Хорошо еще, что кругом темнота. Она не сомневалась, что лицо ее было ярко-красным от волнения. Внутри шевелилось чувство глубокого стыда, но вот что странно: стыдливость только усиливала возбуждение. Первый мужчина, приблизившийся к ней и мягко опустивший руку на ее бедро, наверное, подумал, что ей нездоровится, так сильно била ее непроизвольная дрожь.
– Вы хорошо себя чувствуете? – прошептал он, заглядывая ей в лицо, освещенное слабым светом, исходившим от экрана.
Она утвердительно кивнула; в горле пересохло настолько, что не было возможности вымолвить слово. Марчелла настроилась позволить ему все. Ее устроит первый же приблизившийся к ней мужчина. Сосед по креслу оказался темноволосым, с правильными чертами лица и резко пахнущий одеколоном. Она провела пальцами по запястью его руки, буднично покоившейся у нее на бедре, ощущая растущие на коже волоски, толщину и мощь кости. Она невольно сглотнула. Возникший при этом звук показался ей оглушительным. Невероятно, но она уже ощущала влагу, появившуюся между ног от одной лишь мысли, что она собиралась сделать. Ожидая первого интимного прикосновения, раздвинув ноги в стороны, она затаила дыхание, почувствовав, как его рука двинулась по бедру. Ей хотелось, чтобы он был настойчивее, активнее. Всякий раз, когда на экран падал свет от открывавшейся входной двери, она озиралась по сторонам. «Ему лет сорок», – подумала она. Волосы аккуратно уложены. Вот он – ее первый. И такой осторожный, стремящийся не привлекать внимания, о каком она мечтала.
Он не отрывал взгляда от экрана, тем временем рука его нежно и шелковисто скользнула под юбку. Когда кончики его пальцев коснулись ее, все ее тело содрогнулось, и совершенно непроизвольно с губ сорвался стон сладострастия. Марчелла откинулась на спинку кресла, отдавая себя во власть его сильной и уверенной руке. В окружающем сумраке она различала людей, сидевших парами по всему кинозалу. Все они пришли сюда с одной и той же целью. Его рука опустилась ей на низ живота, прикасаясь к самой сокровенной части ее тела сквозь тонкую ткань трусиков.
Когда Марчелла приподнялась на оббитом бархатом кресле, предоставляя ему возможность спустить их, он положил руку на ее обнаженный трепещущий половой орган. Почувствовав прикосновение, Марчелла резко вдохнула воздух. Он осторожным нежным движением начал массировать половые губы, водить пальцем по щели между ними, поглаживать набухший и увеличившийся в размере бутон.
Никогда прежде Марчелла не испытывала ничего столь приятного. «Чистый секс», – как говорила Эми, и она была права. Но как может она сидеть здесь и позволять проделывать с собой подобные вещи совершенно незнакомому мужчине? И как подобные действия могут казаться совершенно естественными и ничуть не удивительными? Она закрыла глаза, полностью отдаваясь физическому наслаждению. Это наслаждение существовало само по себе; отсутствовали всякие ассоциации, не было никаких мыслей, никаких предположений по поводу того, какими могут стать их отношения в будущем. В настоящий момент существовали лишь его рука и сам момент сиюминутного наслаждения.
Его пальцы, извиваясь, ласкали ее плоть по краям, проникали внутрь; она едва осмеливалась дышать. Казалось, он отлично знал, до каких пределов следует действовать. Чтобы ему было удобнее, она откинулась на спинку и сползла на самый край кресла. Когда он взял ее руку и положил на свой набухший член, Марчеллу охватила паника. Что от нее ожидается? Она играла с ним, не более. «Чистый секс», – как говорила Эми. Безопасный и чистый. Это единственный способ избежать всякого риска. Разумеется, рассмотрение подобного поведения таким образом, как с медицинской, так и с социальной точки зрения, помогало оправданию. Можно также сказать, что такой способ удовлетворения был более честным, требовал меньше временных затрат, меньше заигрывания, чем…
– А-ах… – тихо простонала Марчелла. Как так получалось, что он совершенно точно знал, как ей нравится, чтобы к ней прикасались, с какой силой следует надавливать, чтобы удерживать ее на краю пропасти удовольствия, пробудить в ней ощущение зарождающейся внутри волны? Марчелла стыдливо расстегнула ему брюки и просунула руку в трусы. Не потому, что ей действительно хотелось этого, а потому, что она чувствовала себя обязанной отплатить ему за доставленное удовольствие. Она ощущала напряженную форму через тонкую хлопковую ткань. Он был чист, безукоризненно ухожен, по мере роста возбуждения от его тела исходил усиливающийся аромат одеколона. Он склонился к ней и прикоснулся носом к соску через ткань блузки. Марчелла расстегнула блузку, освободила грудь от бюстгальтера. Его влажный теплый рот захватил набухший сосок, стал посасывать его, пробуждая внутри приятное покалывание и дрожь. Марчелла вынула его пенис и, удерживая в руке, начала нежно поглаживать его. Теплая влага заструилась из ее недр, когда пальцы одной его руки начали массировать внутренние половые органы, другой стали легонько надавливать на бутон, а губы заскользили по ее груди.
Теперь наслаждение исходило отовсюду: от его пальцев, от его губ, от его второй руки. Ее сознание более не могло разделять точки, из которых в мозг поступали сигналы сладострастия, она провалилась в кресле, охваченная вихрем секса. В ее мозгу настойчиво звучал голос, твердивший, что все это неправильно, тогда как тело утверждало, что все правильно. Она иногда поглядывала на экран, не фиксируя внимания на изображениях, мелькавших перед глазами, чтобы дать себе небольшой отдых от бесконечного потока наслаждения, грозившего совсем скоро разразиться величественным оргазмом. И затем он начался. О Господи! Какой же это был оргазм! Молча, разумеется, сдерживая вздохи и стоны, которые рвались наружу, закрыв глаза, она испытывала волны сильнейшего наслаждения. «Женщина создана для того, чтобы испытывать подобные ощущения, – подумала она, – я же слишком долго отказывала себе в них». Наслаждение разливалось по телу, достигая каждого нервного окончания. И прежде чем она смогла повернуться, чтобы поблагодарить этого мужчину, он внезапно, легко и грациозно изогнувшись, растворился в темноте, испустив, как ей показалось, вздох облегчения. Не может быть, чтобы все было так легко, это так замечательно!
Марчелла привела в порядок одежду, поправила юбку, зная, что снова и снова будет приходить сюда, как это делала Эми. Эти посещения станут ее стыдливым секретом, которым она ни с кем не станет делиться, даже с Эми. Для Эми это был всего лишь один из многих способов получения удовольствия, но для Марчеллы это была удивительная возможность дать своему телу проявить способность к наслаждению, наполниться новым загадочным опытом. Никому не будет позволено разделить ее триумф, никто не узнает, как она преодолевает сексуальный голод. Как преодолевает предубеждения против женщин в Манхэттене, достигающих сексуального счастья. Ей не нужна одобряющая улыбка Эми; она сохранит этот секрет для себя самой. Она покинула клуб совершенно другим человеком. То, что произошло в кинозале, полностью изменило представление Марчеллы о себе самой.
– Груди! – сказала Соня, распахивая выданный ей халат и обращаясь к известному хирургу-косметологу, стоя перед ним в его кабинете в Ла Джолле. – Большие, соблазнительные, сексуальные груди!
Она распахнула халат, выставляя напоказ голое тело.
– Не слишком большие, надеюсь, – уточнил врач, профессиональным взглядом окидывая тело, а затем взглянул на нее не совсем профессионально, скорее похотливо.
– Почему бы и нет? – Она провокационно прикоснулась к своему телу, не переставая улыбаться врачу. Он был тучным и лысым, лет примерно пятидесяти, и разглядывал ее сквозь сильные линзы очков. Он был четвертым по счету специалистом по пластическим операциям; трое других отказались ее оперировать.
– Потому что они будут непропорциональны для вашего тела.
Перегнувшись через стол, он легонько коснулся ее грудей своими бледными руками врача. Устроившись обратно в кресле, он знаком показал, что можно одеваться.
– Вы очень красивая молодая девушка, – проговорил он. – С чего вы взяли, что вам нужно оперироваться?
– Я работаю моделью.
Соня напустила на себя простодушно-откровенный вид, глядя прямо в глаза врачу.
– Я мечтаю получить массу работы, а сейчас в моде модели с большими бюстами. Где будет шов? Я его увижу?
– Его сможет разглядеть какой-нибудь счастливчик, оказавшийся внизу, – смеясь, проговорил он, – если вы при этом будете стоять обнаженной и он приподнимет груди.
– Они что, будут свисать над швом? – спросила она.
– Силиконовый имплантант не нависает, – поправил он, – выполненные мною швы на девяносто процентов затягиваются и почти невидимы. Вам действительно хочется столько силикона?
Соня утвердительно кивнула:
– Столько, сколько потребуется.
– А вы?.. – спросил он, останавливая руку, начавшую было заполнять карту. – Сколько вам лет, мисс Уинтон?
– Восемнадцать, – ответила она. – У меня есть удостоверение личности.
Один парень из отеля, в котором она поселилась, раздобыл ей поддельный документ.
– Вы несколько молоды для такого количества имплантанта, – сказал он. – Нельзя ли подождать годок-другой? Что думают по этому поводу ваши родители?
– Я сирота, – ответила она. – Мне также хотелось бы немного уменьшить нос. Вы можете сделать мне две операции сразу?
– А чем вам не нравится ваш нос? – Он удивленно изогнул брови. – На мой взгляд, с ним все в порядке.
– Для обычной жизни – может быть, – вздохнув, терпеливо принялась объяснять она, – но для фотографов чем меньше нос, тем лучше. Мне действительно хочется крохотный. Цена меня не волнует. Родители оставили мне кучу денег. Что вы скажете? Вы сможете сделать сразу обе операции?
Он с негодованием взглянул на нее, закрыв папку, которую собирался надписать ручкой фирмы «Монблан».
– Боюсь, ничем не смогу вам помочь, – произнес он. – Я не специалист по носам, и не верю, что вам восемнадцать лет, есть у вас удостоверение личности или нет. Я бы дал вам около пятнадцати. У меня нет привычки обсуждать подобные вопросы с молодыми особами без присутствия их родителей или сопровождающих.
Соня закусила губу, стрельнула на него своими фиалковыми глазами.
– Какая разница, сколько мне лет, если я за все плачу? – спросила она, вставая со стула. – У меня есть наличные. В этом нет ничего противозаконного, не так ли?
Он пожал плечами, отложив папку в сторону:
– Относительно законности мне придется проконсультироваться у моего адвоката, однако у меня есть собственное правило: не оперировать подростков, разве что в случаях, не терпящих отлагательства. А теперь идите и забудьте об операции. Раньше чем через пять лет и не приходите, если, конечно, к тому времени не передумаете оперироваться. Вы еще ребенок!
Соня широко распахнула выданный халат:
– Неужели? И это вы считаете детским телом? Врач взглянул на нее:
– Если вы настаиваете на самовредительстве, вам придется найти кого-нибудь другого, кто менее меня дорожит своей репутацией. Я очень надеюсь, что вы не сможете найти интересующего вас человека. Ваше тело еще не прекратило расти. Возможны различные осложнения.
– О черт!
Соня вышла из кабинета в комнату для переодевания. Пока что ее возраст был наиболее труднопреодолимым препятствием. Набросив одежду, она вышла из клиники на улицу, где ее поджидало такси.
Когда они проезжали вдоль берега, она не отрываясь смотрела на океан. Ей удалось уговорить старую женщину, вызвавшуюся помочь найти ее мать, устроиться в лучшем отеле Ла Джоллы «Ла Резиденсия». Поскольку у нее не было кредитной карточки, ее попросили оплатить проживание вперед. Это было две недели назад, и все это время персонал гостиницы с симпатией выслушивал ее рассказы о том, что она богатая сирота, удалившаяся на отдых, чтобы развеяться после ужасной автокатастрофы, унесшей жизни ее обоих родителей. Пятидесятидолларовые банкноты, которыми Соня щедро одаривала горничных и официантов, обеспечили ей определенную популярность, а когда многие стали удивленно поднимать брови, видя обилие наличных денег, она приобрела туристские чеки.
Наиболее полезным изо всех пока оказался парень с прямым взглядом, одевавшийся как банковский служащий, отвечавший за бухгалтерию отеля. С момента, когда Соня заплатила ему толстой пачкой банкнотов, он был ею просто очарован, и когда Соня пожаловалась ему на трудности судьбы, тут же предложил достать поддельное удостоверение личности. В награду за это она обещала ему обед, но всячески тянула время и не торопилась выполнять обещание. 0н был слишком серьезным, слишком напористым, и она опасалась, что вновь придется испытать то, что уже пережила в машине с египтянином три недели назад. Эти три недели теперь казались тремя годами в ее жизни, богатой переменами. Она все еще не была уверена в том, как ко всему этому относилась. Одна часть ее души была возмущена, напугана и оскорблена, но другая, принадлежавшая повзрослевшей Соне, начинала чувствовать, что при определенных обстоятельствах те странные вещи, которые египтянин проделал над ней, могли бы оказаться волнующими. У нее будет достаточно времени, чтобы все это испытать после того, как она завершит свое преображение.
В четырнадцать лет она жила взрослой жизнью, которая удивляла и восхищала ее. За эти несколько последних недель ей пришлось быстро повзрослеть. Она понимала, что это была игра, лишь маска; что она действовала так, как, по ее мнению, действовали взрослые, однако ее маска была отличной, отполированной драматическими уроками, отточенная стремлением выжить в этой восхитительной, новой, ускользающей жизни. Она выглядела по-прежнему юной, когда сделала макияж и распустила волосы, но до сих пор никто не видел ее в таком виде и никто не говорил, что она блефует. Единственное, что нужно, так это убедить какого-нибудь врача в том, что она достаточно взрослая для операции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88