«В окно попал, гад — догадался Никита. — Не убил бы кого…»
Пантелеев уходил проходными дворами Госбанка. Он мчался, делая длинные скачки, словно взбесившаяся лошадь, которая из последних сил пытается уйти от стаи волков. Никита не отставал. Он не отвечал на выстрелы Пантелеева, понимая, что стрельба на улицах города опасна, а главное — бандита во что бы то ни стало нужно взять живым.
Пантелеев свернул за угол дома. Никита в горячке не сообразил, что теперь нужно проявлять максимум осторожности, и вылетел за угол, не останавливаясь. И тут же получил две пули в живот — Пантелеев стрелял в упор. Никита попытался поднять кольт и выстрелить, но не смог, не хватило сил. Уже гаснущими глазами успел он увидеть, как наперерез Пантелееву бросился человек в форме охраны Госбанка. Никита узнал его: это был сосед Коли — Бирюков.
— Осторожнее! — крикнул Никита, но Бирюков не услышал. Пантелеев трижды нажал на спусковой крючок. Трижды выплеснулось из вороненого ствола короткое пламя, и, сделав несколько заплетающихся шагов, Бирюков упал. Пантелеев подобрал его наган, нагнулся к Никите. Тот был мертв.
…Вечером к Кондратьевым зашел Ганушкин, остановился на пороге:
— Добрый был мужик… Когда похороны?
— Завтра, — с трудом сказала Маша и зарыдала.
Коля попытался ее успокоить, но не смог. С тоской посмотрел на Ганушкина:
— Слышь, Ваня, мне на работу надо. Ты посмотри здесь.
— Не сомневайся, — с готовностью отозвался Ганушкин. — Мы с Таей посидим, ты иди.
Коля шагнул к дверям, и вдруг Маша бросилась к нему, повисла на шее:
— Не пущу! — срываясь на визг, закричала она. — Тебя тоже убьют, Коля! Я не хочу, не хочу, чтобы тебя… несли… Музыки этой… страшной… не хочу!
Коля молча оторвал ее руки от своих плеч, кивнул Ганушкину и ушел.
…Бушмакин сидел за столом, опустив голову на большие, узловатые, серые от намертво въевшейся металлической пыли руки. Увидев Колю, сказал:
— Жалко Никиту… Молодой совсем… Голова светлая.
— Разрешите доложить суть дела. — Коля отвернулся.
Бушмакин недоуменно взглянул на него и понял: Коля сдерживается из последних сил, чтобы не разрыдаться.
— Дамочка установлена, — докладывал Коля. — Мы с Колычевым продумали подходы к ней. Я должен представиться ей спекулянтом-лотошником. Для этого нужен товар. Я говорил с пятой бригадой. Они считают, что нужен шелк с цветами. Самый большой дефицит.
— Достанем, — кивнул Бушмакин, помолчал и добавил: — Похороны завтра.
«Похороны, — про себя повторил Коля. — Вчера разговаривали с ним на лестнице… Он был живой, здоровый, улыбался и шутил. Об истории обещал поспорить. А теперь — похороны… И Бирюков… На вид совсем не храбрец, а на тебе. Не задумываясь, пошел на такого волка. Скольких еще положат эти сволочи.
Но все равно, рано или поздно мы вырвем ядовитое жало профессиональной преступности — пусть ценой собственной жизни, но мы его вырвем».
— Я не приду, — хмуро сказал Коля. — Я должен работать, батя.
* * *
Маша вернулась с кладбища заплаканная, опустошенная. Села на продавленный диван — три дня назад его притащил Бирюков «в подарок», как он выразился; «а то больно смотреть, как вы свои молодые кости по жесткому паркету разбрасываете», — шутливо добавил он.
— Ты думаешь, я снова буду плакать, — мертвым голосом сказала Маша. — Нет, извини, Коля. Когда гробы опускали в землю, я приказала себе: «Все кончено, Мария. Это не для тебя».
— Что кончено и что не для тебя? — сухо спросил Коля.
— Я изломанная интеллигентка в шляпе и очках. Я хотя бывшая, но все же дворянка. Принцесса на горошине, если угодно! Я не могу сидеть и ждать, пока мне сообщат, что ты убит или… принесут тебя сюда и положат на стол!
— У нас нет стола, — улыбнулся Коля.
— Перестань шутить! — крикнула Маша. — Хватит!
— Что ты предлагаешь?
— Или меняешь работу или… жену!
Коля посмотрел на нее долгим взглядом.
— Ты помнишь? «Ты, невеста, обещаешь мужу твоему вечную любовь, верность и послушание во всем». Или забыла?
— Мы не венчались, не передергивай!
— А в душе ты этих слов не произнесла? — с укором спросил Коля.
Маша отвернулась и заплакала.
— Ты знаешь… как со мной разговаривать, — сквозь слезы прошептала она.
— Потому что я люблю тебя, — просто сказал Коля.
Он переоделся на специальной квартире уголовного розыска: нужно было избежать нежелательных встреч со знакомыми по дому и по работе — только абсолютная секретность обеспечивала успех операции.
Когда Коля выходил из ворот дома, в котором была спецквартира, дворник ткнул его черенком метлы:
— Вали отсюда, коробейник чертов! От вас одни скандалы с милицией.
— Ладно, дядя, не разоряйся, — сдерживая радость, сказал Коля. — Ухожу.
Дамочка жила на Саперном, в огромном доме с двором-колодцем, прикрытым мутным квадратиком неба. По плану Коля должен был появиться во дворе открыто, с расчетом на естественное любопытство «объекта», а уж потом, после первого поверхностного контакта, заинтересовать «объект» дефицитным шелком с цветами. Этот шелк еле выпросили работники пятой бригады у какого-то сочувствующего нэпмана…
Коля миновал подворотню, остановился и обвел взглядом черные глазницы окон. Пусто… «Ничего, сейчас я вас растрясу», — подумал он и хрипло закричал:
— А вот товар нележалый! На любой глаз, на всякое желание! Продаю за деньги советские, меняю на консерву мериканскую! Налетай, подешевело!
Этот странный текст два дня сочинял для Коли весь отдел. Сотрудники пятой бригады выслушали и подтвердили, что для петроградского разносчика средней руки текст этот безукоризнен.
И в самом деле — захлопали окна, а через минуту Колю уже окружила галдящая толпа. Расхватывали пакетики с солью, перцем, сахарином, содой. Коля едва успевал считать деньги. Не прошло и пяти минут — расклад опустел, разобрали все подчистую.
А нужной женщины не было…
Коля смял деньги, с трудом запихнул их в карман. Начал завязывать мешок.
— Чего-то у тебя к деньгам привычки нет, — послышалось густое контральто.
Коля поднял голову. Она! Глазки прищурены, руки уперлись в бедра, покачивается.
— Проходите, дамочка, нету больше ничего, — неприветливо бросил Коля и, закинул мешок за спину, повернулся, чтобы уйти. Расчет оказался верным — Коля с первого же взгляда правильно определил сущность этой бабы: жадна, любопытна, нагла.
— Не спеши, соколик, — пропела она ласково. — В мешке-то чего?
— Не про вашу честь, дамочка, — презрительно взглянул на нее Коля. — Вам, небось, нужны спички, соль или то, чем травят моль? — он улыбнулся.
— Хам, — сощурилась она. — Барахольщик. Деревня.
«А про деньги она верно заметила… — подумал Коля. — Надо будет это учесть. Остроглазая, стерва».
— Ну, глядите, — со значением сказал Коля и вытащил из мешка уголок цветного шелка.
Глаза женщины вспыхнули, как у кошки в темноте.
— Почем? — Она схватила край отреза, стала мять, изучать.
— Первеющий сорт, — гнул свое Коля. — Из царских запасов, между прочим.
— К тебе как попало? — Она подозрительно посмотрела.
— Имею связь во дворце, — сказал Коля. — Так что?
— Дам втрое против магазинной цены.
— Себе возьмите, — хмыкнул Коля. — Деньги нынче — бумага для сортира. И вообще, хотите обсудить — идемте куда-нибудь, не место здесь.
— И то, — кивнула она. — Вали за мной.
Поднялись на пятый этаж, вошли в квартиру. Коридор был уставлен сломанными стульями, дырявыми матрацами и ящиками. На стене висели два велосипеда.
— Хорошие машины, — с уважением покосился на велосипеды Коля. — Продайте!
— Не мои, — буркнула она. — Я сюда вселённая, понял? Как трудящаяся, одинокая женщина, стоящая на платформе советской власти, понял?
— А кто здесь до революции жил? — спросил Коля.
— Адвокат один, — равнодушно сказала она, но Коля заметил, как она с трудом, проглотила комок, и острый ее кадык двинулся сначала вверх, а потом вниз.
«Врешь, — с удовлетворением подумал Коля. — Этот „какой-то“ адвокат тебе не чужой». И вдруг Коля решился на очень рискованный шаг. Тихо и очень равнодушно он спросил:
— Муж ваш?
Она дико посмотрела на него, и Коля понял, что в следующую секунду она вцепится ему в лицо.
— Тихо, — Коля улыбнулся. — Нервничаете вы, не привыкли еще. Вот я и угадал. Хорошо, что я, а не легавый, ясно вам?
— Ясно. — Она глубоко вздохнула. — Спасибо тебе, учту. А почему же ты деньги мнешь и комом в карман кладешь? Словно вчера за лоток взялся?
— Ну, не вчера, — сказал Коля, — а с месяц будет. Нет еще привычки.
— А раньше чем занимался? — Она смотрела на него, не отводя взгляда.
«А вот этот случай мы не предусмотрели, — молнией пронеслось в голове у Коли. — Нужно что-то придумать. С ходу…»
— Соображаешь, чего наврать? — насмешливо спросила она.
— Соображаю, могу ли тебя обвести.
— Блатяк? — продолжала она. — Куликаешь?
— Был, — кивнул Коля. — По-свойски куликаю, само собой…
— Чего бросил? Завязал?
— Мусора в Москве на хвост сели, пришлось уходить, на время решил заначиться, другим заняться…
Она задумалась:
— С кем в Москве работал?
— С Берендеем Кутьковым, если слыхала о таком.
— Их всех взяли? — она хорошо разыграла недоумение.
— Не всех… — Коля тяжело посмотрел на нее. — А ты почем знаешь нашу жизнь? Или твой аблакат «Иваном» был?
— Почти угадал, — кивнула она. — Однако что это мы на пороге стоим? Хорошо еще, что квартира пустая, все соседи на службе. Ты проходи в комнату, не стесняйся…
Когда вошли, она тщательно закрыла дверной замок.
— Так спокойнее…
Коля огляделся. Вокруг торчали бесконечные полочки, а на них — статуэтки, чашки, хрустальные вазочки.
— Летошний год взяли мы с Кутьковым одну такую хазу… — сказал Коля. — Тоже всего было полно.
— Ну и что? — она поставила на стол бутылку с мутным самогоном и тарелку с солеными огурцами.
— Побили все на куски, — равнодушно сообщил Коля. — Берендей — он такой.
— Выпей и закуси, — она пододвинула ему тарелку и бутылку. — Сколько здесь? — Дамочка начала снова мять и щупать материал.
— Двадцать аршин… Чего-то мне неспокойно. Ровно бы, за стенкой кто-то есть.
— Никого нет, — ответила она быстро, и Коля понял, что врет.
«И карточку пантелеевскую надо на место вернуть… А как? — думал Коля. — Она ведь не выходит из комнаты. И не выйдет. А если в соседней кто-то есть, да еще в стене дырка, — мне фотку не положить, голову потеряю. Как же быть?»
Он опрокинул рюмку, захрустел огурцом.
— Консервы возьмешь? Сахарин? Муку? — спросила она.
— Этого у нас у самих в отвал. Нам бы… — Коля поискал глазами и снял со стены старинную, изукрашенную перламутром гитару с роскошным голубым бантом.
— Мальчик играет? — улыбнулся он. — Если бы девочка, бант розовым должен быть…
— Все-то ты знаешь, — посмотрела она недобро. — Не подавился бы — от излишка знаний.
— Мы не подавимся, мы — Берендея Кутькова выученики, — гордо сказал Коля и ударил по струнам:
Перебиты, поломаны крылья.
Тяжкой думою душу свело.
Кокаином — серебряной пылью
Все дороги мои замело…
Коля отложил гитару:
— Поняла, на что шелк сменяю?
— Тебе зачем? Сам нюхаешь или кому сбываешь? — спросила она.
— Коммерческая тайна. Я же не интересуюсь, откуда у вас, сочувствующей советской власти женщины, марафет? А?
— Язва ты, — усмехнулась она. — Черт с тобой, дам. Понравился ты мне. Люблю огромных мужчин.
Она томно потянулась. Коля испуганно вскочил, схватил мешок:
— Давай к делу, дамочка. Некогда мне.
— А я тебе разве не дело предлагаю? — Она придвинулась к нему.
Коля оцепенел. Он понимал, что в данной ситуации ему не миновать объятий адвокатши. Если ее оттолкнуть — развалится, лопнет, как мыльный пузырь, с таким трудом и риском налаженный контакт, а вместе с контактом провалится, не начавшись, операция по ликвидации Пантелеева. «Вот и решай… — лихорадочно соображал Коля. — Что делать и чем пожертвовать — чистотой взаимоотношений с Машей или поимкой Пантелеева…»
— Что-то ты темнишь, — сказала она. — Почему не хочешь? Не нравлюсь?
Коля подошел к прикроватной тумбочке, на которой стояли фотографии в рамочках, и незаметно уронил на столешницу фотографию Пантелеева.
— Нравишься, — повернулся он. — Не на того только нарвалась. Я, мать, не кобель, поняла? Сначала хахалей своих прогони, а потом видно будет! — И Коля яростно швырнул ей в лицо карточку Пантелеева.
Она послушно подобрала ее с пола и почти с нежностью посмотрела на Колю.
— Ревнивый, — сказала она грудным голосом. — Я о таком всю жизнь грезила. Муж у меня, видишь ли, дубина был. Совсем бесчувственный, не горячий совсем. А ты, я вижу… — она скрипнула зубами.
Коля схватил мешок, пулей вылетел в коридор.
— Марафет забыл, — зашипела она ему вслед.
Коля вернулся, схватил пробирку с белым порошком и наткнулся на ее колючий, вопрошающий взгляд.
— Я ждать буду. — Она жарко дохнула ему в лицо, но Коля вдруг поймал себя на том, что не верит ей. «Слова любовные, а глаза холодные, — подумал он. — Здесь что-то не чисто».
— Ровно через три дня жду, — сказала она. — Не забудь.
…Коля не ошибся. Едва закрылась за ним дверь, как из соседней комнаты вышел Пантелеев, задумчиво взглянул на адвокатшу:
— Рисковая ты, Раиса.
— Я подумала: если он из легашей — тебе надо самому посмотреть. Ты ведь бывший… — она усмехнулась.
— Не шути этим. Леня этого не любит, — сказал Пантелеев тихо, и она осела под его взглядом, словно вдруг напоролась на безразличные глаза гадюки.
— Я его пока не понял, — продолжал Пантелеев. — Да это и не важно — рисковать мне нельзя. В следующий раз придет — пусть за ним наши протопают. Легавый — в канал его. А не легавый… все равно в канал. На всякий случай. Береженого и бог бережет. Я, Раечка, год назад наплевал бы на этот, как бы сказать, юридический казус. Год назад, но не сегодня. Они, суки, растут на глазах, понимаешь? Оперативное мастерство у них растет. Кое в чем они теперь и сыскную полицию переплюнут. Делан, как сказал.
Через час Коля уже докладывал на оперативном совещании о результатах своего визита.
— Сделаем засаду, и как только появится, — возьмем, — потер руки Вася.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78