..
Гей задернул штору и вернулся к столу.
Так чем же все это кончится?
Одиннадцать человек, застигнутых взрывом на мосту, обратились в пыль, но ничтожную долю секунды их тела представляли собой защитный экран: там, куда упала их тень, изрешеченный бетон моста остался гладким. И это было все, что осталось от одиннадцати человек. Такие же тени сохранились на ступенях ратуши, на стене одного из городских газгольдеров: рабочий, поднимавшийся по перекладинам его лестницы, запечатлелся на стене серым призраком беды, не имевшей названия.
Копирайт
Эмманюэль Роблес (Франция)
Он вспомнил теперь, как во время обряда венчания представлял себе, что над Татрами, быть может как раз над Рысы, взорвалась ядерная бомба.
Именно в тот момент, когда новобрачные произнесли слова священной клятвы: "Быть друг с другом в благоденствии", - их не стало.
Они мгновенно превратились в атомы и молекулы.
Вместе с церковью.
Вместе с шатенкой в розовом.
Гей должен был их увидеть!
Точнее, шатенку в розовом.
Он резко отдернул штору.
Церковь стояла целехонькая.
Золотой крест на церкви, матово облитый лунным светом, впечатался в темное окно его номера.
И ударил колокол...
Как раз в это время появилась компания свадебная. Без шума. Без гама. Торжественно.
Жизнь пока что продолжалась.
И он увидел шатенку в розовом. В свете фонарей у подъезда высветилось именно розовое как бы даже заметнее, чем все остальное.
Она держалась особнячком, как и в церкви.
Впрочем, тот усатый мужчина находился опять неподалеку от нее, и был он к ней ближе всех не просто случайно, а намеренно, чтобы не то подойти к ней в любое мгновение, не то отпугнуть кого-то третьего. Ясно, что усатый опекал шатенку. Причем пристально. Хотя издалека.
Тоже признак внутривидовой борьбы? - подумал Гей.
Может быть, сказал он себе, стоит снова спуститься в ресторан. Там наверняка будут свободные места.
Но Алине, пожалуй, вряд ли понравился бы этот эксперимент.
А разве иные женщины не проводят иногда подобные эксперименты?
Причем отнюдь не в творческих целях.
Алина лежала ничком без всяких, казалось, признаков жизни.
За темным, сизо мерцающим в свете фонарей окном, выходящим к набережной Дуная, с ревом проносились автобусы, перекрывая звуки телевизора.
На экране под музыку показывалась тайная, сокровенная жизнь людей. Правда, Алина уже знала, что жизнь Адама и Евы давно перестала быть всякой тайной, еще раньше утратив, само собой разумеется, и всякую сокровенность.
Однако мертвое - мертвым, живое - живым.
Кто первым произнес эти вроде как библейские слова?
В конце концов, это было не столь важно.
В абстрактных словах заключалась, увы, реальная формула жизни.
Но кто диктовал ее - уж не сама ли природа человека?
А может, природа управляла только слабым человеком, лишая его подчас даже памяти о прошлом, связано ли оно с живым или с мертвым?
Алина зашевелилась, глубоко вздохнула и тяжело поднялась с кровати.
Вид ее был ужасен. Волосы утратили всякое подобие прически. Лицо помято, мешки под глазами. Размазанная тушь.
Покачиваясь, убирая с лица пряди волос, Алина почти вслепую пошла в ванную.
Из-за двери донесся шум воды, похожий на всхлипы.
Нет, всхлипов больше не было.
Шум воды, если угодно, служил своеобразным аккомпанементом той музыке, под которую на экране телевизора Ева совокуплялась с незаконным Адамом, то есть с Эндэа.
Наивный Юрик!
Он мечтал построить на Истре собственное бомбоубежище. Вместо грядок с луком, петрушкой, салатом... чем там еще?
Гею наконец-то дали на Истре участок. Шесть соток. Он был счастливчик.
Счастливчик Гей...
Хорошо звучит!
Он был одним из ста счастливчиков.
А другая сотня, которой соток не хватило, ждала второй очереди, и Гей говорил Алине, что ждать им этой второй очереди придется до скончания века.
Вот почему вторая сотня люто завидовала теперь сотне первой.
Счастливчик Гей...
Несколько лет назад будущий счастливчик Гей по своей инициативе создал так называемую инициативную группу. Из одного человека. То есть из самого себя. Группу по выбиванию резолюций, то есть по выбиванию счастья.
Впрочем, для создания так называемой инициативной группы тоже нужна была если не резолюция, то устная инициатива начальства.
И Гей предварительно получил ее.
Один высокий начальник из конторы социологов, которому до Гея, в сущности, не было никакого дела, потому что все, чего не было у Гея, у этого начальника давно было, как-то мимоходом, но вроде бы доверительно сказал Гею, что научные работники, в том числе и социологи, тоже имеют право на приусадебный участок.
Этой грошовой информацией, с одной стороны, начальник будто выказывал Гею свое особое расположение, с другой стороны - раз и навсегда отбояривался от Гея.
Начальник был ушлый, он по глазам Гея тотчас понял, что сей рядовой социолог, про которого можно было, пожалуй, сказать, что этот человек - вещь в себе, не то чтобы совсем уж решился попросить, но только собирался попросить, точнее, еще только думал о том, а не попросить ли ему в аренду, хотя бы на время, две маленьких комнатки в Дедове, загородном семейном пансионате для научных работников, поскольку у Гея большая по нынешним временам семья, и было им тесно в двух маленьких московских комнатках, а эти загородные комнатки в Дедове порой занимали, то есть арендовали, но не занимали, это ведь не одно и то же, совершенно одинокие социологи, у которых было где развернуться и в московских квартирах, отнюдь не однокомнатных, причем эти совершенно одинокие социологи не могли развернуться только на страницах своих статей и даже диссертаций, поэтому им хотелось развернуться хотя бы в семейном пансионате научных работников, но, поскольку и там надо было тоже творить, и как следует, эти совершенно одинокие творцы и творчихи не жили и не работали в Дедове, хотя, разумеется, арендовали его, что как бы автоматически повышало престиж этих совершенно одиноких творцов и творчих, вводя в круг наиболее деятельных, стало быть, научных, работников, ради которых государство и создало замечательный загородный семейный пансионат творческого типа.
Словом, нечто подобное прочитал ушлый начальник в глазах Гея, который был вещью в себе, хотя, скорее всего, Гей ни за что не сказал бы всего этого вслух, тем более начальнику, он бы и про свою просьбу об аренде, пожалуй, не заикнулся в тот раз, но мог заикнуться при следующей встрече, и начальник на всякий случай дал Гею грошовую и вместе с тем как бы весомую закрытую информацию, каковой, стало быть, отбоярился от Гея раз и навсегда.
И Гей как глава большой семьи с легкой руки этого высокого начальника превратился, значит, в инициативную группу по созданию приусадебного участка, точнее, по оформлению бумаги для создания приусадебного участка, где Гей собирался на лоне природы заниматься научными социологическими исследованиями.
Словом, несколько лет спустя на слегка пожелтевшей от времени бумаге красовалось ровно двадцать две резолюции " у самых разных инстанций, которые то ли не препятствовали инициативе, то ли как бы даже способствовали заходу инициатора в еще более высокие инстанции.
Кстати, инициативная группа за это время разрослась с одного человека до нескольких, а потом, в один прекрасный момент, превратилась в правление садово-огородного товарищества.
То есть, если быть юридически точным, это случилось лишь после получения двадцать второй резолюции, которая вдруг оказалась последней.
И потом была жеребьевка.
И две сотни социологов, подпиравших к этому времени инициативную группу, разбились на две отдельные, а потому открыто враждующие сотни, потому что земли хватало только на одну сотню.
Гей говорил Алине, что совершенно неожиданно был получен еще один убедительный аргумент в пользу тезиса о слиянии города и деревни в нашу эпоху.
И в данном случае к этому слиянию стремилось не крестьянство, как было в прошлых десятилетиях, а городская интеллигенция, что придавало аргументу особый смысл.
И вот счастливчик Гей, привыкая к мысли, что теперь творческий процесс будет сопряжен с посадкой лука и редиски, ибо так предписывал статус этого самого товарищества, то и дело прикидывал, где он грядку разобьет, а где лунку выкопает.
Но тут вдруг возникла странная метаморфоза: каждый раз вместо мини-парника для огурчиков, накрытого целлофановой пленкой, - Гей видел такие у частников, нередко почти промышленных масштабов, например по Курской железной дороге недалеко от Москвы, - на месте матово-опалового шатра с золотистым огуречным цветом, пробивавшимся изнутри, возникало видение бетонного куба, зарытого в землю.
Бред, конечно.
Где он достанет столько дефицитного дорогого бетона?
Тут и двадцати двух резолюции не хватит.
И Гей брал из Красной Папки газетную вырезку, где воспроизводился мудрый совет помощника шефа Пентагона Т. Джонса:
- Выройте яму, накройте ее парочкой досок, а потом набросайте три фута земли. Если хватит лопат, каждый сможет сделать это.
Следовательно, все дело в лопатах.
Только от них и зависит, быть нам живыми или не быть, как считает господин Т. Джонс.
И Гей стащил на стройке лопату.
Лопата стояла теперь на балконе его дома в Архангельском переулке как гарант безопасности всей семьи.
Гей представил, как такая же лопата стоит на балконе дома, где еще сегодня жил Гей, который сжег себя вечером.
Наверно, купил он ее в скобяной лавке на углу какой-нибудь стрит.
А может, и на стройке стащил, как знать.
Впрочем, у них там на стройке, говорят, стащить ничего нельзя.
Но даже не в этом была великая разница между ними.
Между счастливчиком Геем и Геем обычным.
У того Гея, который сжег себя вечером, не было шести соток земли в садово-огородном товариществе, тут и гадать нечего.
Это было благо, которое давал только зрелый социализм.
А где же тому, обычному Гею было рыть яму, господин Джонс?
Кругом городской асфальт.
Разве что на помпезном газоне перед роскошным домом на соседней стрит, где жили чиновники какого-то ведомства.
Но об этом, конечно, нечего было и думать. Страж порядка, охранявший денно и нощно парадный подъезд, отберет немедля лопату. Да еще и неприятностей не оберешься.
Бог ты мой, думал тот, обычный Гей, что сжег себя вечером, ну кто же мог знать из тех деятелей, которые завоевали стране свободу, что земля недоступна теперь не только живому, но и мертвому!
Три фута своей земли - предел мечтаний.
Адам тоже был социологом, как ни странно.
Впрочем, ничего странного в этом не было. Социология ныне стала не только широко распространенной обычной профессией, как, скажем, профессия математика или физика, но и модной наукой. Может, как раз потому, что социолог мог заниматься чем угодно. Даже проблемой моды в науке.
И вот Адам, бывший журналист, социолог по призванию, а не по веянию времени, доказывал свою серьезность как ученого уже хотя бы потому, что творил не в семейном загородном пансионате научных работников, а в городской тесной квартире, причем в коротких паузах между руганью с Евой.
И эти паузы были тем длиннее, чем дольше Ева лежала в постели с Эндэа.
Что, разумеется, не способствовало научной работе Адама.
Очередной парадокс, за пределами которого таилось, вероятно, очередное великое открытие науки.
Кстати, Адам размышлял в своей диссертации о том, как прекратить внутривидовую войну, которая полыхает во многих семьях Западной Европы и Америки не первый год.
Адам полагал, что знает, как ее прекратить, а может, он и правда знал, хотя не только не мог прекратить даже в своей семье эту войну, но знанием истины вольно-невольно разжигал ее.
Такие дела.
Любопытно, что свои теоретические изыскания он строил главным образом вокруг вопросов, которые Гей до последней минуты считал собственной научной находкой.
"С чего же все началось?" и "Чем же все закончится?" - то и дело риторически повторял Адам, нервно ломая свои пальцы.
Впрочем, эти сакраментальные вопросы носили теперь, пожалуй, вселенский характер.
Они были актуальны, видимо, и для так называемых третьих стран.
Разумеется, текст диссертации Адама на экране телевизора не показывали, до такого формального приема еще не додумались ни вечно юные корифеи, ни бывалые новички телевизионных авгиевых конюшен, и поэтому Гей не ведал, было или нет в конце второго вопроса многоточие.
Возможно, что и не было.
И в этом состояла, как знать, одна из методологических ошибок Адама, ибо он явно переоценивал свои взаимоотношения с Евой.
Но больше всего изумило Гея то, что Адам тоже размышлял о переходе одних видов материи в другие!
Конечно, он был образованный человек и знал элементарные законы физики, и все-таки...
Ведь и политики, надо полагать, знают элементарные законы физики, а вот поди же ты!
Впрочем, история знавала политиков, которые не имели понятия не только об элементарных законах физики, но и о самой истории.
Адам был, конечно, хорош!
Кажется, он и впрямь верил в то, что будущее можно воссоздать из атомов и молекул, на которые распадается настоящее и прошлое в результате не только ядерной войны, а и внутривидовой борьбы - тоже.
Причем, хотя в последнее время Ева наставила ему столько рогов, что и шапкой не прикрыть, Адам все равно пытался воссоздать их семейное будущее из атомов и молекул исключительно розового цвета.
Розового цвета атомы и молекулы?
На Филиппинах существуют фрагменты старинных письмен о мудрости, о человеке, о том, как ему жить, как помочь себе. Многие тексты имеют многослойную символику, до истинного значения надо добираться, как при реставрации ценной картины. И вот, изучая один из санскритских текстов, я нашла в нем определение атомов человеческих клеток как планетарных систем типа Солнечной. Ядро атома, как солнце или звезда, светит и греет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56