изо всех сил тормошил его, будто специально, чтобы собравшиеся в гостиной слышали, говорил неестественно громко:
— Ну встань, пожалуйста! Гости тебя ждут и мечтают увидеть живьем. А наша красотка Улмекен так и заявила: взглянуть бы на него одним глазком — и помереть не жалко. Правда, Улмекен?
— Правда, правда,— донесся из гостиной женский голос и тут же утонул в общем хохоте.
Али окончательно проснулся и уж не знал, сердиться ему или нет.
— Оставь меня, Мирас. Иди к гостям. Я сейчас, дай хоть одеться, умыться. Не голым же выходить к людям.
— Уговорил, только поживее! — приказал Мирас.
Умываясь, Али думал о том, что Мирас конечно же успел много порассказать о нем. Наверняка травит анекдоты из его, Али, жизни, тут же, на месте, выдуманные самим Мирасом. А гости веселятся не столько от выпитого, сколько от Мирасовых баек. Уж Али-то хорошо знает острый язычок друга.
Неохотно улыбаясь и щурясь от яркого света, лившегося из огромной сияющей люстры, Али вышел в гостиную и уселся на почетное место рядом с Мирасом. Гости смотрели на них с любопытством. Хозяева принудили выпить штрафную.
Мамыржан представил ему гостей. Здесь, как оказалось, собрались люди не простые, а полезные Мамыржану. Первый — глава городского управления торговли, непосредственный начальник Мамыржана. «Нужный человек»,— отметил Али. Второй — начальник торгово-транспортного отдела горисполкома. «Тоже неплохо»,— подумал Али. Третий — начальник контролирующей организации. «Подходит»,— сказал себе Али. Четвертый — начальник всех ранее представленных начальников. «Ну, это просто отлично»,— Али обратил внимание на то, что все присутствующие начальники похожи друг на друга как две капли воды: тучные, чугунно-черные, в чесуче. За столом сидели и их жены. Трое из них, точно коронованные особы, повинуясь неизвестно кем изобретенному этикету, были одеты на один манер: платья из дорогих и тяжелых тканей, уши вот-вот оборвутся под спудом драгоценных камней, оправленных золотом, золото на пальцах, золото на запястьях, золото на пышных грудях. Много золота. Пора первой молодости этих женщин, видимо, миновала еще в конце пятидесятых годов, о том говорили, кроме всего прочего, и их высокие, зацементированные лаком прически. Четвертая женщина молоденькая. Зовут ее Улмекен. Она — жена начальника городского управления торговли, но лицо, нервное, живое, не носит, как у остальных женщин, печати гордого благополучия. Глаза глубокие, беспокойные. Узкие руки с длинными пальцами, продолговатыми, ухоженными ногтями, нежной желтоватой кожей выдают человека праздного, но чуткого и артистичного. На Улмекен джинсы и сиреневая кофточка с большим круглым воротом.
Мамыржан назвал Али официально — «наш уважаемый гость» — и стал подробно излагать историю своих отношений с ним. Учились вместе в интернате, Али был тогда маленьким, слабым, кто мог подумать, что он вырастет в такого крепкого человека?! Вот уже выпустил четыре книги, в их доме есть все четыре, собраны также и журналы, газеты, где печатались статьи и рассказы Али. Кадиша молодец, аккуратно следит, не пропускает. Сейчас Али уехал по некоторым соображениям из Алма-Аты и работает в областной газете Таскала. Али не вернется в Алма-Ату, ведь ему нужно ездить по стране, смотреть на мир, он же не просто живет, он исследует жизнь...
— Исследует жизнь? — кокетливо переспросила женщина по имени Улмекен и села поближе к Али.— Исследуйте меня! Напишите роман о моей жизни.
— Ну вот,— обиженно сказал Мирас,— только что вы предлагали сделать это мне.
— Новый гость намного интереснее вас, потому что холост,— парировала Улмекен.
— Ну и ну,— рассмеялся Досым, ее муж, начальник горторга,— сразу видно, столичные молодцы! Жену никак не поделят при живом-то муже, единственную жену!
— А ты молчи, тебя небось никто исследовать не хочет, не больно-то интересно!
— Убила наповал!
— Так тебе и надо! Жена у тебя молодая, вот и мучайся, сам свою судьбу выбирал!
— Правильно, правильно! — разом заговорили остальные мужчины.— Сидим же мы с женами своего возраста, они вместе с нами стареют, никто на них не посягает.
— Почему это не посягают? — зашумели женщины.— Если захотим, будут посягать. Улмекен моложе нас всех, пусть сначала о ней пишут роман, а потом до нас очередь дойдет. Из нашей жизни тоже роман получится!
Али подумал, что все эти люди, должно быть, давно знакомы и часто общаются.
Али во время застолья мог говорить подолгу. Любил, когда его слушали. Однако не принимал участия в состязаниях на остроумие в различного рода словесных перепалках— на это его не хватало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66