А год назад я увидела в американских журналах цветные фотографии человеческих клеток, светящихся всеми цветами радуги (так же как и различные звезды).
Копирайт
Н. Мартынова, доктор психологических наук
"Литгазета"
- Цветные атомы? Ё-моё! Люди разного цвета - это я знаю. Или даже один и тот же человек бывает в разные моменты разного цвета. Вернее, какая-то часть его тела. Например, нос... А чтобы розовые атомы... Да чтобы еще человека из них воссоздать!.. Да тут сам-то себя из самого себя по кусочкам, можно сказать, воссоздаешь и на цвет вообще не реагируешь, если с вечера переберешь как следует... А ты говоришь, из атомов и молекул, да еще розового цвета чтобы...
Копирайт. Монолог в Клубе социологов, который задушевно, а вместе с тем не без юродства произнес один из обитателей пансионата семейных научных работников, известный в просвещенной среде под ласковым псевдонимом Шурик из Дедова, заядлый, кровожадный собачник, охотник, рыбак, грибник, ягодник, бывший бабник, уже сдавший, и вообще первоклассный эгоцентрик и чудный утонченный графоман. Аминь.
А вот Адам, хотя и был всего-навсего рядовым социологом, сразу же поверил в модную ныне гипотезу о самоповторяемости, чрезвычайно обнадеживающую, что и говорить, ставшую как бы аксиомой.
Более того, он поверил в уникальную возможность замены произвольной самоповторяемости, цикличность которой растягивается на века, а может, и тысячелетия, если уж не прогрессивной поточной технологией, то хорошо контролируемым индивидуальным - пусть и кустарным - способом принудительной повторяемости.
Разумеется, с помощью соответствующих сугубо материалистических, отнюдь не метафизических сил.
При этом, рассуждал он, будут слегка сортироваться, перемешиваться если уже не атомы, то молекулы во всяком случае, чтобы повторение индивида, оставаясь как бы природным божественным даром, стало строго управляемым и, соответственно, планируемым процессом.
О чем давно мечтали лучшие умы человечества.
О чем не далее как сегодня думал и сам Гей.
Наиболее эффективной материалистической силой - сугубо материалистической, отнюдь не метафизической! - для Адама было телевидение.
Экран показывал то, о чем мечтали если уж не лучшие умы человечества, то сам Адам.
На экране была Ева в розовом платье.
Такое платье у нее было давным-давно.
Целая вечность прошла, почти четверть века...
Ева была в этом платье в тот вечер, когда Адам впервые увидел ее.
Она стояла на балконе.
Это был странный балкон - нечто вроде амфитеатра над пятачком дансинга, где по вечерам собиралась молодежь одного из кварталов Лансинга, штат Мичиган. Пробиться в дансинг было делом весьма нелегким, у билетной кассы завязывались настоящие сражения. Никаких дискотек и в помине тогда не существовало, свет клином сошелся на единственном дансинге...
Боже мой!
Гей закрыл глаза...
Ему казалось, что он видел сейчас тот самый город, где он родился и долго жил, то место, которое принято называть малой родиной.
Лунинск...
Так назывался этот город на востоке.
Наверно, сказал себе Гей, воссоздание будущего из атомов и молекул надо было начинать не с танцев, которые проходили в местном Доме культуры, а с чего-то другого, вящего.
Однако, увы, Адам воссоздавал сейчас именно танцульки.
На экране телевизора была Ева в розовом платье.
Она стояла на балконе дансинга.
Как ни странно, и Алина тоже была в розовом платье в тот вечер более двадцати лет назад, когда Гей познакомился с нею в Лунинске.
Впрочем, ничего странного тут нет.
Тысячи, миллионы девушек, а может, и женщин появляются в розовых платьях перед парнями и мужчинами.
И если каждый Адам будет воссоздавать этот момент, точнее, розовую фею с помощью атомов и молекул исключительно розового цвета, тотчас возникнет небывалый дефицит.
Придется запрашивать лимиты в главке Минхимпрома, или как там это называется.
А без толкача тут не обойтись.
Гей знал это по опыту с Истринским садово-огородным товариществом.
Сам он, увы, не годился на роль толкача.
Да и что он мог предложить в обмен товарищам из главка?
Несколько брошюрок своих социологических изысканий...
Кому нужен такой дефицит!
Директор семейного загородного пансионата научных работников сетовал, что без обменного эквивалента - именно так это называется - он не может достать социологам даже туалетную бумагу.
Такие дела.
В какой-то момент Гею стало казаться, что все происходящее на экране телевизора - только то, разумеется, что было связано с воссозданием Адамом своего будущего из атомов и молекул, только это! - было похоже на то будущее Гея, которое он хотел бы в свою очередь видеть воссозданным из атомов и молекул после ядерного взрыва, - гипотетически, конечно, гипотетически...
Никакой мистики, господа!
Лунинск!..
При воспоминании об этом городе, об этой милой своей родине, Гею стало еще тревожнее.
Он представил, как и над Лунинском тоже взорвалась ядерная бомба.
От города останется только портрет Ленина, выложенный из камня на высокой горе, которая маячила над Лунинском.
Кстати, этот портрет был создан по личному указанию Бээна, как руководителя крупного комбината в Лунинске.
Во всяком случае, по его инициативе.
Он сам и выбрал место для портрета.
Ленина должно быть видно с любой точки Лунинска, говорил на планерках Бээн.
Позже кто-то из наших туристов доложил Бээну, что в Татрах, на Рысы, выложили точно такой же портрет Ленина.
- А из "Гранд-отеля" его видно? - спросил Бээн.
- Из "Гранд-отеля" его не видно, - был ответ.
- Значит, не такой, как у нас, - произнес Бээн не то горделиво, не то озабоченно.
И как бы наказал Гею, хотя Гей не был его подчиненным, при случае съездите в Татры, сходить на Рысы и посмотреть, сравнить, что и как.
Гей завтра же так и сделает.
Гей всегда делал так, как говорил Бээн, хотя в душе не согласен был с Бээном почти всегда, - возможно, из духа противоречия, а может, и по здравому смыслу.
Но Гей вовсе не был двурушником!
Просто Гей не мог не сделать так, как говорил Бээн.
Итак, думал Гей, никто достоверно не знает, поднимался ли Владимир Ильич на вершину горы Рысы.
Самая высшая точка в округе.
Надо посмотреть по карте.
Может, и не самая высшая точка, но достаточно высокая.
Со своим символом, главное.
Словаки считают, что на эту вершину совершал восхождения, и не один раз, их просветитель Штурт, национальный герой.
Может, поэтому кое-кто полагал, что Ленин обязательно должен был побывать на Рысы?
Что касается Гея, он был просто убежден в этом!
Границы как таковой между Польшей и Австро-Венгерской монархией, в состав которой входила Словакия, здесь, в Татрах, в те времена практически не было. То есть граница, наверно, была - не было пограничников. Ленин жил в Польше, а ездил, когда хотел, - без всякой, конечно, визы, - в словацкий город Кежмарок. Ездил то ли на лошадях, то ли на велосипеде.
В Кежмароке, маленьком татранском городке, была уникальная даже по нынешним временам библиотека. Она расположена в здании бывшего лицея. Десятки тысяч редчайших изданий. Разных веков. Разных стран. И это была всего-навсего лицейская библиотека.
Уму непостижимо!
Гей спросил, нет ли на каких-то книгах пометок, которые могли быть сделаны рукой Ленина?
Никто этого не знал. Во всяком случае, сведений нет.
Какие же именно книги могли интересовать Ленина?
С тех пор прошло семьдесят лет.
Неужели в этих книгах, собравших многовековой опыт человечества, не было ответов на те вопросы, с которыми человечество столкнулось теперь, в конце XX века? И Ленин, вероятно, предвидел эти вопросы. Должен был предвидеть. Образованнейший человек, Ленин знал наверняка, с чего же все начинается, и уж не мог не знать, чем же всё кончается.
Из доклада генерального секретаря ООН У Тана "Последствия возможного применения ядерного оружия".
...Взрыв бомбы мощностью 20 мегатонн привел бы к образованию на поверхности земли кратера глубиной 75-90 метров и диаметром 800 метров...
Эксперты стран - членов ООН (Англии, Индии, СССР, США, Японии, Канады, Мексики, Нигерии, Норвегии, Польши, Франции, Швеции) представили этот доклад У Тану 6 октября 1967 года.
Гей знал, хотя и не был экспертом, что страны обоих лагерей, именно так это называется, обзавелись теперь и более мощными современными бомбами - до 50 мегатонн.
Вероятно, это был не предел.
В этом смысле современная цивилизация предела не знала.
Следовательно, после взрыва современной ядерной бомбы на месте Хиросимы не было бы ни моста Айон с человеческими тенями на каменных плитах, ни остатков стен здания универмага Факуя и оголенного купола торгово-промышленной палаты, ни развалин вообще, ни пепла даже...
Только огромный кратер.
Страшно было себе представить, что эта библиотека в Кежмароке будет уничтожена в ядерной войне. Книги сами по себе не восстановятся из атомов и молекул.
Гей подумал, что если бы Ева, которая тайно звонила незаконному Адаму из автомата за углом дома, где она жила и где в эту минуту ее законный Адам корпел над своей диссертацией, посвященной, как понял Гей, чрезвычайно злободневной, актуальной теме, - если бы Ева смогла увидеть эту лицейскую библиотеку в Кежмароке, она по-новому бы стала, пожалуй, смотреть на скучную работу своего законного Адама, а заодно и на него самого, ученого сухаря.
Впрочем, еще совсем недавно она смотрела на его работу именно так, как и нужно смотреть на работу, если только, разумеется, работа эта настоящая.
Кстати заметить, в глубине души Адам надеялся, что его работа как раз настоящая. У нее и название было тоже чрезвычайно злободневное, актуальное: Homo prekatastrofilis, то есть ЧЕЛОВЕК ДОКАТАСТРОФИЧЕСКИЙ.
Такая метаморфоза Евы, подумал Гей, была следствием внутривидовой борьбы, этого странного и страшного процесса, который, как считал Гей, был так же необратим, как и распад ядерной энергии.
Внизу, в преисподней, вдруг раздались звуки музыки.
В ресторане?
Кажется, там не было никакого оркестра, когда Гей пил кефир.
Как жаль, усмехнулся он, что в здешнем роскошном ресторане ему подали кефир не под звуки эстрадного оркестра.
Интересно, а что пьет шатенка в розовом?
Алина, в сущности, не любила спиртное. Так только - за компанию. Легкий вермут с лимоном и льдом. Но теперь, сказала она перед отъездом в Братиславу, будем и вовсе пить лишь чай да настои разных трав, например, мяты и зверобоя.
Пора подумать о душе, сказала она с улыбкой, но и как бы с намеком.
Одну из газетных вырезок в Красную Папку положила сама Алина. Разумеется, она знала о содержании Красной Папки. Правда, эту заметку, о которой Гей вспомнил теперь, она положила в Красную Папку совсем недавно, а было бы лучше, если бы она положила ее туда несколько лет назад, когда, например, Гошку взяли в армию, но и сейчас еще было не поздно! Поэтому когда она принесла ему газетную вырезку и сказала: "Это как раз то, что нужно", - Гей впервые подумал, что любовь может спасти мир.
Человек смертен, и сколько существует мир, это осознавалось как самая трагическая непреложность. И только последние десятилетия открыли, что есть нечто, ужасающее своей необратимостью гораздо более, чем сама смерть: отторжение от бытия как такового. Что и говорить, людям нелегко примириться с осознанием собственной смертности, но стесненность души, смятение чувств при мысли о конце все-таки естественны. И - преодолимы. Человечество на протяжении веков успело найти защитные психологические "противовесы" тому, что выглядит подчас нелепой жестокостью природы. Но мысль, что человек и "жизнь вообще" существуют ныне "на равных", что в случае ядерной катастрофы не только тебе, а и самой планете не суждено продолжения, в сущности, противоестественна. Против этой отравы наше коллективное сознание не выработало (все произошло слишком быстро!) надежного, проверенного временем иммунитета. Да и возможен ли он вообще?
Ведь кроме прямой угрозы уничтожения существует и эта, менее осязаемая опасность - самовырождение. Если мир и далее будет балансировать на последней, смертельной грани, кто знает, во что превратится в конце концов человек под прессом небывалых еще психологических перегрузок, какие внутренние "мутации" могу т в нем произойти. Конечная цель не только в том, чтоб выжить, но и остаться людьми, не утратить ничего из того, что делает человека человеком.
Копирайт
Л. Федоровская. "Литературная газета"
Но не только эти строки потрясли Гея.
Собственно, тут не было для него ничего нового.
Федоровская говорит в своей статье о любви как о силе "социально индифферентной".
Новый взгляд на это самое древнее человеческое чувство!
Нынче, как никогда прежде, пишет Федоровская, возникла острая "потребность осмыслить природу любви в новом мировоззренческом измерении".
И женщина тревожится:
"Тотальное измельчание любви подтачивает и общую прочность бытия".
И женщина ищет опору:
"Разве любовь с ее полнотой чувств не противостоит душевному оскудению, равнодушной инертности?"
И женщина обретает надежду:
"Жизнь отдает себя под защиту любви..."
Ай да женщина! - воскликнул Гей.
- А зачем бывает война? - спросил однажды Юрик.
- Ну... - замялся Гей. - Вообще-то война - это самая великая глупость на земле.
Юрик во всем доискивался логики.
- Если война - это глупость, тогда почему воюют?
Ах, Юрик, Юрик...
Война и логика были понятиями несовместимыми.
Несовместимыми настолько, что стыдно было говорить даже ребенку про эту абсурдную несовместимость.
Видя замешательство отца, Юрик зашел с другой стороны:
- А у нас, в Москве, будет война?
- Я надеюсь, что нет, - поспешно сказал Гей.
- Почему только надеешься?
- Ну... потому что наши враги вообще-то нам угрожают...
- А враги - это кто? - спросил Юрик напрямую.
"Империалисты", - чуть было не брякнул Гей, но вовремя спохватился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56