В порядке необходимой обороны молодой человек его ударил. Это мы можем подтвердить.
— Это еще проверить надо, — хмуро сказал старший.
— Не надо, — подошел второй патрульный. — Я этого парня знаю. Он нам в трамвае Чинушу сдал, свой парень.
— Ну, раз такое дело, — старший улыбнулся.
Патрульные вызвали дворника, записали адрес Колычевых и всех отпустили. Около Клопа, до приезда труповозки, остался дежурить дворник.
Квартира, в которой жил Бушмакин, состояла из четырех комнат, длинного коридора с уборной в конце и прихожей, из которой вела дверь в ванную комнату.
Все это Коля определил методом личного наблюдения и исследования, впрочем, подобная терминология в этот момент ему в голову, конечно, не приходила, и он пока даже думать не мог, что спустя самое непродолжительное время слова «наблюдение», «расследование», «метод» надолго, если не на всю жизнь, станут самыми употребительными в его лексиконе.
Коля отвернул кран в ванной и пустил воду. Долго думал — зачем второй кран, если идет точно такая же вода? Потом догадался: печка. Если ее протопить, из левого крана с красной шишечкой потечет горячая…
Уборная с белым унитазом привела его в восторг. Коля пять раз подряд спустил воду, каждый раз замирая от восхищения. За этим увлекательным занятием его и застала соседка Маруська.
Была она лет девятнадцати, румяная, с льняными волосами, высокой грудью — типичная петроградская деваха. На ней были туфли с пряжками-бантами. В левой руке она держала корзинку с яблоками, а в правой — мужской зонтик с загнутой ручкой.
— Ну и как? — подбоченясь, осведомилась Маруська. — Льется?
— Льется… — послушно сказал Коля и зачем-то спрятал руки за спину.
— Ну и кто же ты такой? — продолжала она допрашивать.
— Грельские мы, — объяснил Коля. — Из-под Пскова мы…
— Ага… А сюда ты как попал?
— А меня Бушмакин подобрал.
— Тоже мне, пятиалтынный, — сказала Маруська презрительно. — Он валяется, а его подобрали. Чудной твой Бушмакин, вот что я тебе скажу! Я ему говорю: выходи за меня замуж!
— А он? — заинтересовался Коля.
— А он говорит: соплива ты больно, — Маруська даже фыркнула от обиды.
— А ты чего?
— А я — через плечо! — обозлилась она. — Ты женат?
— Нет…
— Ну, женихом будешь. Неси зонтик в мою комнату, яблоко получишь.
Коля послушно поплелся за ней, по дороге разглядывая зонтик и пытаясь понять, для чего он, собственно, предназначен.
В комнате, обставленной еще беднее бушмакинской, Маруська спросила:
— Ты хоть с бабами дело когда имел?
— Не-е, — Коля покраснел. — Стыдно это…
— Сты-ыдно?! — изумилась она. — Ну и дурак! — Она смотрела на него смеющимися глазами, явно забавляясь его смущением.
Щелкнула входная дверь. Бушмакин крикнул с порога:
— Коля! Ты дома?
— Дома я, дома!! — отчаянно заорал Коля. — Здесь я!
— Так я и знал, — сказал Бушмакпн, входя в Маруськину комнату. — Совращаешь, бесстыжая?
— Вас не удалось, а уж этот — мои будет! — нахально сказала Маруська. — Угощайтесь яблочком!
— Благодарствуйте, — Бушмакин взял Колю за руку, спросил у Маруськи: — На завод чего не идешь?
— С завтрашнего, — устало сказала Маруська, развязывая платок. — А моих в деревне никого нет… Маманя, оказывается, полгода назад померла… Мне соседка сказала. А яблоки — из нашего сада. Вы берите всю корзину, я их все равно есть не могу… — Она зарыдала.
Хмурый Бушмакин вывел Колю в коридор:
— Отца ее во время штурма Зимнего убили. Он у нас на заводе работал. Мать с ними не жила, в деревню уехала еще года три назад. А Маруська отцу помогала, незаметно на токаря выучилась… Ты ее не обижай, понял?
— То не думай, то не обижай, — Коля пожал плечами.
— Как тебе объяснить, — задумчиво сказал Бушмакин. — Один от наглости людям морды бьет, другой от беззащитности в бесстыдство ударяется. Вот это у нее и есть. Скромная она в жизни и, как бы это сказать, — ранимая очень, понял?
На следующее утро Коля проснулся затемно. За дверью, в коридоре, орала Маруська:
— Бушмакин, эй, Бушмакин!
— Ну чего тебе, язва? — проснулся Бушмакин. Посмотрел на Колю, развел руками: вот, мол, наказание.
— Я стирать иду! — снова крикнула Маруська. — Давайте белье!
— Да ладно, — лениво сказал Бушмакин. — Мы уж сами. Вот ванную топить будем, тогда и постираем…
— А чем топить-то, дяденька? — насмешливо спросила Маруська. — Не хотите — как хотите, я пошла.
— Погоди… — Бушмакин, заскрипев дверцей платяного шкафа, бросил на пол узел с бельем. — Коля тебе поможет, донесет. — Бушмакин потянулся. — Я пока встану, поесть приготовлю, ладно?
Прачечная помещалась во дворе, в одноэтажном флигеле и когда-то обслуживала проживавших в бело-зеленом доме иностранцев. Теперь женщины со всего квартала ходили в эту прачечную стирать.
По дороге Маруська рассказала Коле, что рядом с нею всегда становится княжна Щербатова, а чуть позади — горничная бывшего председателя совета министров Горемыкина. Щербатова учится стирать — не старый режим, теперь никого не поэксплуатируешь, а горничная — та больше рассказывает истории из жизни высшего общества.
Вошли в прачечную. Она была неожиданно пуста, и Маруська в растерянности остановилась на пороге.
— Эй, есть кто-нибудь? — крикнула она.
Из-за деревянной перегородки, где складывали стиральные доски, вышла красноносая старушка в бойкой не по возрасту шляпке, помахала рукой:
— Бонжур, Мария. А что за галант с тобой?
— Горничная горемыкинская, — шепнула Маруська Коле. — Да вот, исподнее принесла, бабушка Виолетта.
— Неси назад, — хихикнула Виолетта. — Воды горячей нет, и теперь не будет долго.
— А как же стирать?
— А вот свергнем большевиков, — сказала Виолетта, — и все возвернется в лучшем виде: консомэ, бордо, бордели и старые шептуны в правительство — вроде моего хозяина. Слышь, девка… Чернь по всему городу водку жрет. Склады разбивают и жрут до чертиков. Ты сидела бы лучше дома, а то, не ровен час… Хотя защитник у тебя что надо.
— А вы? — Маруська с сомнением посмотрела на Виолетту.
— А на меня теперь и черт не польстится, — засмеялась та. — Слышь, девка, а Щербатову-то, княжну, убили вчера.
— Как убили? — Маруська даже присела от неожиданности.
— Да так и убили — ломом по голове. Пьяные. Да еще надругались. Так-то вот, — вздохнула Виолетта.
Вернулись домой. Бушмакин выслушал сбивчивый рассказ Коли и Маруськи и начал торопливо натягивать пальто.
— Куда? — удивилась Маруська. — До смены целый час еще.
— Идемте, — сказал Бушмакин. — Раз такое дело — наше место — на заводе. Мало ли что.
…Рабочие стояли на внутреннем дворе плотной стеной. Посредине, взобравшись на канцелярский стол, размахивал руками Вася.
— Товарищи! — кричал он. — Второй день подряд завод стоит по причине отсутствия электрической энергии и из-за того, что не подвезли уголь. Что это значит? А это значит, что революция останется без патронов и орудий, товарищи! Предлагаю назначить проверку — кто именно виноват — и к стенке!
Рабочие дружно подняли руки. Потом на стол вскочил комиссар из Смольного — чернобородый, в потертой кожанке. И Коля сразу узнал Сергеева.
— Проверка, конечно, дело хорошее, — негромко сказал Сергеев. — Но это во вторую очередь. В городе громят винные склады, товарищи. Наиболее отсталая часть населения поддалась агитации врагов революции и в пьяном угаре занимается бандитизмом. Я хочу, чтобы вы поняли главное. Агенты недобитого самодержавия пытаются опоить солдат и рабочих, натравить пьяных друг на друга и в пьяной междоусобице нанести смертельный удар авангарду революции — Петроградской коммуне! Долой врагов и губителей народа!
— Дадим решительный и беспощадный отпор контрреволюционным бандам погромщиков! — что было мочи заорал Вася.
Толпа поддержала его возмущенными выкриками. Рабочие окружили Сергеева. Бушмакин и Коля подошли к нему вплотную. Он узнал их и улыбнулся. Потом развернул на столе план Петрограда:
— Вот Малая Нева. Вот здесь, у Биржевого моста, Ватный остров, а на нем — казенный винный склад номер два. Охрана поручается вашему заводу. Выступать немедленно.
— А оружие? — спросил Бушмакин.
— Вы считаете, что против обманутых людей нужно оружие? — удивился Сергеев.
…Построились в колонну. Так уж получилось, что впереди, рядом с Сергеевым, оказались и Коля с Бушмакиным. Молча вышли за ворота завода и направились к набережной Невы.
У Летнего сада колонну догнала Маруська. Через плечо у нее висела огромная санитарная сумка военного образца.
— Женщинам в таком деле места нет, — сказал Сергеев.
— А где женщинам есть место? — ехидно осведомилась Маруська. — В двуспальной кровати?
— Ну и язычок, — покрутил головой Сергеев.
— Она теперь не уйдет, — сказал Бушмакин. — Бесполезно.
Маруська пристроилась рядом с Колей и старалась шагать в ногу.
— Горемыкинская Виолетта дала, — она похлопала по сумке. — Шептуну старому, Горемыкину, еще когда он председателем был, такая сумка по должности полагалась. В коридоре на вешалке висела. Мало ли… А вдруг они себе бо-бо сделают? Не просто ведь шептун. Пред-се-да-тель совета министров…
Впереди, слева, открылся Ватный остров. Он сплошь был застроен одноэтажными, барачного типа складами. К острову вел утлый деревянный мост.
Сергеев остановил колонну. Вдалеке тускло маячил купол Исаакия, ближе виднелась Ростральная колонна. Слева, в Петропавловке, слегка дымили высокие трубы Монетного двора…
Коля вертел головой во все стороны и восхищенно цокал.
— Переполняют впечатления? — улыбнулся Сергеев. — Наш город красив…
— Я так мыслю, — подошел Бушмакин. — Все сосредоточиваемся на острове. Если что — мост аннулируем.
— Как?
— Выкатим на середину бочку спирта, подожжем и — покедова! — весело сказал Бушмакин.
— Складской скрылся! — подбежал Вася. Рядом с Васей — статный голубоглазый парень в порванной студенческой тужурке. — А это, — Вася весело улыбнулся, — Никита, сын нашего мастера.
— Вы что, студент? — с сомнением посмотрел на него Сергеев.
Никита оглядел свою форму, пожал плечами:
— Нет… Это я купил по случаю, чтобы утешить отца. Он, видите ли, мечтал, что я стану студентом. Ну и пришлось притворяться. Из человеколюбивых побуждений, так сказать. Год сходило, а перед самым двадцать пятым октября отец увидел меня на Сытном рынке — я дрова таскал — все понял и выгнал из дома.
— Как он? — спросил Сергеев у Бушмакина. — Ничего?
— Отец — колеблющийся, — сказал Бушмакин.
— А Никита — свой в доску! — вдруг заявил Вася. — Я за него ручаюсь!
— Ручаешься? — усмехнулся Бушмакин.
— Между прочим, напрасно смеетесь. Никита уже давно и прочно стоит за народное дело. Так, Никита?
— Подтверждаю, — кивнул Никита. — Я всем нутром за революцию!
— Он, когда выбивали юнкеров с телефонной станции, помогал большевикам, — сказал Вася. — Включал-выключал телефоны.
— Умеете? — спросил Сергеев.
— Сестра у меня там работала, — тихо сказал Никита. — Убили ее… Юнкера…
— Понятно… — кивнул Сергеев. — Ломайте замки, берите себе в помощь людей и катите сюда бочки со спиртом. — И ты, Коля, давай с ними.
Коля, Никита и Вася убежали. Бушмакин достал кисет, протянул Сергееву:
— Одалживайтесь.
Скрутили цигарки, закурили.
— Из каких будешь? — спросил Бушмакин. — С первой встречи стараюсь, а определить не могу! А у меня глаз на человека острый.
— Механик я, — сказал Сергеев. — Работал в Пулковской обсерватории, ремонтировал телескопы. Но это больше для прикрытия основной работы.
— А основная?
— Революция, — просто ответил Сергеев.
Прикатили бочки, вышибли днища. В ноздри ударил густой запах спирта. Вася потянул носом и шутовски закачался.
— Вот благостыня…
— Ты не вздумай, — нахмурился Бушмакин.
— Да что вы, — заулыбался Вася. — Я этих пьяниц во как насмотрелся. У нас все пили: отец, братья, соседи… Выпьют и посуду бьют, то друг другу морды. Я с тех пор пьяных ненавижу.
— Причины пьянства надо ликвидировать, — негромко сказал Сергеев. — Проклятые причины, из-за которых народ пьет без просыпу. Ну, дайте срок. Разберемся.
Коля увидел Маруську. Она стояла у воды и смотрела в сторону Петропавловки. Он подошел, встал рядом. Ему вдруг захотелось сказать какие-то хорошие слова, сделать что-нибудь эдакое, удивить, — а она бы обратила внимание, ласково посмотрела… Но слов не было, а сделать… не разбежаться же и не прыгнуть в ледяную воду.
— Слышь, Коля, — сказала вдруг Маруська. — Ты знаешь такое слово: «счастье»?
— Слыхали, — смутившись, ответил Коля. — Сказка такая есть — про горе-злосчастье.
— Так то про горе, дурачок… — Она засмеялась и провела ладонью по его щеке. — А счастье — это все наоборот, понял?
— Когда хлеба много, — сказал Коля. — Дом новый, корова и лошадь. И людей бить не надо. Противно людей бить.
— Про любовь забыл, — Маруська печально посмотрела на него и вздохнула. — Человек без любви, что дерево без листьев… Нету толка в таком человеке. А ты бы мог меня полюбить? Да не красней, я так, к примеру.
— К примеру мог бы, — выдавил Коля. — А к чему спрашиваешь?
— Идут! — закричал кто-то.
Коля оглянулся. Со стороны Александровского проспекта к мостику двигалась огромная толпа. Погромщики шли медленно, молча, была в их движении какая-то уверенная, не знающая пощады сила. Передние вышли к самой воде, задние напирали, толпа волновалась.
Коля посмотрел на своих. Рабочие замерли, многие, как заметил Коля, едва скрывали страх и растерянность.
Он всмотрелся в толпу. Кривые, пьяные улыбки, остановившиеся глаза — все было видно хорошо, отчетливо, потому что защитников острова и погромщиков разделяла только узкая полоска воды.
Несколько погромщиков попытались было взойти на мост, но их остановил окрик Сергеева:
— Стойте!
Погромщики остановились. Толпа подалась еще ближе. Все ждали, что скажет этот чернобородый комиссар.
— Граждане! — крикнул Сергеев. — Вы поддались на провокацию! Если вы нападете на этот склад, многие из вас погибнут. Подумайте, сколько сирот появится в ваших, да и в наших семьях, если вы не образумитесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78