..
От подъезда "Гранд-отеля" тяжелой рысью к ним бежал Мээн.
- Фу!.. Думал, не застану! - Мээн перевел дух. - Сматываетесь без меня? Он улыбнулся и быстрым круговым движением облизнул губы. Он опять был похож на варана, и Гей, прижимая к груди Красную Папку, невольно попятился. - Звоню, звоню тебе, а ты снял трубку, буркнул какое-то непотребное слово - и опять отключился!
- Я думал, что это Георгий звонит...
- Хм, Георгий! Ох, выведу я тебя на чистую воду! - Мээн достал очки, надел их и посмотрел поверх стекол на Гея. - Слушай, все хотел спросить тебя... Что там в этой бээновской папке, а?
Гей прижал ее к себе еще крепче.
- Да я не конфискую! Письма у него там любовные, что ли? - Мээн со смехом посмотрел на Алину.
Она включила зажигание. Гей быстро плюхнулся на сиденье и захлопнул дверцу. Мээн успел, однако, встать перед машиной. Алина и Гей, помедлив, открыли окна - каждый со своей стороны.
- Ну мы поехали... - сказал Гей, высовываясь.
- А то ведь я газану! - усмехнулась Алина.
- Да, с вами отдохнешь, расслабишься... - Мээн снял очки и спрятал их. Ведь я же успел народ организовать!
- Какой народ?
- А свадебную компанию-то! Сидят в номерах, ждут моих указаний. Так что явка на мероприятие будет стопроцентной! - Мээн опять оживился.
- Не трогайте их! - сказал Гей. - Этого еще не хватало... И вообще, это никакой не пикник. Мне по работе туда надо. Командировка.
Мээн озадачился, шляпу сдвинул на лоб и почесал затылок.
- Да, с тобой не соскучишься... Темнишь чего-то! - Мээн с подозрением смотрел на Гея. - Земляк, называется... Встретились на чужбине, я тебе обрадовался как родному, а ты меня бросаешь с этими масками, фантомами!
- Вам не привыкать быть с масками, фантомами... - язвительно сказал Гей.
- Но этих не я же породил! - Мээн кивнул на отель.
- Какая разница... - сказала Алина.
- А если никакой, - уцепился Мээн, - то давайте вместе, коллективом, снимем с них эти маски, как порождение буржуазной действительности!
- Для этого перво-наперво нужно отменить капитализм, - сказал Гей.
- И отменим!.. Я уже сказал им, что идем в горы. Высоко. Попотеть придется. А им трын-трава! Скучно, видите ли... Под вашим, говорят, руководством - хоть куда!.. Ну, думаю, устрою я вам расширенную выездную планерку! До конца жизни помнить будете этот ночной уик-энд! На первом подъеме, думаю, очухаетесь и поймете, что к чему! Я же в молодости альпинизмом увлекался... - Мээн посмотрел на Алину. - Так что есть возможность прополоскать им как следует мозги... как бы попутно с восхождением... - И Мээн подмигнул Гею. - Я уже назвал это мероприятие восхождением к истине. Так что ты как социолог будешь доволен!
Может быть, все-таки сказать ему, куда и зачем я еду? - подумал Гей.
Но тут Алина и впрямь газанула прямо с места. Гей видел, как Мээн помчался к отелю той же тяжелой рысью.
Чуть позже, когда выехали на автобан, Алина спросила с усмешкой, кивая на Красную Папку, которую Гей прижимал к своему животу:
- Все же что у вас там - любовная переписка?
Гей улыбнулся:
- Ах, если бы!.. - Он помолчал и сказал со вздохом: - Писем здесь нет. Ни единого!.. - Он опять помолчал и опять вздохнул: - Все письма были уничтожены...
Да, это правда. Писем в Красной Папке не было. Впрочем, их не было там никогда. Письма - это был особый отдел в семейном архиве. Нечто вроде особого секретного отдела. Хотя ничего секретного, само собой разумеется, в этих семейных письмах не было, а может, и особого - для кого как. И так уже было заведено еще до появления Красной Папки, что этим особым секретным отделом ведала сама Алина.
Вероятно, потому и выпало ей заведовать этим новым для молодой семьи отделом, что Алина первой проявила известную женскую сентиментальность, с понятным умилением перечитывая по несколько раз любовные послания молодого Гея, которые тот отправлял ей во время командировок в район Гонной Дороги когда они жили еще там, в Лунинске.
Письма складывались в коробку из-под печенья. Но эта коробка с письмами поначалу, естественно, не была отделом. Тем более особым секретным. Это была просто коробка с письмами. Где, между прочим, стали оседать и письма самой Алины, которые она отправляла Гею, когда он бывал в своих геологических экспедициях в районе Гонной Дороги.
Эти письма Алина не то что экспроприировала в пользу народа как представляющие историческую ценность бумаги будущего социолога - просто она брала их у Гея как бы на время, перечитать, перепроверить свои ощущения и чувства, которыми любящая молодая жена поделилась с мужем неделю-другую назад.
И так как Гей получал от Алины, своей любимой жены, в действительности все то, о чем она писала ему, и знал, что получит все это и завтра, и послезавтра, и год, и много лет спустя, то он и отдавал Алине все эти ее письма без всякого опасения.
Ведь он любил Алину.
Как же он мог не любить ее письма?
По сути дела, эти письма были единственными ценными бумагами Гея.
Вместо облигаций.
И Гей просто-напросто доверял письма Алины самой Алине.
Без всякой расписки.
Без всякого залога.
Впрочем, залогом была его любовь к Алине и любовь Алины к нему.
Разве не так?
И вот в один прекрасный момент эти письма уже не стали помещаться в коробку из-под печенья.
И Алине пришлось ломать голову над тем, где и как хранить эти письма.
Она отделила для них место в шкафу.
То есть нет, не в шкафу - никакого шкафа у них не было, причем очень долго.
Она отделила это место в кухне, на посудной полке.
Хотя нет. Никакой посудной полки у них тоже не было.
Она отделила это место бог знает где.
Это место было непостоянным, как тайник опытного резидента.
Это место могло быть то под подушкой, то под матрацем, а то и в тазике под несвежим бельем в ванной.
Мало ли где!
Может, наконец, и в шкафу, который все же появился у Алины.
Словом, Алина и сама не заметила, как возник особый секретный отдел.
Но с некоторых пор доступ к письмам был закрыт. Для простых смертных.
Гей оказался, увы, в числе простых смертных.
Алина сказала ему, что от старых писем много пыли.
А Гей был склонен к аллергии, в том-то и дело!
Алина проявила к нему своеобразное милосердие.
Собственно говоря, доступ к письмам потому-то и был закрыт, что самих писем уже не существовало.
Доступ к тому, чего нет, - это абсурд, могла бы теперь сказать Алина, сказать вполне логично, если бы Гей завел запоздалый разговор о выдаче своеобразного разрешения на пользование архивными документами для творческих целей - именно так это называется.
Письма были просто-напросто разорваны Алиной.
Недозволенный акт архивариуса!
Не сожжены, нет, что имело многочисленные аналоги в истории, может, не столь далекой, а потому вроде как входило в обязанность архивариуса - при неких чрезвычайных ситуациях - и, значит, как бы снимало вину персонально с архивариуса, персоны маленькой, подневольной, по сути неперсонифицированной, которой всучить коробок спичек в руки - все равно что по носу щелкнуть.
Не сожжены - разорваны.
А это уже личная инициатива архивариуса.
Попытка заявить о себе как о персоне отнюдь не маленькой, не подневольной, а персонифицированной по высшему разряду.
Шутка ли - разорвать в клочья архив, хотя и семейный, документальное свидетельство многолетней совместной жизни Адама и Евы, давших человечеству двоих сыновей, граждан, солдат, комсомольцев, коммунистов, строителей коммунизма - именно так это называется.
Разорвать в клочья свидетельство любви, ревности, опять любви и опять ревности, надежды и отчаяния, а потом снова надежды...
И так далее и тому подобное.
Впрочем, совсем не исключено, что Алина, вроде как предвидя попытку Гея воссоздать будущее из прошлого с помощью атомов и молекул, решила своеобразно облегчить ему задачу, чтобы он смог воссоздавать как бы блочным, популярным в современном строительстве - что бы ни строили - методом.
А чуть позже у Гея появилась Красная Папка.
И в нее он стал собирать разные материалы.
Взамен любовных писем.
Такие дела.
Надо сказать, что Гей был добросовестным архивариусом.
Правда, поначалу он складывал в Красную Папку все подряд.
Без глубоко научного и глубоко содержательного анализа.
Именно так это называется.
Поэтому поначалу в Красной Папке оказался текст его выступления на совещании в Западной Сибири.
И он убрал его лишь после того, как Пророков сказал ему с мягким упреком без всякого предисловия:
ТЫ ЧЕГО ТАМ ПОНАПЛЕЛ?
Но даже и теперь, когда Гей старался всякий раз делать глубоко научный и глубоко содержательный анализ каждого нового документа, который поступал на хранение в его Красную Папку, материалы оказались перемешанными до такой степени, что у случайного посетителя архива могло сложиться впечатление, будто часть фотографий, например, может и большая, непременно должна в запасниках находиться, где-нибудь в пыльном темном углу чердака, это еще в лучшем случае, а то и вообще бы сжечь не мешало весь этот хлам, от которого, как сострил однажды Гей, одна только аллергия.
Кстати, ему это сравнение понравилось.
Историческая память, материализованная в аллергию...
Нет, в самом деле, неплохо! - думал Гей.
В Японии возникло движение, которое получило название ядерной аллергии.
Хорошо бы, думал Гей, такому движению возникнуть во всех странах мира без исключения.
В сущности, самых разных фотографий накопилось в Красной Папке так много, тяжесть их стала до того ощутима, что Гей и сам уже прикидывал, а не сдать ли их в какой-нибудь музей.
Впрочем, для этой цели годился только один музей.
Города Лунинска.
Однако и туда могли принять лишь отдельные фотографии.
Например, ту, где на фоне Гонной Дороги была запечатлена шеренга заезжих, пардон, известных творческих работников с Бээном в центре шеренги.
Кстати, эта фотография в музее Лунинска уже была.
Копирайт. Коля Глянцевый.
Правда, и еще одна фотография из необъятной фототеки Гея оказалась в музее Лунинска.
На ней был изображен обоз переселенцев.
Точнее, это были старообрядцы.
Раскольники.
А если говорить еще точнее, это были политические ссыльные.
Екатерина Вторая императорским указом всемилостивейше позволила лучшим людям России вернуться в Россию из Польши, где они были в изгнании полтора века.
Но в Россию не Центральную, упаси боже, где сто пятьдесят лет назад жили эти русские люди, свято чтившие Веру, в том числе и образованная знать, а в глубину Сибири, на вымирание.
Так что декабристы пришли уже в обжитые места.
Старообрядцы, считал Гей, были своеобразными первыми декабристами.
Георгий, естественно, полагал, что это политическая ошибка Гея, хотя сам Гей видел в такой параллели справедливую оценку духовного начала русского человека, который испокон века шел на физические лишения во имя высокой идеи.
При этом Гей, разумеется, был противником идеализации старины, патриархальщины, славянофильства и уж конечно монархизма, дьявол бы его побрал, хотя кое-кто из социологов даже в наше время склонен впадать в такой архаизм.
Впрочем, это может называться иначе.
Но неужели все, абсолютно все сгорит, испарится в ядерной войне?! В том числе и Красная Папка...
Случайный посетитель архива мог найти в Красной Папке не только фотографии.
Там были, как уже ясно стало, и кое-какие другие материалы.
В частности, записи Гея.
Уроки графомании, как считал Георгий.
Ну да и сам Гей был достаточно умен и одарен, чтобы не считать свои записи ни умными, ни талантливыми. И он отшучивался, отвечая, что в этой Красной Папке останется бесценный материал для тех критиков и литературоведов, которые умудряются делать монографию или кандидатскую, а то и докторскую диссертацию на одном только названии того или иного произведения.
Ну а кроме всего прочего в Красной Папке были еще и высказывания Пророкова.
Как особый всеобъемлющий жанр!
Например, он однажды высказался так:
НАС ГУБИТ СКЛОННОСТЬ ЗАМЕНЯТЬ ДЕЛО РАЗГОВОРАМИ.
Хорошее высказывание!
Поначалу Гей даже не предполагал, что это высказывание Пророкова есть не что иное, как сокращенное высказывание Ленина...
И тут раздался звонок телефонный.
Под ложечкой екнуло у Гея...
Аппарат стоял в машине Алины.
- Ради бога, не поднимайте трубку! - взмолился Гей.
Она усмехнулась:
- Наверно, меня разыскивает невеста, моя лучшая подруга...
Гей покачал головой, на трезвонивший телефон глядя:
- Нет, это звонок не женский! Это звонит Мээн...
- Из машины моей лучшей подруги, то есть невесты...
- Да, он у нас не промах! - теперь усмехнулся Гей.
- Разве что по этой части...
- Вы давно его знаете?
- Да неужели Мээна понять нельзя и с первого взгляда? Уж примитивное, чем эта маска, не бывает...
Телефон трезвонил, казалось, еще неистовее.
Гей помолчал, а потом сказал тоном адвоката:
- Увы, не во всем он виноват сам! - Еще помолчал, как бы взвешивая то, о чем сказать хотел, и произнес: - Я вот прикидываю даже, нельзя ли вывести из него, то есть создать, образ положительного героя, который преодолевает в себе некоторые негативные черты, заимствованные, так сказать...
Телефон умолк, словно прислушиваясь.
- Создать или воссоздать? - уточнила вдруг Алина. - То есть из атомов и молекул, как говорил Адам.
- Ну-у... - замялся Гей. - А вам разве не все равно?
- Нет.
- Вы же человек не творческий, - уклонился Гей от прямого ответа. - Вы из племени читателей, а читатель у нас, как говорят и пишут, широкий, массовый...
- Кто говорит и пишет?
- Критики.
- Им теперь придется пересмотреть свое кредо, точнее - обрести его, выработать. В соответствии с новыми требованиями.
- Что вы имеете в виду?
Телефон снова зазвонил, но уже не так настойчиво.
Алина помедлила с ответом, сосредоточенно глядя на дорогу.
- Это же ясно, - сказала она, - что имеются в виду требования времени. Она пожала плечами так, будто речь шла о чем-то очевидном.
Телефон опять перестал звонить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56