— Людишки. Ты к ним с добром, они к тебе — с ядом. Ты вот сейчас лучшего друга убить хотел. А за что? За правду! Кому мстишь, Витя? Раскинь мозгами: он с ней сейчас любовь изучает, а ты где?
Витька снова бросился на Бородаева, но и на этот раз Бородаев увернулся.
— Вот что, парень, — сказал он хмуро. — Шутки в сторону, давай о деле…
— Давай, — машинально повторил Витька.
— Конечно, можно по-простому, по-деревенски. Скажем, он от нее сейчас выйдет, а мы его — раз! И под колеса! Ничего?
— Пусти за руль, — Витька закусил губу. — Я сам…
— Значит, можешь его убить? — с интересом спросил Бородаев.
— Да не лезь ты мне в нутро! — закричал Витька. — Можешь — не можешь. Не пойму я, что тебе-то надо? Темнишь, гад!
— Чего темнить? Помоги мне, а я помогу тебе, вот и вся темнота.
— Чем это ты мне поможешь? — усмехнулся Витька.
— Грязную работу за тебя сделаю. Кокну этого Эсадзе и весь сказ. Раз ты такой из себя Ромео — будет тебе Зинка. Куда ей деваться? А ты мне за это в одном деле поможешь. Ну, как?
Витька повернулся и молча пошел прочь. Бородаев посмотрел ему в спину и сплюнул:
— Кусок навоза ты, а не человек. Ну и пропадай, как падла. — Бородаев прыгнул на сиденье своего фургона, включил зажигание. Взревел мотор, автомобиль скрылся за поворотом улицы.
Витька долго стоял у подъезда Зины. Чего он ждал? На этот вопрос ответа не было. Просто стоял и ждал неизвестно чего. Стоял, потому что не было сил идти.
Из подъезда вышел Эсадзе, закурил. Огляделся, плотнее запахнул плащ и, насвистывая, зашагал по тротуару. Витька подумал мгновение и двинулся следом за ним. Приближалась полночь, фонари светили вполнакала, прохожих почти не было. Впереди, у столба, мелькнула ярко освещенная табличка стоянки такси и несколько зеленых огоньков. В ожидании пассажиров шоферы сгрудились у передней машины и коротали время в разговорах. До Витьки донеслись голоса, смех, Эсадзе ускорил шаг. Витька опустил руку в карман, нащупал рукоятку складного ножа. Это был подарок Зины, и Витька горько и обреченно подумал о том, что все складывается словно нарочно, по чьей-то злой воле. «Судьба у меня такая, вот что», — тихо сказал он и начал догонять Эсадзе. Тот шел, по-прежнему насвистывая, и ничего не слышал. На ходу раскрыв нож, Витька в несколько прыжков настиг соперника и ударил.
— А-а-а-а, — на одной нескончаемо высокой ноте закричал Эсадзе, и его крик эхом отлетел от черных домов и повторился где-то вдали, замирая…
Витька повернулся, побежал. Он слышал позади возбужденные голоса таксистов, трель свистка, вероятно, это звал на помощь милицию кто-то из них. Страх прибавил сил. Витька свернул в один переулок, потом во второй и остановился только тогда, когда увидел перед собой знакомый дом.
Он поднялся на третий этаж, позвонил. Дверь открылась. Бородаев, зевая, прикрыл ладонью рот:
— Поспать бы дал, милый. Что стряслось?
— Я… на все согласен, Борода. Убивать его… больше не надо. Я… сам… — Витька протянул Бородаеву нож. — Уже все.
Бородаев с интересом осмотрел лезвие и вернул нож Витьке.
— Ну сам, так сам… Входи.
Дело о нанесении Эльдару Эсадзе «менее тяжких» телесных повреждений не попало в МУР. Оно не попало туда потому, что Эсадзе, когда к нему в институт Склифасовского приехал дежурный следователь, показал, что на него напал неизвестный с целью ограбления и после удара ножом забрал из кармана 45 рублей. Следователь записал показания Эсадзе и весь материал направил в районное следственное управление, по месту совершения преступления.
Эсадзе совершил ошибку, граничащую с преступлением. Но, во-первых, он не видел того, кто ударил его ножом. Просто, очнувшись и узнав, что содержимое карманов цело, Эсадзе сопоставил некоторые факты последних дней и пришел к выводу, что ударил его не кто иной, как Витька Володин. И сделал это, конечно же, из-за Зины, из ревности. «Выследил нашу встречу, — соображал Эсадзе. — Дождался, пока я от нее уйду, и… Эх, дурак, дурак. Знал бы, о чем мы с ней говорили, знал бы, как она по нему, сволочи такой, сохнет, — разве ударил бы меня? А я-то… Нет, чтобы отвлечь ее от подонка. Нет, чтобы заставить обратить на себя внимание. Нюни распустил, разжалобился, даже этому… гнусу посочувствовал. А он меня отблагодарил». Если бы речь шла только о Володине, Эльдар не задумался бы ни на секунду. «Сажать таких надо без всякой пощады!» — скрежетал он зубами. Но арест Володина неминуемо повлек бы за собой не только допрос Зины, но и раскрыл бы ее отношения с Володиным, опозорил бы ее, по мнению Эсадзе, раз и навсегда. Этого Эльдар допустить не мог. Он любил Зину. Любил давно и безнадежно — с того самого первого дня, когда она, поступив на завод, пришла к нему в комитет становиться на учет. «Один пострадаю, — решил Эсадзе. — Потом, когда все кончится, расскажу. Пусть сама сравнит, кто он и кто я».
И оперативная группа Кондратьева осталась без сведений. Без тех сведений, которые разом могли все поставить на место. Правда, Смирнов доложил Николаю Федоровичу о ранении Эсадзе. Но проверка материала подтвердила: случайное ограбление.
Два дня спустя Бородаев сказал Витьке:
— Ну, счастлив твой бог, парень. Узнал тебя Эсадзе или не узнал, видно, решил молчать.
— Не видел он меня, — беспечно махнул рукой Витька. События того вечера отошли в прошлое и казались всего лишь неприятным сном.
Бородаев внимательно посмотрел, усмехнулся:
— Ему догадаться, что это ты, — раз плюнуть. Он из-за Зины молчит. Любит он ее, понял?
Витька нахмурился:
— Давай по делу. Борода. Об этом — все!
— Готовься, — снова усмехнулся Бородаев. — Скоро дам тебе сигнал.
* * *
Иванов вышел из кабинета, тщательно запер дверь. В руке он держал газетный сверток. По внутреннему коридору он перешел из административного корпуса в заводской и вышел точно к дверям специальной кладовой. Посмотрел на часы — было ровно два. И почти сразу же, буквально через несколько секунд, из-за поворота двое рабочих выкатили тележку, на которой стоял алюминиевый контейнер с готовой продукцией. Сквозь решетку Иванов увидел Зину. Она находилась около открытого сейфа и выдавала работнику 2-го цеха тоненькие пачки с золотой фольгой.
Иванов прошел по коридору и остановился на повороте. Здесь были двери, которые вели на одну из внутренних лестниц. Эта лестница соединяла несколько подсобных цехов, расположенных на разных этажах корпуса. Иванов вышел на площадку. В углу матово поблескивал ствол шахты мусоропровода — почти такого же, что и в обычных жилых домах, только пошире. Этот мусоропровод предназначался для эвакуации бумажных отбросов из картонажного цеха. Изредка девушки-работницы вывозили на площадку тележки с мусором и, натянув огромные брезентовые рукавицы, сбрасывали его в шахту. Некоторое время Иванов наблюдал за ними, потом подошел к мусоропроводу и швырнул в него свой пакет.
Вечером после работы Зина догнала Витьку неподалеку от проходной.
— Отойдем.
Они сели на скамейку в скверике перед станцией метро.
— Витя… Ты только не вздумай мне врать! Ты ударил Эльдара?
— Вот еще, — нервно хохотнул Витька. — Еще чего скажи.
— Где мой нож?
— Вот, — Витька полез в карман, достал нож. Зина раскрыла его и долго смотрела на матово поблескивающее лезвие.
— Значит, не ты?
— Заладила, — Витька вырвал у нее нож, сунул в карман. — Все?
— Все, — кивнула она. — Иди. Но ударил его ты. Я чувствую, что ты. Ненавижу тебя, мелкого и трусливого гада! Уходи сейчас же. Слышишь?
— Слышу, — Витька повернулся. — Еще раз-другой все равно встретимся. А там, как в песне: «Проходит жизнь, как яркий сон».
Он ушел.
Спустя несколько часов к наземному вестибюлю станции «Ленинские горы» подъехало такси. Миронов вышел из машины, скрылся в дверях метро. Пашутин уже ждал около разменных автоматов и читал газеты. Они вместе ступили на эскалатор. Время было позднее, пассажиры торопливо сбегали вниз — скоро должен был уйти последний поезд.
— Они готовятся, — Пашутин сошел на ступеньку вниз и повернулся лицом к Миронову.
— Это хорошо, что вы сказали они…
— Почему? — удивился Пашутнн.
— Отделяете себя от них. Это хорошо. Подробности?
— Будут брать платину, — внушительно сказал Пашутин. — План такой: завтра всю платину — сто кило порошка — отправляют соседям на смежное предприятие. Повезет Бородаев. И не довезет до места.
— Ясно. Кому они собираются сбыть эту платину?
— Не выяснил, — Пашутин виновато раззел руками. — Скрывают. Осторожны очень.
— Вы уверены, что платина — конечная цель? — Миронов внимательно посмотрел на Пашутина.
— Уверен, — вздохнул Пашутин. — Платина.
— А золото? — осторожно спросил Миронов. — Честно сказать, логики нет: возились с Володиным, готовились, а теперь в сторону. Пятьдесят килограммов золота — не шутка.
— Все просто, — Пашутин смотрел Миронову прямо в глаза. — У Бородаева ничего не вышло с Витькой в том смысле, что Витька с Зинкой окончательно расплевались, и, сколько Борода их ни мирил — голяк. Раньше ведь как рассчитывали? Витька Зинку обработает, она все и сделает. Не вышло.
— Значит, Володина побоку?
— Выходит, так.
…За зеркальными стеклами галереи переливались мириады вечерних огней. Вот они скрылись за кронами Нескучного, стало темнее.
— Спасибо, поезжайте домой, — отпустил Пашутина Миронов. — Если что — звоните.
— Есть.
Пашутин обладал определенным контрмилицейским опытом. Он понимал, что за ним могут следить. Знал, что любой его разговор могут прослушать и записать на пленку. Он был предельно осторожен. Но в том-то и дело, что никакой, даже самый изощренный преступник не в состоянии всего увидеть и обо всем узнать, даже если он осведомлен о возможности милиции, готов к встрече с ней.
Под грохот колес Пашутин задремал и не заметил, что еще с перрона его «ведут» сотрудники специальной службы уголовного розыска. Кстати, они вели его с того самого дня, как он предложил свою помощь Миронову. Вели не потому, что Николай Федорович и его сотрудники всем не верили. Просто слишком большая ставка была на кону, чтобы можно было вот так, запросто, довериться первому встречному. И Пашутина проверяли. Однако эта проверка ничего компрометирующего не дала…
Вот и на этот раз Николай Федорович выслушал доклад старшего бригады, положил трубку и сказал Миронову:
— Лег спать твой Пашутин. Агнец, да и только. — Николай Федорович в упор посмотрел на Миронова: — Ты ему веришь?
— Я верю фактам. Какие у нас основания ставить Пашутина под сомнение?
— Давайте подумаем все вместе. — Николай Федорович обвел глазами своих помощников. — Давайте взвесим все «за» и «против». Высказывайтесь, капитан. — Он взглянул на внука.
— Пашутин — инициативник, предложил свои услуги сам, — сказал Генка. — Считаю, что это в порядке вещей. Человеку обрыдло преступное прошлое, преступное настоящее, и он искренне хочет подвести черту. Объективная проверка его не скомпрометировала. Давайте будем верить фактам. Я считаю, что товарищ Миронов прав.
— И я считаю, что прав, — поддержал Смирнов. — Раз не доказано обратное.
— Допустим. — Николай Федорович прошелся по кабинету. — Значит, от золота они отказались? Будут брать только платину?
— Факт! — широко улыбнулся Генка.
— Почему факт? — остановился Николай Федорович.
— Вспомните, как они подставили нам Лабковского. — Генка начал горячиться. — Зачем? Чтобы мы слушали этого Лабковского и верили каждому его слову! Например, они продемонстрировали Лабковскому ссору Володина и Ананьевой! И мы должны в эту ссору верить! На самом-то деле весь их расчет строился именно на интимных отношениях Ананьевой и Володина, на их любви! А это все лопнуло!
— Допустим, — снова сказал Николай Федорович. — Значит, они хотели, чтобы мы верили Лабковскому. Хотели с помощью ничего не подозревающего Лабковского отвлечь нас от своей основной операции. А от какой? От золота или от платины?
— Трудный вопрос, — неуверенно произнес Генка. — Но мы договорились верить Пашутину. Выходит, от платины.
— Есть еще один вопрос. — Николай Федорович усмехнулся. — Что такое ссора Зины и Вити? Зачем нам об этой ссоре знать? И какую точную цель преследовали бандиты, извещая нас об этой ссоре?
— А знаете что? — встрепенулся Смирнов. — По-моему, я цель понял. Они как хотели? Чтобы мы вначале поверили Лабковскому, начали активно разрабатывать версию «Ананьева — Володин», потом поняли, что это пустой номер, и нас просто-напросто хотят отвлечь от основной операции. Тогда, по их расчетам, мы плюнем на Володина и Ананьеву и начнем искать настоящую проблему. Тут-то и появится Пашутин со своей версией чистой платины. И мы на эту версию клюнем. А на самом деле…
— Они возьмут золото? — насмешливо перебил Миронов. — А как? Зина им ничего не даст. А и даст — его не вынести с завода. Охрана удвоена…
— Подождите, — остановил его Николай Федорович. — Смирнов дело говорит. Мы сможем поставить наших людей рядом с кладовой?
— Нет, — сказал Миронов. — В этом коридоре одна дверь — в кладовую. А в кладовой — только шесть метров площади, сейф в стене и столик Ананьевой. Никого не спрячешь.
— Понятно, — Николай Федорович задумался. — Тогда есть только один выход, чтобы не рисковать. Нужно уже сейчас, сегодня, обмануть преступников. Это я возьму на себя. До завтра.
Домой Николай Федорович пришел вместе с Генкой поздно. Нина накрыла стол.
— Ну, мужчины, отличились. В кои-то веки все за одним столом!
— Бати нет, — посетовал Генка.
— Здесь я, — Виктор вошел в столовую, вытирая шею мохнатым полотенцем. — Прошу извинить, нетерпением горю: как успехи?
— А никак, — беспечно пожал плечами Николай Федорович. — Скажи, Виктор, ты помнишь «Санько»?
— В лицо? — Виктор сел к столу. — Лоб высокий, широко поставленные глаза, уши слегка оттопырены, нос прямой, губы полные, уголки рта вверх. Типичный русак. Почему спрашиваешь, батя?
— Никто его не помнит, — сокрушенно сказал Николай Федорович. — А у меня такое ощущение, что он, мерзавец, на заводе ходит и вроде бы посмеивается. Есть у меня одна идея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78