– Ты же должен понимать, что со стороны трудно понять нашу… близость.
Он виновато подался к ней, но она развернулась и вышла из кухни.
Санти сидел за чашечкой кофе в кафе отеля. Когда она вошла, он встал и после обычных приветствий налил кофе и ей.
– Оставайся еще на неделю, как ты и хотел, и мы можем еще все обсудить, – предложила она.
Санти покачал головой. Она терпеть не могла, когда он начинал вот так упрямиться.
– Знаешь, у испанцев есть поговорка, что наши действия звучат громче, чем наши слова, – сказал он. – Мы можем говорить еще хоть десять лет, но так и будем твердить одно и то же. Так что хватит слов, Марчелла. Начнем действовать! У меня есть дела, которыми пора заняться. Тебе я предложил все, что только имею – мою любовь, мою жизнь. Твоим детям я тоже предложил все это.
– Я знаю только одно: я люблю тебя, – сказала она.
– Тогда летим сегодня днем со мной в Барселону, – продолжал твердить он. – Не могу я играть в эти американские игры, Марчелла. В Испании дети не вмешиваются во взрослую жизнь своих родителей.
– Я не могу сейчас бросить Марка, – сказала она. – Не сейчас.
– Значит, Марк все-таки на первом месте? – спросил он.
Повисло молчание, и она подумала, как же все-таки смешно, что у них заняло целые часы обдумывания и обсуждения то, что свелось к такому простому вопросу. Она взглянула широко распахнутыми глазами в его вопрошающие глаза: в эти темные глаза, в которых отражалась его любовь к ней и его гордый, сильный характер. От этого мгновения зависело все.
– Сейчас – да, – вымолвила она, видя, как любовь мерцает в его глазах. – Конечно, благополучие Марка – прежде всего.
То, что Санти уезжает, не осознавалось ею, пока они ехали в аэропорт. Марчелла старалась смотреть на дело объективно, силилась понять, что его гордость повелевает ему сделать именно это, но чувствовала себя так, будто ее предали.
– Это же смешно, – бормотала она. – Мы же любим друг друга! Мы оба понимаем это. Мы не должны разлучаться.
Санти не отвечал. Он нагнулся вперед к Дональду, когда они подъехали к аэропорту:
– Не нужно парковаться. Просто подвези меня к «Иберии». – Он обернулся к Марчелле: – А то начнутся долгие проводы, и будет только хуже.
Они повернули, как показывал указатель, к стоянке самолетов фирмы «Иберия», и Дональд послушно оставил мотор работать, когда они остановились, а сам пошел доставать чемодан Санти из багажника. Но не в силах Марчеллы было вынести мерный звук мотора, словно отсчитывающего уходящее от них время. Она перегнулась через сиденье и выключила его. Санти вновь обернулся:
– Спасибо тебе за все, Марчелла.
Он поцеловал ее, и она видела, каких усилий ему стоит держать себя в руках. В его взгляде она прочла просьбу о прощении за то, что он не в состоянии принять ситуацию, которая идет вразрез с его убеждениями.
Она одеревенело сидела, пока он выходил из машины, забирал у Дональда свои вещи и благодарил того за все услуги, горячо пожимая ему руку. Потом он показался в окошке, сказал: «Я люблю тебя», повернулся и быстро зашагал к входу в аэровокзал.
Марчелла расстроенно смотрела на его удаляющуюся фигуру. Дональд сел в машину и уже завел мотор, но тут она выскочила из автомобиля и побежала за Санти. Она стояла за контрольной линией, наблюдая, как проверяют его билет, как он здоровается со служащим, оформляющим его документы. Она смотрела и молила Бога, чтобы он обернулся. Когда он увидел ее, в его глазах она заметила ту же боль, то же страдание. Она кинулась к нему, схватила за руку.
– Но это же глупо, Санти! Мы любим друг друга! Мы сумели встретиться – как же мы можем вот так просто отпустить друг друга?
Лицо его засияло:
– Так пойдем со мной к кассе и узнаем, нет ли свободного места?
– Нет, – сказала она. – Нет, не могу. Давай договоримся, когда снова встретимся. Я ли прилечу в Испанию, ты ли вернешься сюда…
Он посмотрел прямо ей в лицо, и она остановилась. Легонько поцеловав ее в щеку, он прошептал «До свидания», словно в забытьи, и пошел на контроль. Проходя через детектор, он совсем повесил голову. Марчелла стояла среди обнимающихся пассажиров, некоторые из них плакали, и слезы, которые катились по ее лицу, не казались слишком неуместными. Когда Санти подошел к последнему барьеру, он шутливо отсалютовал ей и испарился.
Она повернулась и пошла прочь к машине, автоматические двери аэропорта со свистом пропустили ее.
Как же это случилось? Их любовь – такая настоящая, такая предопределенная свыше – не могла кончиться вот так!
Воздух был наполнен дымом и чадом от паркующихся автомобилей, моторы газующих машин и подъезжающих лимузинов погружали площадь в неимоверный шум. Дональд предупредительно распахнул перед ней дверцу. Машина тронулась по направлению к городу, и она слепо глядела в окошко.
– Домой, миссис Уинтон? – спросил Дональд, переезжая мост. Она встретилась с его внимательными глазами в зеркальце. Это был самый добрый и сдержанный человек, какого она знала, и в чем-то он знал ее лучше, чем кто бы то ни было. По его голосу она могла понять, что ему по-своему хочется утешить ее.
Но она не ответила.
– Тогда я отвезу вас домой, – решил он за нее. «Нет, только не домой», – подумала она. Сейчас ей вовсе не хотелось возвращаться домой. Ей было отвратительно все, что касалось ее жизни, – квартира, творчество, сын, даже собственное отражение в зеркале.
– Отвези меня на Пятьдесят седьмую улицу, угол Восьмидесятой, – попросила она Дональда. Она думала о том, что ни за что не могла бы вернуться на эту необитаемую землю отчаяния и стыда, но сейчас она была не в силах пережить остаток дня без какой-то поддержки, а это смехотворное жалкое подобие любви было единственным прибежищем, которое она знала.
– Можешь ехать домой, – разрешила она Дональду, когда через сорок минут он притормозил. – Сегодня ты мне больше не понадобишься.
Она стояла в темноте кинозала, не очень хорошо понимая, зачем пришла сюда. Причин, конечно, был целый десяток, и все же ни одной настоящей причины не было. Просто это было лучше, чем идти домой. За несколько мгновений, пока ее глаза привыкли к темноте, прежняя жизнь окутала ее своим соблазнительным лживым уютом. Несмотря на то что сама мысль о сексе была ей ненавистна, ее тело жаждало каких-то прикосновений, какого-то успокоения. Ее даже передернуло при мысли, какой сложной натурой она вдруг стала. Возможно, ей хотелось как-то наказать себя, посмотреть, как низко она может опуститься, согласно общепринятой шкале счастья, от утонченных чувств, которые были ей некогда доступны, весь путь к этому. Она оглядела темный зал. Смешно, но единственное, что она ощущала в знакомом, безвкусном убранстве, была любовь! В том настроении, в каком она пребывала, ей казалось, что все одиноко сидящие мужчины поворачивают головы в ее сторону, словно пытаются утешить ее в утрате. У нее было такое чувство, будто они всё знают и только дожидаются здесь, чтобы все уладить. Она споткнулась и прямехонько угодила в объятия высокого седовласого мужчины, который болтался здесь с таким видом, будто у них назначено свидание. Она была так ошеломлена, что на какую-то долю секунды ей показалось, будто это ее отец. Он облапил ее, и она расслабилась в объятиях своего отца, всегда заставлявших ее чувствовать, что с ней никогда ничего не случится. Она вдыхала его чистый, с примесью одеколона запах, чувствовала аромат табака, который в ее памяти всегда был связан с отцом. И только когда он стал крепче прижиматься к ней, она вырвалась и побежала прочь из зала.
Она сразу же перебежала на противоположную сторону улицы. Был теплый июньский вечер, еще совсем светло. Но жизнь внезапно, бесповоротно переменилась. Жизнь оказалась совсем другой, чем раньше казалась Марчелле, – рядом ступенек, ведущих к счастью. Вместо этого оказалось, что жизнь – сплошная цепочка уверток, прячущих то, чего больше всего хочется. А уж если ты и получишь желаемое, то цену заломят совершенно неимоверную.
В своих книгах она утверждала, что любовь – самое важное в жизни, единственное, ради чего стоит жить. А теперь она поняла, что любовь значит для нее даже больше, чем она думала. Она была столь могущественна, что становилась угрозой для безопасности других людей; она оказалась столь же зависима от любви Санти, как Марк был зависим от ее собственной. Вот почему она и отпугнула Санти. Хотя… теперь, когда она знает, что любовь мертва, может быть, ей удастся все свое внимание посвятить сыну и своим книгам? Вероятно, так и было задумано, так и угодно кому-то распорядиться ее жизнью. Нужна жертва. Никто никогда не получит ничего просто так. И это нужно твердить себе постоянно.
Она и твердила себе это, даже когда уже входила в темную квартиру и, не включая света, пробралась к бару. Две, три, четыре рюмки виски не сумели ослабить боль. Как и все, спиртное тоже заставляло ее страдать еще больше. Санти! Даже вспоминать это имя невыносимо больно!
«Ну нет, Марчелла, – сказала она себе, – ты поступаешь не слишком-то хорошо. Ты поступаешь плохо. Но едва ли у тебя есть выбор…»
Красавец мужчина в темных очках, летящий вечерним рейсом в Барселону, отклонил попытки хорошенькой стюардессы пофлиртовать. Вместо этого он попросил конверт и бумагу. Покусав кончик ручки, он принялся за письмо:
«Моя дорогая возлюбленная Марчелла!
Я пишу тебе это послание в самолете, думая о тебе каждую секунду с тех пор, как мы расстались. Я должен был уехать, потому что мне хотелось как можно сильнее выразить свой протест против того, что твой сын имеет над тобой такую огромную власть. Это эгоистично, что я так нуждаюсь в тебе и так хочу тебя, но мне кажется, у меня есть на тебя право.
Я верю в то, что мы рождены, чтобы быть вместе. Без всякого эгоизма (можем ли мы не быть эгоистами?) я искренне верю в то, что тебе нужно быть с Марком – так, как звери ухаживают за своими детенышами: с любовью, но твердо.
Я всегда думал, что моя испано-майорканская гордость – лучшее, что я имею, но теперь вижу, что слишком большая гордость может привести к тому, что я тебя потеряю. И я готовлю себя к тому, чтобы забыть про гордость, потому что жизнь без тебя не может сравниться с жизнью с тобой. Чтобы поддержать свой боевой дух, я должен верить, что через каких-нибудь несколько дней ты увидишь, что я был прав, и будешь верна себе, а не слабостям Марка. Он должен расти реалистом в мире, где мать не может ставить счастье сына выше своего собственного, особенно если мать молода, хороша собой, умна и рационалистична, если она способна вызвать в человеке такую любовь, какую ты вызвала во мне.
Я всегда полагал, что человек не должен жить одними надеждами. И все же я жду от тебя любой весточки. Я буду ждать, моя дорогая, буду ждать, пока мои руки снова не почувствуют тебя в своих объятиях, пока мои губы не прижмутся к твоим, где им и надлежит быть.
Всегда твой Санти».
Он внимательно перечитал написанное и сложил листок бумаги. Это было не совсем то, что он хотел бы сказать, но его английский был ограничен, и он чувствовал такую печаль, какой не испытывал никогда в жизни. Он вздохнул и сунул конверт в карман. А может, вдруг подумал он, лучше и вовсе не посылать письма? Но это он решит в Барселоне.
Марчелла погрузилась в работу, вычитывая гранки «Музыки любви», последние страницы которой уже были набраны. Ей удалось так устроить свою жизнь, что она проводила в одиночестве как можно больше времени. Если уж ей не суждено быть с Санти, она хотела остаться совсем одна. Чем более одинокой она себя чувствовала, тем больше заставляла себя писать. Она писала до глубокой ночи, пока не начинала брезжить заря и привычный шум машин не наполнял близлежащие улочки. Она чувствовала, что впервые пишет настоящий любовный роман, потому что теперь что-то настоящее случилось с ней самой. История о двух американках, отправившихся в путешествие на Майорку, должна была быть написана, пока впечатления еще свежи в памяти. Нужно непременно донести до бумаги ее воспоминания о напоенном ароматом сосен воздухе Пальмы, о звуках улицы за стенами квартиры Санти, о нежнейших оттенках олив в Дее, об их любви. На этот раз она описывала любовные отношения совсем иначе, чем в своих предыдущих книгах, – в них было меньше секса, больше духовности, больше романтики. Каждый раз, когда наверху страницы она печатала заглавие «Вечность начинается сегодня», она вспоминала, как Санти произнес впервые эти слова, и любовь смешивалась в ней с острой болью.
Поделиться своей страстью с миллионами читателей – это действовало на нее очищающе. Это сочинительство становилось криком, идущим из ее сердца и души. Она знала, что читатели обязательно поймут то, что она хотела сказать. Наконец-то она позволит им узнать, что же испытывает по-настоящему любящая женщина.
Марк был достаточно чуток к ее чувствам, чтобы понять, что ему следует держаться подальше. Ночные часы, которые она проводила за работой, означали, что спала она теперь до полудня. Вставая, она первым делом шла к письменному столу и просматривала почту, которую приносил Марк. Если письма от Санти не было, она давала себе слово не писать к нему. Но во время своих долгих ночных бдений, особенно между тремя и четырьмя утра, она неизменно нарушала данное себе обещание и с упоением принималась писать ему длинное, исполненное любви письмо. Она надписывала их «Экстренная почта» и откладывала, чтобы Марк опустил их утром по пути на занятия. Ему не нравилась его роль почтальона.
Когда однажды Марчелла поднялась раньше обычного, она застала его выходящим из своей комнаты.
– Зачем ты пишешь этому типу? – выпалил он. – Я думал, с этим давно покончено.
В это мгновение она ненавидела собственного сына, и он должен был почувствовать это, поймав ее ледяной взгляд.
– Тебе нет необходимости читать надписи на конвертах, – холодно сказала она.
– Его конверты ты называешь «Экстренной почтой»? Разумеется, я прочел имя, – парировал он.
Она пронзила его взглядом.
– Это экономит мне время, Марк, – пояснила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88