Юрик немедля спросит: "А империалисты - это кто?"
- Они зеленые или синие? - уточнил свой вопрос Юрик, приходя на помощь отцу, который что-то замешкался с ответом. - Мы красные, это я знаю, мне Гошка говорил, а вот наш враг - он какого цвета?
- Серо-буро-малинового... - смутился Гей. - Дело не в цвете, Юра.
И он долго объяснял сыну, кто же это такой, наш враг.
Юрик неглупый был мальчишка, но тут что-то никак до него не доходило.
- Но если дело не в цвете, - напоследок спросил он, - то почему тогда этот враг стал нашим врагом и хочет напасть на нас?
Гей понял, что нужна соответствующая идейно-политическая работа. Начиная с детсадовского возраста.
Тут Гею снова тревожно стало, точнее, тревожнее, чем прежде, и он вдруг решил, что это Георгий дал о себе знать. Тот самый Георгий, про которого Алина вспомнила, назвав его не то победителем, не то победоносцем, ну и так далее.
То есть сказать, что Георгий позвонил по телефону, в дверь ли постучал - и Гей не мог не откликнуться на знакомый, характерный стук! - значит, ничего не сказать.
Ведь в конце концов и трубку можно не снимать, и дверь не открывать.
Дело в том, что эти превентивные, как говорят и пишут, меры, то есть меры, опережающие события, - имея в виду внезапный ядерный удар, который, как бы это деликатнее выразиться, почти языком современной дипломатии, таким образом опережает жизнь как самое естественнейшее событие на земле, - эти недоброжелательные, негостеприимные жесты Гея не оградили бы его от Георгия, отнюдь!
Георгий, считал Гей, возникал как демон.
Помните альтиста Данилова?
Так называемого демона на договоре.
Он куда хотел, туда и летел, хотя бы и в Испанию, и в Анды, где шуры-муры крутил с демонической женщиной Химеко, made in Japan, и никаких виз, никаких проблем с валютой!
А уж про свое отечество и говорить нечего. Альтист Данилов, то есть демон, за версту был способен услышать и увидеть, тогда как рядовой москвич, не демон, услышать и увидеть не мог чисто физически, не говоря уже о нравственной стороне этого дела, как бы смахивающего на печально известную уотергейтскую историю.
Впрочем, надо признать, что альтист Данилов был человек порядочный и свои демонические способности во вред рядовому москвичу он сроду не использовал, упаси боже!
Так вот это же самое можно и нужно сказать про Георгия.
И уж коли мое отступление затягивается - пока Гей не вступил еще с Георгием в контакт, именно так это называется, - есть смысл дать этому демону, впрочем, не столь уж редкому в нашей жизни, по возможности более полное определение.
Да, Георгий был человеком порядочным. Хотя весьма и весьма странным. Но так бывает, и тоже нередко. Более того, иные вообще склонны считать, что порядочность как состояние человеческого духа есть нечто до такой степени странное, что даже как бы реликтовое. Гей с этим был не согласен, разумеется. Впрочем, как и я. Порядочных - пруд пруди! Непонятно только, откуда непорядочные берутся, которых тоже, увы, на целый пруд хватит, может, куда больший по объему. Вопрос, разумеется, спорный. Да и не о том речь. Про Георгия мы заговорили. Что, значит, будучи весьма и весьма странным, он зла прямого тому же Гею не сделал, разве что косвенное, косвенное...
Но как бы там ни было, а Георгий ни разу не предал Гея. Как и Гей ни разу не предал Георгия. Это было совершенно исключено из практики их взаимоотношений, ну и, разумеется, никто из них не сказал кому-то третьему ничего такого, что можно было бы при желании рассматривать если и не как ябедничество, то как невольное проявление болтливости, чем, надо признать, грешат некоторые из нас, разве не правда?
И тем не менее каждый из них, если быть откровенным до конца, не только не любил другого, но даже не уважал, причем до того открыто, что можно было подумать: это заклятые враги, два антипода.
Как я сказал?
Два антипода?
Это было бы куда как просто. Нечто вроде внутреннего второго голоса. Будто второе Я. Разумеется, с большой буквы. Дескать, тоже личность. Как и основное Я, официальное, с гражданским паспортом.
Следовательно, это были вовсе не антиподы. Ибо временами Гей как бы по воле обстоятельств становился Георгием, а Георгий словно по не зависящим от него причинам превращался в Гея - конечно, весьма ненадолго.
Так случается, когда несходные по характерам люди не могут быть друг без друга.
Вот, собственно, почему я затрудняюсь сказать, кто же из них был мне более приятелем.
Ибо по временам я принимал то одну сторону, то другую.
Во всяком случае, так было до того, пока я не сел за эту книгу...
Такие дела.
А теперь пора вернуться к тому моменту, когда Гею, как я уже говорил, снова тревожно стало, точнее, тревожнее, чем прежде, и он вдруг решил, что это Георгий дал о себе знать.
И все дальнейшее происходило так.
Гей начал ходить из угла в угол!
И временами Гей жестикулировал при этом, не говоря уж о том, что и гримасничал, а порой даже голос подавал.
- А-а!.. - произносил он иной раз и рукой махал, то ли говоря Георгию, что все то, о чем сказал ему Георгии, он и без него знает и знал давно, то ли просто-напросто он посылал куда-то Георгия, сами знаете куда.
Такие дела.
Но, разумеется, Гей был в своем уме, в своем! И в этом вы еще убедитесь, если уже не убедились.
И надо еще отметить - прежде чем дать содержание сегодняшней беседы Гея с Георгием, - что если в такие минуты кто-то мешал Гею поговорить с Георгием, который дало себе знать, то Гей просто снимал телефонную трубку и набирал номер Георгия, где бы Гей ни находился в это время, хотя бы и за границей. Тут уж воспитанный человек оставлял Гея в покое, пусть и на несколько минут.
Но попадались, надо сказать, и такие люди, которые, может, были и воспитанными с точки зрения нашего всеобщего воспитания, но при этом как бы и невоспитанные с точки зрения не всеобщей.
Именно такой человек и вошел к Гею в номер в тот момент, когда Гей жестикулировал, не говоря уж о том, что и гримасничал, а порой даже голос подавал.
Без стука вошел этот человек.
Тоже будто демон.
Вошел и сказал:
- Привет вам! - Так здоровался обычно Бээн, однако это был не Бээн, и Гей замер.
Он бы и в любом случае замер, если бы в номер к нему вошел совсем другой человек, например горничная, но тут он замер совсем по-другому, он замер, мгновенно узнав этого человека, который вошел к нему тоже будто демон.
Перед Геем стоял здоровенный мужик - как говорят, верзила, амбал, бугай, ну и так далее, - в серой велюровой шляпе и черном габардиновом плаще, застегнутом на все пуговицы. И мужик этот смотрел на Гея с выражением как бы веселого ужаса, с каким смотрит на свою жертву во время игры в прятки тот игрок, которому выпало кого-то разыскивать.
И вместо того чтобы сломя голову броситься от Гея к некоему условному месту, где по правилам игры нужно застукать, то есть обозначить, засвидетельствовать, что этот незадачливый игрок обнаружен, мужик в шляпе просветленно улыбнулся, словно был свой в чужом стане, и раскинул руки в стороны - не то для объятия, не то чтобы дорогу преградить Гею к тому дьявольскому месту, где и сам Гей, будь он проворнее, шустрее, ловчее, ну и так далее, мог застукать этого мужика в шляпе, который бы оказался тогда в проигрыше.
Но у Гея и теперь не изменилось выражение на лице, означавшее нечто среднее между крайней степенью изумления и страхом. И тогда человек в шляпе, не опуская своих распростертых рук, насмешливо сказал Гею:
- Не узнаешь Мээна, что ли?
- Здрасьте... Матвей Николаевич... - по частям пролепетал Гей, наконец опомнившись, и даже с ответной улыбкой справился.
И кинулся к телефону!
- Мне позвонить надо...
- Уж не Георгию ли? - засмеялся Мээн. - Я буду вместо него! - И положил свою лапищу на телефон. - Да ты, я вижу, не рад земляку?
- Почему это не рад... Просто не ожидал.
- А я, думаешь, ожидал? Как всегда, подхожу к портье и спрашиваю: "Эт уич хоутэл а дэ гэстс фром дэ соувьет юньен стэйинг?"
Мээн произнес эту английскую фразу так, словно был уроженцем аристократического района Лондона. Тем более что под шляпой, которую он положил на письменный стол, накрыв ею бумаги Гея, обнаружился великолепный боковой пробор на гладко прилизанной голове, остриженной на затылке короче и ровнее, чем у самого родовитого лорда, то есть под "нулевку", машинкой, работа люкс районного парикмахера, прическа "полубокс", нашлепка на макушке с чубчиком, предмет восхищения Гея, универсальная прическа, позволявшая всюду быть своим человеком, в Лунинске-чубчик, в загранпоездке - боковой зачес, набриолиненный, с пробором.
- Перевести на наш родимый, что ли? - засмеялся Мээн, довольный тем, что произвел должный эффект: Гей стоял, не моргая, с полуоткрытым ртом. - Я спрашиваю у портье: "Где тут у вас остановились гости из Советского Союза?"
- Без "тут"... По-русски вы, конечно, изъясняетесь не столь изящно.
В другом случае Гей спросил бы прежде всего: "Какими судьбами?" В самом деле, вдруг встретить своего земляка за тысячи километров от родины, да не где-нибудь, а за границей, - и чтобы не удивиться?! Но Гей уже привык к тому, что Мээн появлялся в его московской квартире всегда внезапно. Никаких телеграмм, никаких телефонных звонков. Более того, Мээн являлся именно в тот момент, когда самого хозяина не было дома. Слава богу, Мээн предпочитал не ночное, допетушиное время, а раннее утро, когда, по его представлениям, Гей уже проснулся, но еще не успел убежать по своим делам. В худшем случае Гей совершал, как он оправдывался потом перед Мээном, утренний моцион - к газетному киоску на проспекте Мира и обратно. Или за хлебом, за молоком посылала его жена. А в минувшем учебном, как говорят и пишут, году Гей возил Юрика в школу.
Словом, всегда повторялось одно и то же!
Своим ключом Гей открывал дверь и замирал на пороге: свет горит в прихожей, серая шляпа лежит на комодике, габардиновый черный плащ висит на крючке...
Хоть зима, хоть лето - Мээн являлся всегда в одном и том же. Там, в Сибири, он переодевался в аэропорту - вместо дубленки и ондатровой шапки надевал плащ и шляпу, на случай московской капризной погоды.
Полдня вылетало у Гей в трубу!
Правда, зато Гей узнавал самые свежие новости с родины - что и как там, в Сибири, какие успехи на Комбинате, как поживает общий друг московских артистов, поэтов и социологов - шеф Комбината, гостеприимный, как меценат, Бээн...
- Кстати, насчет Бээна, - сказал тут Мээн без всякого перехода, едва лишь Гей закончил свою фразу, напомню; какую: "По-русски, вы, конечно, изъясняетесь не столь изящно".
- Что насчет Бээна... - повторил Гей, будто под гипнозом. И вдруг быстро спросил: - Почему это - кстати?
Мээн усмехнулся и аккуратно повесил плащ на гвоздь, на котором, как теперь казалось Гею, до прихода Мээна висел эстамп с видом на Австрию вроде, а может, и на ФРГ.
- Да я по тебе вижу! Как открыл дверь - так сразу все и увидел. Торчишь в номере, бабы нет, один, бумаги на столе... Творишь! И физиономия поэтому опрокинутая. Не раз про Бээна вспомнил небось... Иначе бы зачем тебе Георгий?
- Да, - сказал Гей виновато.
- Хочешь писать о Бээне?
- Да...
Мээн достал из кармана очки, надел их и посмотрел на Гея поверх стекол.
Так делал обычно Бээн...
- Писать про Бориса Николаевича, конечно, можно, - сказал Мээн, - правда, смотря что...
- В прошлый раз я ездил к нему, чтобы узнать, какого он мнения о новом ядерно-лазерном оружии Эдварда Теллера.
- Такого оружия еще нет, - сказал Мээн. - Это фантастика!
- Увы, Матвей Николаевич, такое оружие разрабатывают Ливерморские лаборатории в Калифорнии. Теллер запросил на эти исследования двести миллионов долларов.
- Откуда тебе известно?
- Из газет.
- Из наших?
- Да. Смотри, например, "Литературную газету" от четвертого мая тысяча девятьсот восемьдесят третьего года.
- Странно, что я пропустил... - Мээн быстро сменил тему. - Но я тебя спрашиваю о Борисе Николаевиче!
- Я же говорю, что ездил к нему в Лунинск, чтобы, во-первых, узнать его мнение об этом...
- А во-вторых? - перебил Мээн.
- А во-вторых, я хотел спросить его о том, с чего же все началось и чем все закончится.
- Ну, ты даешь! - Мээн снисходительно хмыкнул. - Опять женский вопрос? Я понимаю, ты социолог, но...
- Да как вам сказать... Меня интересует соотношение духовного и бездуховного в человеке.
- Идентичность личности? - Мээн любил при случае щегольнуть своей начитанностью.
- Пожалуй. Но мне хотелось бы понять, как бездуховность сказывается на внутривидовой борьбе...
- Такого явления нет и быть не может в нашей действительности! - перебил Мээн.
- ...а также понять, в какой степени бездуховность как состояние человека зависит от социальных причин...
- Социальных причин для бездуховности у нас нет и быть не может!
- ...и наконец, как все это взаимосвязано с политикой, с проблемой войны и мира.
Мээн помолчал, все так же глядя на Гея поверх очков.
- Эк тебя занесло... - произнес он с печальным сочувствием. - Кстати, там, внизу, в вестибюле отеля, маскарад какой-то я видел. Это уж не твоих ли рук дело?
- Какой маскарад?
- Бабы и мужики похожи друг на друга. Прямо как маски! - Мээн ударение сделал. - Фантомы!..
- Современный стереотип... - Гей смутился.
- Я так и знал! - Мээн был горд тем, что он такой догадливый. - Не удивлюсь теперь, если ты скажешь, что и зовут их всех одинаково...
Гей смутился еще больше.
- Но если бы даже и так, - вроде как стал он оправдываться, - то это лишь сильнее бы обозначило бездуховность многих и многих людей! Как напишут потом рецензенты: "Ужас ядерной катастрофы подчеркивается хаосом самого приема...", "Автор делает героев похожими внешне и даже называет их одними именами..."
- Диана? - многозначительно спросил Мээн, в глубине души мечтавший, как видно, тоже быть меценатом, пусть и рангом пониже Бээна, само собой разумеется. - И, конечно, Ольга?
Гей промолчал, умея хранить редакционную тайну, которая, как правило, известна бывает всем клеркам издательства еще до того, как тайной станет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56