Превратилась в атомы и молекулы.
Разного цвета.
Аминь!
Однако семейный архив Адама и его Евы был уничтожен.
Чтобы у Адама не возникала на бумажную пыль проклятая аллергия...
Как бы там ни было, семья Адама продолжала существовать как ячейка общества.
Адама вдруг в состав зарубежной делегации включили.
Событие!
Кстати, поездка была в Советский Союз.
Где Адам и познакомился с Геем.
Совпадения были поразительные.
Они весь вечер просидели в Домжуре, где директором ресторана был тогда чародей кухни Эдик Петросян, которого впоследствии переманили в ЦДЛ.
Ах, какие там подавались жюльены!
Гей и Адам были в восторге.
Тем более что стол был оплачен Клубом социологов по случаю международного симпозиума.
И Гей опечалился, когда Адам рассказал ему про отца.
И Адам опечалился, когда Гей поведал ему про своего отца.
И про себя тоже.
В пределах протокола, разумеется.
Но особенно удивительным было вот какое совпадение.
В один и тот же год и даже месяц они посетили Германию.
Правда, Гей был в ГДР, Адаму же удалось посетить ФРГ и Западный Берлин.
Может, в один и тот же час они глазели на рейхстаг.
Правда, между ними была стена.
Но эта стена была как бы разрушена в Домжуре.
- Twist to propose a toast to pease and friendship! - еще раз с большим чувством сказал Адам, поднимая фужер с безалкогольным напитком, по моде времени.
И Гей поддержал его вполне искренне, поднимая фужер с таким же напитком.
Он даже чуть не всплакнул; правда, уже дома, когда еще раз вспомнил, как он ездил в ГДР.
Ведь в Германии воевал его отец...
Поездка произвела на Гея сильное впечатление.
Может быть, даже неизгладимое.
Гей всему тогда удивлялся.
Тому, например, что в Германии есть воробьи, а также березки.
Оно и понятно - первая загранпоездка!
И хотя он до того одурел, что все позабыл, чему учили его в школе, всякую там географию и ботанику, он вынес из этой поездки четкую ясную мысль: пора, пожалуй, от увлечения поверхностной, чуть ли не конъюнктурной социологией перейти к глубокому всестороннему изучению наследия Ленина, чтобы не только ориентироваться в сложной, противоречивой жизни, которая становится день ото дня все сложнее и противоречивее, но и найти ответы на какие-то чрезвычайно важные, основополагающие, как думал Гей, вопросы, не только свою личную жизнь имея в виду но и жизнь всеобщую.
Надо заметить, что в ту пору он еще не сформулировал эти вопросы, которые вчера вечером зазвучали как бы даже риторически.
А может, все началось гораздо раньше, а теперь уже и заканчивается?
6 августа 1980 года
Тридцать пять лет со дня атомной бомбежки Хиросимы.
Как бы в ознаменование этого события президент США господин Рональд Рейган отдает приказ о производстве нейтронного оружия.
Очередная новинка сезона.
Нейтронное оружие - чистое оружие. Нейтронное оружие, говорит президент, наносит лишь побочный ущерб. Под этим термином господин президент имеет в виду погибшее гражданское население. Детей, женщин, стариков... Но зато не будет ни разрушений, ни пепла, говорит господин президент, ничего такого, что шокировало цивилизованного человека в разбомбленной Хиросиме. Нейтронное оружие, говорит президент, оставляет невредимыми материальные ценности.
Какая прелесть, не правда ли?
Господин президент, вы это серьезно?
Да, всерьез, говорит президент, и объявляет солдат человеческими ценностями. Солдаты нужны господину президенту для подвигов. Для утверждения своей системы во всем мире. То есть для гегемонистских целей. Именно так это называется. Но поскольку имеется оружие еще и нечистое, разные там ядерные бомбы, бинарные заряды, лазерные лучи, ну и так далее, то человеческие ценности тоже не уцелеют.
Ни одного живого человека на всей Земле!..
К этому времени мать Адама уже умерла. Адам узнал об этом случайно. Она умерла в пятьдесят с небольшим от роду. Адам точно не знал, когда она умерла. Как. Отчего. Где похоронена... Род занятий, образ жизни и, соответственно, уровень - именно так это называется на языке социологов - был тоже не установлен... Ему было шесть лет, когда мать оставила его. То есть бросила. Ну да вы знаете, как это бывает. Отец в то время был на войне, он чудом уцелел во время атаки японцев на Пирл-Харбор.
Стало быть, он потерял и отца и мать.
И от них не осталось никаких материальных ценностей.
Разве что несколько семейных фотографий.
От которых у Адама возникала сердечная боль.
Не было и у Гея к этому времени отца и матери.
Последние годы своей жизни отец Гея провел на Усть-Илиме. Он стал строителем, да не простым, а сибирским, чтобы приобщиться к замечательным свершениям сибиряков. Он работал электросварщиком на Усть-Илимской ГЭС. Зарабатывал пенсию. Образ жизни и уровень жизни отца был, наверно, иным, нежели у матери, которую Гей видел в последний раз еще в детстве. Во всяком случае, Гей знал достоверно, что из времянки - район Самостроя - отец переехал в двухкомнатную квартиру со всеми удобствами в новом крупнопанельном доме на улице Романтиков.
Очень хорошее название улицы.
А когда-то, в Лунинске, отец и мачеха, перед тем как въехать в барак на Новой Гавани, сняли угол в домишке на улице Победы.
Очень хорошее название улицы.
Только угол был плохой.
И Гей однажды сказал об этом Бээну.
То есть не про угол, а про улицу.
В тот раз Гей сдуру потащился за Бээном. На кой черт ему далась эта теплотрасса! Захотелось, наверно, посмотреть, как Бээн руководит не в кабинете, а на объекте, именно так это называется. И вдруг теплотрасса свернула в какую-то улицу и пошла по ее середине. Отвалы из траншеи почти скрывали из виду шлакоблочные домишки, которые выросли тут, словно поганки после дождя, на пустыре, где были горы отвалов шлака лунинской ТЭЦ.
- Да это же улица, на которой мы снимали угол! - воскликнул Гей.
- Какой угол? - не понял Бээн.
- В котором живут.
- А когда это было?
- Вскоре после войны. Перед тем как отец получил комнату в бараке на Новой Гавани.
- Твой отец?.. - Бээн даже приостановился. - Он кто был?
- Он был офицером. И прошел всю войну.
- А ты помнишь, где именно он воевал?
- Я помню. Волоколамское шоссе. Сталинград. Кенигсберг.
В лице Бээна что-то дрогнуло.
- Ему повезло... - хрипло сказал Бээн.
У Гея было такое впечатление, что Бээн вдруг вспомнил худого, в чем душа держалась, демобилизованного офицера в поношенной, но чистой форме без погон, который сказал ему: КОМАНДИР, ПОМОГИ ВЫЙТИ ИЗ ОКРУЖЕНИЯ.
- А где он теперь? - спросил Бээн.
- Его нет.
- А эта улица осталась...
- И Новая Гавань осталась.
- И Новая Гавань осталась... - Бээн огляделся. - Улица Победы... Ну и головотяпы у нас в горисполкоме! Сегодня же скажу, чтобы переименовали. - Он усмехнулся. - Хочешь, назову твоим именем? А что! Известный социолог, ученый, наш земляк, лунинец...
- После моей смерти, - усмехнулся Гей. - Заранее сердечно благодарю. Буду знать, где висят таблички с моим именем. Не самое худшее на земле место...
Бээн понял, что Гей заводит его, и пошел прямиком в свой офис, чьи стеклянные панели витражей сверкали издали, как золотые.
Поскольку улицу Победы впоследствии переименовали и благоустроили, проведя водопровод в виде уличных колонок, Гей не знал, надо ли ее воссоздавать в будущем из атомов и молекул, то есть не знал, как именно воссоздавать.
Из каких атомов и молекул.
Кстати, матери и отцу он посвятил в свое время парочку опусов, которые вошли в цикл с таким названием:
БЕЛАЯ ДУША
В этом цикле социологических опусов Гей высказал оптимистическую мысль по поводу жизнестойкости тех людей мира сего, у которых была добрая, светлая душа.
Их жизнь гнет, а они распрямляются, жизнь ломает их, а они держатся!..
За этот цикл Гей премию получил.
И он хотел при случае подарить опус отцу, а может, еще и матери, если удастся ее встретить.
Но отец не дождался выхода опуса в свет и умер, а потом умерла и мать.
После чего стало ясно, что опус можно и не печатать.
Получалось, что время после Бээна как бы не подлежало строгой хронологии.
Вся жизнь - как один день.
Где нет начала и конца.
Да, но с чего же все началось и чем же все закончится?
1980 год
При господине Рейгане, как и ожидалось, начался новый " всплеск антикоммунизма.
Неужели американцы и в самом деле боятся нас как смертельных своих врагов? - спрашивает себя Гей.
Вся надежда на детей, думает он.
ДЕТИ СПАСУТ МИР.
Но кто спасет детей?..
Маленький Юрик стал грамотеем.
Он просто-напросто срисовывает БУКВЫ, которые видит повсюду, не то чтобы проникаясь к ним своим детским особым уважением, скорее всего пытаясь уловить, понять, уяснить для себя таинственный смысл самых разных по виду БУКВ, как их называют папа, мама и старший брат, не делая и шагу без того, чтобы не прочитать чужие БУКВЫ, а затем и свои написать.
ГОРЧИЧНИК.
Это было самое первое слово Юрика.
Вся семья частенько болела.
Все мы, думал Гей, под горчичником.
Стресс!..
Да, как считал Гей, всему виной был не грипп, а стресс.
Хотя Гей не имел отношения к медицине.
ГОРЧИЧНИК ОТ СТРЕССА
Но это уже было собрание букв, стоившее целого собрания сочинений.
Юрик, слава богу, пока не дорос до такой грамоты.
Он одолел еще три слова:
МИР
ВОЙНА
МОСКВА
Кстати, Юрика вдруг заинтриговало слово БЭЭН.
- Что это значит? - спрашивал он.
- Это слово ничего не значит, - говорил ему отец.
А иногда, сбивая Юрика с толку, отец заявлял, что это слово значит чересчур много.
- Но как его нарисовать? - вопрошал Юрик.
- А его рисовать никак не надо, - сердито бурчал отец, - он уже нарисовал себя сам.
Юрик долго молчал, пытаясь найти логику в разноречивых ответах отца, но никакой детской логики в этой странной взрослой логике он так и не находил.
И тоже сердито бурчал, подражая отцу:
- Бардак...
Значит, один сын Гея родился и вырос до Бээна, другой сын Гея родился и рос уже после Бээна.
Но это вовсе не значит, что Бээна как такового теперь не было.
Напротив, Бээн был теперь на коне.
Как и предсказал когда-то Мээн.
1980 год
- Ну, вы теперь на коне! - неожиданно для себя вдруг выдал Гей, пожимая Бээну руку, когда вышло в свет Постановление, которое поощряло всяческую инициативу в области развития сельского хозяйства, именно так это называется.
Гей думал как раз о строительстве птичника в Смородинке, зная про заботу Бээна в связи с этой стройкой: где и как достать фондовые материалы, как узаконить неплановую стройку и так далее и тому подобное.
А в тот год, кстати заметить, вышло еще одно Постановление, оно было связано уже с заботой Гея как социолога, изучавшего проблему положительного начала в любом начале.
И Бээн, словно зная про эту заботу Гея, пошелестел газетой, которая лежала перед ним на столе:
- Ты, по-моему, тоже не под конем... - И добавил как бы между прочим, цитируя по памяти строки Постановления - из того, которое касалось проблемы Гея: - "Новые поколения советских людей нуждаются в близком им по духу и времени положительном герое, который воспринимался бы как художественное открытие, влиял на поступки людей, отражал бы судьбы народные".
Бог ты мой, смятенно подумал Гей, глядя на Бээна неподвижными глазами, он же прямо связывает мою работу социолога со своей персоной, он же думает, что я пишу о нем книгу, именно такую книгу, в которой будет выведен положительный герой, списанный с него, Бээна, положительный герой, близкий новым поколениям советских людей по духу и времени, как уточнил он сейчас словами Постановления, положительный герой, "который воспринимался бы как художественное открытие, влиял на поступки людей, отражал бы судьбы народные", бог ты мой!..
Тут было о чем поразмышлять.
И при случае Гей так и сделает.
- Да, жаловаться грех, пожалуй... - сказал Гей, сказал почему-то со вздохом.
Кажется, эта небольшая пауза и этот нечаянный вздох сбили Бээна с толку. Он спросил с неожиданной для него озабоченностью:
- Ты как живешь-то?
- Просто.
- Не понял...
- Просто, говорю. Жить надо просто, - как бы даже повеселел Гей. - Надо просто жить.
- А...
Бээн решил, должно быть, что это новая шутка столичная.
Он опять пошелестел газетой.
- Да, вот и вся диалектика! - произнес он хотя и задумчиво, но победно, перефразируя свое коронное высказывание, как бы обогащая его новым содержанием.
Именно в том же году было принято едва ли не самое важное Постановление.
Был объявлен Международный год ребенка.
Появилась надежда, что хотя бы в течение Года ребенка не начнется третья мировая война.
Но как уберечь ребенка хотя бы в Международный год ребенка?
Кстати, это был високосный год.
И все наши беды, как с иронией говорил сын, от него.
От солнца.
От космоса.
От неопознанных сил природы.
Да, но с чего же все началось?
Уж конечно не с детей.
Они устроили последний привал.
И опять на краю пропасти.
Вершина Рысы была уже совсем розовая.
- Интересно, - сказал Гей, - а эти двое, которые маячили в тумане, позади, куда же они девались?
- Наверное, тоже воссоздают свое будущее из прошлого...
Как хорошо, подумал Гей, что ни Георгия вездесущего, ни Мээна тут, на Рысы, не было и в помине.
Процесс воссоздания шел без помех.
Правда, в спешке.
Гею хотелось уложиться до момента встречи с Лениным.
Как бы для того, чтобы доложить вождю народов о своих социологических исследованиях.
Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Ю. В. Андропов пригласил американскую школьницу Саманту Смит посетить Советский Союз.
Это уже 1983 год.
Тревожные восьмидесятые...
Саманта Смит отправила президенту США Рональду Рейгану антивоенное письмо, и по горло занятый военными делами сэр не ответил школьнице.
И тогда Саманта Смит отправила антивоенное письмо президенту СССР Юрию Андропову, и, как бы ни был занят наш Генсек и президент, он ответил Саманте Смит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56