У Шибори есть еще одна особенность — его не замечают. Где бы он ни оказался, в какой бы компании ни появился, его не замечают. Войдет ли в комнату к товарищам или уйдет, никто его не спросит: зачем приходил, почему уходишь? На любые, даже самые секретные темы при нем говорят свободно, никого не смущает его присутствие, никому не придет в голову, что он слышит их тайну. Даже когда он оказывается случайным свидетелем поцелуев парня и девушки, он и влюбленных не смущает.
Вот с этим Шибори и встретился Замзам. Сначала он прошел мимо, но потом, спохватившись, завопил громко, на весь коридор:
— Эй, Шибори! Вернись!
У того захолонуло сердце: его зовет Замзам! Неужели? Шибори обернулся — действительно зовет!
— Подойди поближе! Шагай быстрее, ох уж эти мне гордецы!
Шибори после этих слов и сам показался себе значительнее, неприступнее, но на зов все же поспешил. Подошел и уставился на Замзама не то красными, не то карими, словом, неопределенного цвета глазами.
Замзам отвел его в сторону.
— Садись, Шибори, есть небольшое дельце.
«Ко мне — дельце?!» Шибори хоть и молчал, но Замзам безошибочно понял его состояние.
— Да, к тебе! Имеется одна просьба.
И он рассказал, что завтра — день испытания настоящих мужчин, нужно кое с кем помериться силой. Придут не какие-нибудь слабаки, а рабочие-дорожники. Сам Асылхан собирает смелых, умеющих держать язык за зубами парней. Они с Асылханом таким считают и его, Шибори. Сражение должно состояться завтра в семь вечера, в Роще Баума. Место сбора — пивной ларек.
— Ну как, придешь?
— Конечно!
— Тогда валяй иди! — Замзам хлопнул его по плечу, дав этим понять, что оказал Шибори большую честь.
Шибори пришел в телячий восторг. В общежитии он сел на стул, но усидеть не смог, лег — и лежать не смог, хотел почитать — не читалось. В комнате ему стало тесно, он вышел на улицу. Асылхан для него был божеством. За семь дней недели тот менял семь костюмов, над его койкой в общежитии висел богатый ковер, с преподавателями он говорил на равных, а все парни с их курса смотрели ему в рот. Разве Шибори мог даже подумать, что Асылхан вспомнит о нем в трудную минуту! Такая честь не могла присниться и во сне...
Исколесив бесцельно улицы, в общежитие он пришел только вечером. На своих соседей по комнате уже смотрел чуть свысока. Вел себя так, точно знал тайну, которую не знают они, будто за пазухой у него кусок золота с конскую голову, которого нет у них. Прямо в одежде он повалился на постель.
Вечера следующего дня он еле дождался. Он и раньше мало что понимал в лекциях, а сегодня они вообще не коснулись его извилин. Заметив, что Шибори сидит с широко открытым ртом, его сосед, не лишенный чувства юмора, шепнул: «Слушай, закрой рот, а то зубы разбегутся!»
После лекции Шибори задержался в институте по каким-то мелким делам, а когда к шести вернулся в общежитие, Асылхана с Замзамом уже не было. Бог меня проклял! Опоздал! Позор! Смерть! Асылхан! Он мне доверился, а я... Что он подумает? Скажет — сбежал, струсил. А ведь он поверил мне!..
Будто опаздывая на собственную свадьбу, Шибори прибежал на автобусную остановку, обливаясь потом и тяжело дыша. Стал наводить справки, как доехать до Рощи Баума.
Он и не предполагал, что в городе может быть такой густой лес, такая дикая природа. Столетние карагачи, а возможно, и стопятидесятилетние, были такие высокие, мощные, что для Шибори, выросшего в степи, казались удивительным и чужим миром. Он даже слегка испугался, когда углубился в темень рощи. Тропа разделилась надвое, он долго размышлял, в какую сторону повернуть, пошел на авось. Через несколько метров тропа разделилась на три, затем —на четыре и наконец, как ручеек, заглохла совсем. Шибори показалось, что этот густой, мрачный лес, эта немая тишина стали наступать на него, как черный бес, сдавливали грудь, показалось, что в колючих зарослях, сквозь которые и собака не могла бы просунуть нос, кто-то сидит и наблюдает за ним, кто-то шевелится, шепчется. Шибори застыл на том месте, где остановился. Дрожащими руками полез в карман, достал складной, с металлической ручкой нож, обнажил лезвие и стал с угрожающим видом ждать. Издалека послышался негромкий разговор, он все приближался. Шибори раздвинул сучья, которые мешали ему, и под самым носом увидел ровную, гладкую, утоптанную, стремящуюся вдаль дорогу. Шибори вышел на нее, двое парней двигались ему навстречу. Почему они не боятся меня? — подумал он. Парни прошли дальше. На всякий случай он решил следовать за ними и через каких-нибудь двести шагов оказался прямо у пивного ларька.
Среди любителей пива отдельной группкой стояли его Товарищи-студенты. Он подошел. Никто не обратил на него внимания, никому не было дела до него, пришел ли, уйдет — никто этим не интересовался. Между собой шутили, громко разговаривали, смеялись. Кажется, они подсмеивались над Замзамом:
— Наверно, нашему Замзаму его враги померещились! Откуда им взяться в такой лунный вечер?
— Замзам, если уж ты назначил дуэль, то почему не один на один? При чем тут мы?
— Так где же богатырская рать рабочих-дорожников, которая должна сюда прийти?
— Он, по-моему, романтик или отчаянный шутник!
— Ну что мы, ребята, теряем? Выпьем пива за счет Замзама и разойдемся по домам!
— Э, нет! Пусть он теперь нас ведет в ресторан! — так шутили студенты, рассматривая свой приход в Рощу как увеселительную прогулку.
Наверное, чтобы спастись от острот, сыпавшихся на него как горох из мешка, Замзам повернулся к Шибори:
— Эй, ты! Как тебя там... Пиво пить будешь?
— Буду!
— Тогда на, купи себе кружку!
Асылхан сидел в стороне с каким-то незнакомым Шибори парнем, так же, как и он сам, модно одетым. Шибори пристально глядел на Асылхана, желая хотя бы издали поздороваться со своим кумиром, но тот вел себя странно: кажется, и смотрел на Шибори, но не замечал его кивков. В это время к Асылхану приблизился рослый, прямо-таки скульптурно вылепленный парень, кудрявый, похожий на цыгана, и что-то сказал. Тот встал, и они отошли в сторону. От группы студентов отделился Замзам и направился к разговаривающим, что-то сказал кудрявому. Кудрявый толкнул его в грудь. Замзам кинулся на него с кулаками и в то же мгновение кудрявый схватил двух друзей за шиворот, как щенят, и стукнул лбами. Те стали оседать на землю... Шибори и сам не помнил, как вытащил из кармана нож, как открыл, как подбежал и ударил ножом кудрявого в бок... Очнулся тогда, когда почувствовал, что его пинают свои же ребята.
— Сукин сын! Кто тебя просил вмешиваться не в свое дело? — он ясно различил голос Асылхана.
До самой больницы Аспанбай был в сознании, но после операции двое суток не приходил в себя. От раны он потерял много крови. Когда к нему вернулась память и он открыл глаза, то сообщил свою фамилию, а на вопрос о родственниках дал телефон Али.
Не дождавшись ушедшего на работу Аспанбая, и девушки, и Анастасия Ивановна в волнении всю ночь не сомкнули глаз. Утром, как только пришла на почту, Райгуль позвонила Али, но трубку взяла его жена.
— Сколько же мне еще терпеть от всякой алма-атинской швали! Нету вашего Али, нету! В другом месте ищите, а если найдете, то возьмите себе! — выкрикнула жена Али и бросила трубку.
Райгуль удивилась, ведь она даже не спросила, с кем разговаривает! Странная какая-то... К вечеру следующего дня в Татарку примчался Али. Он был бледен до неузнаваемости, глаза ввалились. На немой вопрос девушек ответил: «Успокойтесь, все нормально!» — и рассказал про ранение Аспанбая. Али был в больнице и своими глазами видел, что кризис миновал и парень чувствует себя сносно.
— Судя по рассказам очевидцев, подрались студенты. Как там оказался наш Аспанбай, неизвестно. Того, кто ударил его ножом, сами же студенты избили и уволокли с собой. Странный случай... Я спросил Аспанбая, но он сказал, что понятия не имеет, что это за компания. Никаких примет не помнит. Я ему, конечно, не поверил...
Райгуль всю ночь снился страшный сон, она несколько раз просыпалась с криком. Многое не осталось в памяти, запомнила лишь то, что приснилось под утро: она пробиралась на гнедом жеребце сквозь густые заросли камыша. Почему-то на дороге возник колодец, гнедой стал объезжать его и вдруг страдальчески заржал. Оказалось, его в ногу укусила змея. Гнедой стал валиться на землю. Райгуль соскочила с коня и, прильнув губами к ранке, начала отсасывать яд... Дышать стало тяжело, она чувствовала, что задыхается.
— Проснись, Рая, проснись! — теребила ее Анастасия Ивановна.— Может, ты заболела? Бьешься, стонешь...
Райгуль все же не заболела. На обратном пути с работы зашла на рынок, купила баранины, самую мякоть, и сделала манты — острое уйгурское блюдо с красным перцем и луком, которое готовится на пару. После обеда, как и обещал, за девушками заехал на такси Али, и втроем они отправилсь к Аспанбаю.
Он лежал с посеревшим лицом. Наверное, температура была высокой, дышал тяжело, вздымая грудь. При виде такого Аспанбая девушки перепугались. На вопрос Али, помнит ли он хоть одного из тех, кто был в Роще, Аспанбай
отрицательно качнул головой. Девушки молчали, за все время не проронили ни слова.
Дома, когда Али уехал, Гульмайран, как бы чего-то испугавшись, округлила глаза:
— О-ля-ля! Аспанбай-то наш, оказывается, в тебя влюблен!
Райгуль рассердилась:
— Иди ты! Тоже мне — болтаешь что в голову взбредет!
— Ей-богу, правда! Ты бы видела его глаза, когда он смотрел на тебя! Хоть убей, но я права, вот увидишь!
Райгуль не знала, что и ответить.
В следующую ночь она опять плохо спала, с криком просыпалась. Анастасия Ивановна делала ей примочки на лоб. Когда вечером девушки вернулись с почты, их ожидали Асылхан с Замзамом. Только вас не хватало! — подумали девушки и нахмурились. Земляки старались вовлечь их в беседу, рассказывали разные истории, но Гульмайран отвечала невпопад, а Райгуль вообще молчала. Парни чувствовали себя не в своей тарелке, им было ясно (хотя они ошибались), что девушки все знают, но почему-то молчат. И они невольно выдали себя.
Асылхан начал с присловья:
— Райгуль, повинную голову меч не сечет. Раскаявшемуся прощают даже убийство отца. Чему быть, того не миновать; краски, как говорится, высохли. Мы совершили непростительную ошибку, но пришли к вам с повинной головой, принесли, как было принято у наших предков, «шубу и коня» и снова низко склоняем головы. Надеемся, что вы простите нас, а когда ваш дада поправится, мы пойдем на поклон и к нему!
Ничего не понимая, девушки переглянулись. Замзам, откашлявшись, словно взошел на трибуну, продолжил мысль друга:
— В общем, так, Райгуль, Гульмайран! У нас и в мыслях нет своими подарками смягчить ваш гнев, и все же,— Замзам тоже прибег к пословице,— из платка шубу не сошьешь, но он может пригодиться в дороге. Вот эти недорогие вещи мы принесли вам от чистого сердца! — Он стал разворачивать два свертка. В них оказалось по отрезу на платье и по флакону дорогих духов.— Это тебе, Райгуль, а это, Гульмайран, тебе!
У подруг на лицах написано крайнее изумление. Зам- зам продолжал:
— Уважаемые землячки, а вот эту вещь мы принесли в подарок вашему дада.— Он расстелил на скатерти связанный из легкого козьего голубого пуха мужской жакет.— Не сегодня завтра Аспанбай выйдет из больницы и пусть носит жакет на здоровье!
Девушки онемели. Асылхана насторожило их молчание. Он решил добить их поговорками, снова превратившись в кладезь народной мудрости:
— Не подравшись, мужчины не подружатся, говорится в народе. Мы думали, что стукнемся рогами, как молодые козлы, и на этом закончим. Ни избивать его, ни оскорблять— у нас и в мыслях не было. Единственное, что я сказал ему: кто ты такой, чтобы защищать этих девушек? На их честь никто не посягает. Между прочим, он тоже, кажется, не собирался затевать драку, но этот проклятый Шибори, сволочь, ни с того ни с сего подскочил и пырнул его ножом в бок. Кто бы знал, как этот пес вообще оказался в Роще! До сих пор был такой скромняга, как говорится в пословице, клок травы изо рта овцы неспособен вырвать, и вот тебе на! Если желаете, убейте нас, но все же давайте дело кончим миром. Пока оно не получило широкую огласку, надо помириться. Конечно, Шибори можно отдать под Суд, но он за собой потянет нас, невиновных. Мы, правда, знаем, что не виноваты, но разве хорошо, если поползет слушок, что сын такой-то или брат такого-то совершили то-то и то-то? Ведь за нами стоят родители, родственники... Молва не будет искать, где правда, а где кривда, просто люди будут говорить, что мы убили человека, на чужой роток не накинешь платок... Родные, землячки наши! Мы столько лет учились, неужели наши старания пойдут насмарку из-за какого-то идиота? Просим вас, пойдите сегодня к вашему дада, расскажите ему все, покажите жакет. Передайте большой привет от нас и пожелания скорейшего выздоровления, нашу просьбу и наши глубокие сожаления. Мы надеемся, что при личной встрече еще преподнесем ему подарок.
Только сейчас смысл этих скрипучих слов дошел до сознания Райгуль. Значит, это они сгубили Аспанбая!
Голос девушки прозвучал глухо, надтреснуто:
— Дрожите, за свои шкуры? Трусы! Не бойтесь, наш дада не такое ничтожество, как вы, он никому не расскажет про вас. А вы... забирайте свои тряпки, и чтобы духу вашего здесь не было! — Хлопнув дверью, она ушла в комнату.
Следом за ней прибежала Гульмайран:
— Моментально испарились!— выпалила она победно, точно сама прогнала парней.-—Какие подлецы! Я же сказала, что дада попал в беду из-за тебя!
Райгуль вспомнила ее слова: «Аспанбай-то, кажется, в тебя влюблен!» Она была потрясена. Разве могла Райгуль предположить, что чудо чудес — любовь коснется ее своим крылом? Нет, невероятно! Любовь не может быть гостьей в . мазанках, сданных внаем, она не может коснуться людей, по тупости не сумевших поступить в институт и таскающих на плече тяжелые сумки с газетами и письмами, любовь ничего не имеет общего со стиркой, готовкой пищи? руганью и ссорами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66