– Я приеду, – пообещала она. – Как-нибудь выкрою время. Я скажу им, что должна провести каникулы с моей семьей.
– Правильно, – рассмеялся он. – Ведь теперь я твоя семья, Соня! Не забывай об этом. – Он совсем засыпал, его большое тело каждый раз, когда машина поворачивала, наваливалось на нее всей тяжестью. Она смотрела в окно, где на огромной скорости проносились унылые окрестности, мозг ее лихорадочно работал. Что бы ни случилось, она сделает Рэю такой рождественский подарок, какого он никогда не получал. Даже если это убьет ее.
ГЛАВА 18
– Хочешь провести со мной Рождество на Бермудах? – предложила Эми Марчелле в ноябре. – Я поеду с Джо Энн Бриндли, еще одним моим клиентом. Нам хочется, чтобы ты поехала с нами… Белые песчаные пляжи. Прозрачное море. Лучшие омары, которых ты когда-либо пробовала, и несколько загорелых миллионеров на белоснежных яхтах в открытом океане. Что ты на это скажешь?
Марчелла чуть не застонала. Это стало бы повторением путешествия на Майорку. Но без Санти.
– Да нет, не думаю, что поеду. Спасибо, Эми, – ответила она. – На Рождество приедет домой Марк, и мы встретим его вдвоем.
– Но ведь и он мог бы поехать с нами, – с надеждой предложила Эми. – Ну ладно, перезвони мне, если решишься.
Как все это происходит, раздумывала Марчелла, вешая трубку. Диктуя историю своей жизни, она обнаруживала все больше интригующих вопросов и ответов. Ответы на то, почему она пришла к такому финалу – преуспевающая и одинокая, находились в ее честных самопризнаниях, которые она поверяла маленькому диктофону.
Она отказалась признать то, на что намекала Соня относительно Марка и Кола Феррера. Было легче сделать вид, что Кол Феррер не существует. Но он сам позвонил ей.
– Я бы хотел пригласить вас на обед, – заявил он. – Когда-нибудь на следующей неделе, прежде чем вернется Марк.
Марчелла пыталась отделаться от приглашения.
– Это так любезно с вашей стороны. Но я работаю над новой книгой и никак не могу прерываться ради обеда, – выкручивалась она. – А вы сами не можете зайти к нам, когда вернется Марк?
– Это касается Марка, – серьезно сказал Кол. – Нам лучше встретиться на нейтральной территории.
Эти слова взволновали ее. На нейтральной территории обычно встречаются враги. Почему Кол считает ее своим врагом?
– Хорошо, – согласилась она. – Может быть, в понедельник?
Она никогда не видела никого одетым столь элегантно, как Кол Феррер, которого она подхватила на своем автомобиле в день, назначенный ими для встречи. В петлицу его пиджака была воткнута свежая гвоздика.
– Вы, должно быть, так же устали от «Ле Серка», как и я, – сказал он, приказывая Дональду отвезти их в более роскошный ресторан в середине Шестидесятых улиц. – Я взял на себя смелость сделать заказ, – признался он, когда они тронулись.
Он совершенно свободно общался с ней, она это сразу заметила; так ведут себя те, у кого на руках все козыри. Работа над автобиографией сделала ее особенно ранимой. Она глубоко вздохнула, выходя из машины: она совсем не была готова к словесной дуэли с этим человеком.
Ресторан «У Трюффо» был так же величествен, как средневековый замок. Отутюженные белоснежные салфетки лежали на столах среди цветов и трав. Полированные полы были уставлены вазами с букетами экзотических трав, а на столах лежали пригоршни цветочных лепестков.
Им указали на один из лучших столиков. Сидя напротив Кола, она изучала его длинное лицо, глубоко посаженные глаза, широкий рот, удивляясь, что могло привлечь к нему Марка.
– Что будем заказывать? – спросил он. Он заказал бутылку «Пуйли Фоме», уточнив год. – А какие тут блины с икрой, умереть можно, – сообщил он.
Марчелла согласно кивнула. Она была тщательно одета, так что явно удостаивалась его высокой оценки, но поймала себя на том, что совершенно не ценит того, что он с таким восхищением оглядывает ее черное кашемировое платье и отделанный мехом жакет.
– Вы выглядите потрясающе! – сделал он комплимент.
Она молча слушала.
– Когда выйдет ваша новая книга? – спросил он.
– Уже вышла, – сообщила она ему.
– Да? Я должен ее приобрести! – воскликнул он. Им принесли коктейль, и он поднял свой бокал. – За счастливые каникулы! – провозгласил он.
Она наблюдала, как он пьет, но не присоединилась к нему.
– Вы, должно быть, ужасно гордитесь Соней, – Сказал он. – Она просто царит повсюду. Эти рекламные ролики божественны.
– Я почти совсем ее не вижу, – призналась Марчелла. – Мы перестали быть близки с тех пор, когда отец забрал ее от меня в двенадцатилетнем возрасте.
– Ах, надо же! – поднял брови Кол. – У вас нелегкая жизнь!
На столике расставляли тарелки с хлебом и оливками. Она все ждала. Наконец стало очевидным, что Кол готов перейти к делу.
– На прошлой неделе я был в Болонье, миссис Уинтон, – начал он.
Она вскинула на него глаза.
– Вот как? Марк ничего мне не сказал. – Но сердце у нее болезненно заныло. – Ну, как он там?
– Ну… – он прикоснулся салфеткой к губам. – Думаю, что о музыке итальянского Возрождения он узнал на несколько жизней раньше… Я знаю, что вы часто разговариваете с ним, но… мне он поведал то, чем никогда не решился бы поделиться с вами. – Он осторожно опустил свой бокал и наклонился к ней. – Я хочу, чтобы вы перестали его мучить.
– Что? – Изумилась она. Теперь и ей захотелось выпить. Она отхлебнула большой глоток своего коктейля. – Он учится у одного из самых знаменитых пианистов мира. Да миллионы студентов отдали бы…
– Не будем дурачить друг друга, миссис Уинтон, – оборвал Кол, метнув в нее взгляд, – Марк Уинтон и Джанни, каким бы знаменитым и уважаемым он ни был, занимаются диаметрально противоположными направлениями в музыке. Очевидно, что не сегодня-завтра маэстро услышит, как Марк играет Гершвина, и произойдет скандал! Он просто не может понять, что музыка сильно изменилась после тысяча восемьсот семьдесят пятого года!
Марчелла улыбнулась:
– Марк прекрасно знает, что за пурист маэстро. Ему нужно быть поосторожнее.
– Но суть-то в том, что Марк только тогда и оживает, когда играет Гершвина! – резко заметил Кол, пригвождая ее к стулу своим ледяным взглядом. – Он никогда не думал, что его могут выбрать для стажировки в Болонье, но он человек азартный, и он приложил все усилия. Он пробыл там год, но вы каким-то чудом уговорили его и на второй. Ну, а теперь с него довольно. Он открыл свое форте – свою сильную сторону, да он открывал ее каждый год, играя в «Карлайле», но старался подчиниться вашим желаниям. Сейчас он знает, что сможет стать лучшим интерпретатором Гершвина, таким, какого еще не было в джазе. Он хочет закончить курс, потому что ему предложили тур по стране будущей весной. Благодаря этому будут проданы еще тысячи его альбомов и…
– Нет! – крикнула Марчелла, стукнув ладонью по столу, заставив подскочить посуду и оглянуться их респектабельных соседей. – Не раздувайте этого сейчас! Марк обещал закончить курс, а он верен своему слову…
– Он верен своему таланту и вкусу, не так ли? – поправил Кол. – И я опасаюсь, что весь ренессанс, а вовсе не буги сделают Марка занудой.
Принесли блины, и она откинулась на спинку стула, пока официант накрывал на стол.
– Марк все это расскажет вам сам, когда приедет на следующей неделе, – пожал плечами Кол. – Я просто хотел расчистить ему путь. Он немного напуган вашей… волей.
– А какое вам до всего этого дело? – взорвалась Марчелла. Она смотрела на блины, не в силах прикоснуться к ним. – И зачем вы лезете во все это?
– Я буду его менеджером, – признался Кол. Она уставилась на него.
– Значит, все уже организовано? – спросила она. – Между вами и Марком все решено?
Он на мгновение нахмурился, словно в изумлении. Потом, как если бы он прояснил для себя что-то, лицо его разгладилось.
– Послушайте, миссис Уинтон, – начал он. – Мы же двое интеллигентных людей, правда? Я мог бы говорить часами, как захватывает меня музыка в исполнении Марка, или о его невероятном таланте и всех качествах, которые позволяют ему стать звездой, и все это будет правдой. Но ведь сейчас девяностые годы двадцатого века, не так ли? И нет нужды… ходить вокруг да около, так сказать. Самая истинная правда заключается в том, что я люблю Марка!
Ее вилка со звоном упала в тарелку, а она так и впилась взглядом в его уверенное лицо. Он улыбался.
– Вы не представляете, какое это облегчение все вам наконец рассказать, – признался он.
Внезапно, к ее сильнейшему смущению и озлоблению, Марчелла расплакалась. Кол немедленно извлек огромный белый носовой платок, который она взяла, морщась от сильного запаха пачулей, и промокнула глаза.
– Это самый страшный момент в моей жизни.
Она попыталась осушить слезы, но они все текли и текли. У нее было ощущение, будто вся ее жизнь неудержимо стремилась к этому кошмарному моменту: сидеть в шикарном ресторане с ненавистным мужчиной, который заявляет, что любит ее сына. Она была так благодарна отцу за первые уроки музыки, данные ее сыну, она купила Марку пианино, убеждала его пройти через все экзамены, отказалась от Санти, уговорила Марка отправиться учиться в Италию, и теперь этот длинный, ухмыляющийся тип стоит у нее на пути. Она швырнула ему платок, тяжело глотнула.
– Я обычно не ору при людях, – сказала она. – Но только потому, что сейчас весь смысл моей жизни… – Она остановилась. Возможно, это не самая лучшая мысль – объясняться с Колом Феррером. Она снова глотнула и произнесла: – Это что, ваша тактика, сообщить мне, что мой сын – гомосексуалист? – спросила она. Это было, поздравила она себя, очень ловко – ввернуть это слово.
Кол слабо пожал плечами:
– Не думаю, чтобы Марк сам был готов признать себя таковым. Или, к глубокому моему сожалению, чтобы он кого-то любил. – Он отпил немного вина и засмеялся. – Ну не фантастика ли это, не абсурд? Какая викторианская старина! У меня такое чувство, будто я прошу руки Марка!
– Нет… – Она заставила себя отпить немного шампанского. – Вы хотите захватить его жизнь. Хотите сломать ее своей так называемой «любовью». Если бы вы и впрямь любили его, то хотели бы, чтобы он смог вести нормальную, наполненную жизнь.
– Марку всего двадцать, – заметил Кол. – У него еще куча времени, чтобы поразмыслить над своей будущей судьбой. Я не занимался сексом до двадцати пяти лет.
Она полыхнула на него гневом:
– Ваша сексуальная жизнь – это последнее, что меня интересует!
– Жаль… – ухмыльнулся Кол. – Лично я нахожу ее упоительной, но вы правы, нам незачем обсуждать ее здесь. И я слишком уважаю Марка, чтобы склонять его к чему бы то ни было. Когда он освободится от вас, тогда мы вместе сумеем обнаружить то, чего он действительно хочет от жизни.
– А он еще не говорил с вами об этом?
– Марк страшно неразговорчив, когда речь заходит о том, чего он хочет, – признался он. – Я боюсь, вы лишили его собственной воли. Совершенно бессознательно, разумеется. – Он с участием взглянул на ее нетронутую тарелку. – Вам не нравятся эти блины? Они могут заменить их, если так.
– Я просто вдруг потеряла аппетит, – колко заметила она.
Кол ел, напротив, очень жадно.
– Он задыхался в накаленной атмосфере вашего дома, – говорил он. – Она нездоровая, без воздуха. Отпустите его, миссис Уинтон. Даже птенцы однажды покидают родимое гнездо. Матери обычно подталкивают их немного. Только так они и могут научиться летать…
– Вы думаете, что сумеете научить его летать? – с издевкой спросила она, стараясь показать все свое презрение к нему во взгляде. Что-то, вероятно, дошло до него, потому что Кол вздрогнул. Он доедал свои блины, пока она наблюдала, желая ему, чтобы он подавился.
– Он будет лучшим джаз-пианистом эпохи! – пообещал он. – Уже две фирмы готовы подписать с ним контракты на записи и концерты, речь идет о миллионах! Марк будет финансово независимым, и ничто не помогает человеку начать расти быстрее, чем это!
– И вы ошибетесь, если это случится, – предостерегла она. – Соня независима от меня долгие годы, и все же для своих лет она удивительно незрелый человек.
Он протянул к ней руки:
– Пусть все будет так, как будет, а я только стараюсь облегчить Марку и вам вашу жизнь.
– Просто такое уж доброе у вас сердце? – ядовито спросила она.
– И потому, что мне сделали предложение устроить грандиозное представление: новый исполнитель Гершвина, Портера и Керна.
– Но я люблю, как Марк исполняет Шопена, Баха и Дебюсси! – возразила Марчелла.
Кол нахмурился, глядя на нее:
– Вы помешаны на мысли о концерте Марка в «Карнеги-холле», когда он взойдет на сцену в белом галстуке и во фраке, а восхищенная публика будет ему рукоплескать. Но он может иметь все это и куда больше!
Марчелла постаралась выпрямиться.
– Не думаю, что нам следует продолжать этот спор, – сказала она Колу. – Марк должен сам решать, как ему жить дальше, и я, разумеется, поговорю с ним об этом, когда он вернется. Если он предпочтет ваше предложение, мне придется смириться с этим. Он поднял брови.
– Вы действительно так подвержены условностям? Несмотря на ваши книги?
Она кивнула.
– Вероятно, да. – Она поднялась, бросив ему на ходу: – Нет, пожалуйста, не провожайте меня. Заканчивайте свой обед. Мне нужно на воздух. Извините.
Она быстро пошла к дверям, которые любезно распахнул перед ней официант. Кол слегка привстал, глядя ей вслед, в его ладони свернулась, словно белая кошечка, салфетка.
Когда Марк позвонил сообщить о времени своего прилета в аэропорт Кеннеди, Марчелла постаралась не выдать свой гнев голосом, хотя после обеда с Колом она так и не смогла успокоиться. Помимо всего прочего, ее больше всего бесило то, что пришлось сидеть напротив Феррера и выслушивать его признания в любви к ее сыну. Марку следовало оградить ее хотя бы от этого.
– Я тебя встречу, – пообещала она. – Счастливого пути.
Но она не могла совладать с собой и с любовью убрать квартиру к его приходу. Она лишь поставила несколько свежих ветвей падуба и омел в гостиной, а в стеклянные чашки разложила серебряные шары; купила подарки для Марка и Сони, для Эми, для Дональда и его семьи и разложила свертки под крошечной сосенкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88