— А вы вглядитесь, — сказал он, улыбаясь.
Маша посмотрела и… ахнула.
— В самом… деле… — она растерянно взглянула на Макарова. — Как вы заметили? Вы не обижайтесь на меня, ладно?
— Чего уж там, — великодушно махнул рукой Макаров. — Профессии у нас с вами разные, Марь Иванна.
И оттого, что он так просто назвал ее, Маше стало совсем хорошо. Она вдруг подумала о том, что минуты полного расслабления, отдыха очень редки у милиционеров, у ее Коли, а она да и другие жены, наверное, не всегда считаются с этим. А такие минуты надо по-настоящему беречь, дорожить ими, потому что крайне опасное ремесло выбрали себе эти люди, и кто знает, кому из них суждено еще не раз прийти сюда, в Эрмитаж, а кому сегодняшний поход — первый и последний. Маша закрыла глаза и отчетливо, словно наяву, увидела, как бежит по улице с револьвером в руке Макаров, и из вороненого ствола вылетает бесшумное пламя, а потом Макаров медленно-медленно, как будто в прозрачной воде, валится на мостовую, и рука с намертво зажатым оружием бессильно повисает над кромкой тротуара…
Через несколько дней в клубе милиции состоялся вечер спайки. Зал заполнили нарядные горожане и милиционеры. Духовой оркестр управления исполнил «Интернационал». Потом на сцену поднялся Макаров и сказал:
— Только что в Петроград с Поволжья прибыли голодающие люди. На них страшно смотреть, товарищи, — Макаров захрипел от волнения, но взял себя в руки и продолжал: — Они хотят спастись от смерти, и я прямо заявляю вам, что если мы останемся глухи к их стонам, — наши дети проклянут нас за такой поступок и не будет нам прощения в веках!
— Чего ты нас срамишь? — донеслось из зала. — Ты об деле говори!
— И скажу! — крикнул Макаров. — Мы, сотрудники Петроградского УГРО, по согласованию со своими домашними обязуемся отдать все необходимое из своего пайка, чтобы прокормить двадцать человек!
Зал зааплодировал.
— Во мы какие! — выкрикнул Вася. — Кто ответит?
Рядом с Макаровым встал Ганушкин, сосед Коли.
— Рабочий класс присоединяется, — сказал он. — Мы, балтийцы, берем на полное пищевое и вещевое довольствие сто человек!
И снова зал взорвался аплодисментами, а Вася крикнул:
— Качать товарища Ганушкина за вопиющее бескорыстие!
Под общий смех Вася схватил огромного Ганушкина и попытался поднять, но не удержал и уронил в оркестр. Зал застонал от хохота.
Потом на трибуну поднялся Бушмакин.
— Что значит спайка, товарищи? — спросил он негромко. — Мы так понимаем, что это единение и взаимная честность. А поэтому я приглашаю на трибуну всех желающих и прошу честно высказать все замечания и пожелания в адрес Петроградской милиции.
— Все-все-все? — недоверчиво спросил кто-то.
— Все, — подтвердил Бушмакин.
— А кто пьет и взятки берет?
— Валяйте.
— А вы меня посодите!
Зал снова взорвался хохотом.
— Если не облыжно — спасибо скажем, — крикнул Бушмакин.
— А наш квартальный чужих жен отбивает, — сообщили из зала.
Раздался смех. На трибуну поднялся нескладный, плохо одетый человек.
— Зачем вы зубоскалите? — начал он с болью. Зал сразу же притих. — Если у кого есть справедливый упрек — скажите. А я вот хочу от самого сердца поблагодарить покойного товарища Сивкова… Он — мертвый, а я благодаря ему — живой. Они жизнь свою за нас отдают…
И хотя большинство присутствующих вряд ли знали погибшего Сивкова, зал поднялся, как один человек, и застыл в скорбном молчании.
У входа толпились опоздавшие — маленький клуб всех не вместил. К дверям подошел парень в кепке-малокозырке, спросил весело.
— Чего такое? Дают чего?
— Единение, — объяснили ему. — С милицией…
Парень отошел, сказал двум другим:
— Милиция фраеров охмуряет… Под оркестр.
— Танцуют? — спросил один из двух, высокий. Чиркнул спичкой, закурил. Пламя высветило продолговатое красивое лицо с высокими бровями вразлет, тонким, нервным ртом. — Ну пусть себе погуляют перед смертью. Как считаешь, Сеня?
— Бей в лоб, делай клоуна, — лениво сказал Сеня.
Бандиты ушли в темноту. А Коля сидел в это время на Дворцовой в своем кабинете и даже не догадывался, что в ближайшие несколько часов вновь пересечет его путь Сеня Милый и опаснейший бандит Ленька Пантелеев.
Утром в УГРО сообщили об ограблении и убийстве торговца Богачева, и Бушмакин с опергруппой выехал на место происшествия. Дом на Казанской, в котором жил покойный Богачев, был добротный петербургский дом с обширными квартирами в 8 — 10 комнат, лепными потолками и застарелым запахом мышиного помета. Никаких следов обнаружено не было. Бушмакин распорядился отправить труп Богачева в морг, на вскрытие и удивленно пожал плечами:
— Похоже, здесь работал профессионал высшего класса.
— Похоже, — кивнул Коля.
Они уже собрались уходить, как вдруг в квартиру с криком ворвался один из милиционеров — из числа тех, кто дежурил на улице.
— Убили! — крикнул милиционер. — Убили Макарова!
— Ты что? — задохнулся Бушмакин. — Ты чего это ерунду порешь, Акимов?!
Выбежали во двор. В тупике, за сараями, лежал Макаров с намертво зажатым в правой руке наганом.
Бушмакин провернул барабан:
— Пустой… Стрелял до последнего. Странно, почему не попал.
— Попал, — угрюмо заметил Коля.
Чуть в стороне лежал еще один труп. Это был плюгавый, лет 22 парень с косой челкой, в тельняшке. По внешнему виду — типичный мелкий карманник, скорее даже хулиган, а не вор-профессионал.
— Ясно, — сказал Бушмакин. — Этого они пустили на разведку, и Макаров с ним схлестнулся. Только как он здесь оказался, Макаров. Что ему тут было надо?
— Он живет неподалеку, — откликнулся Вася. — Здесь проходной двор, ну он и пошел как ближе. И напоролся на этих.
— Верно, — Никита отошел от подвального окна с покореженной решеткой. — Из этого подвала есть ход в кухню богачевской квартиры, мне дворник сказал. Ход я осмотрел. Дверь взломана. Ясно, что бандиты проникли в квартиру Богачева именно этим путем.
Бушмакин разжал пальцы Макарова, взял наган, спрятал в карман. Подошли санитары с носилками, унесли трупы.
— Я поехал на Дворцовую, — хмуро сказал Бушмакин. — Доложу руководству. Ты, Василий, и ты, Никита, немедленно организуйте встречу с подсобным аппаратом, дайте задание на контакт и розыск. Коля, расспроси соседей и всех вокруг, кого можно.
Вечером на совещании оперативники подвели итог дня. Результатов пока не было. Правда, сотрудники подсобного аппарата получили соответствующие задания и в самое ближайшее время должны были выйти на преступные группировки, малины и притоны и путем личных встреч и контактов с болтливыми ворами, скупщиками краденого и всеми теми, кто кормится, вокруг преступного мира, выяснить, кто же именно совершил бандитский налет на квартиру Богачева. Коле тоже удалось кое-что узнать — ему, например, сообщили, что во время погрома в богачевской квартире одного из бандитов отчетливо называли по имени. «Верите — Лёнечкой называли…», — вздрагивая от страшных воспоминаний, сказала Коле пожилая женщина.
Но все это пока не давало никаких реальных направлений. Начинался самый ненадежный и самый трудоемкий поиск — вширь.
— Я тут просмотрел сводку происшествий за год, — неторопливо сказал Колычев. За эти пять лет он совсем не изменился. Только облысел чуть-чуть. — Что получается? Четыре довольно результативных грабежа, два налета. Никаких или почти никаких следов, тщательная подготовка каждого «дела» — шли «на верняк»… Работала группа профессионалов под руководством большого мастера. Прежде такого почерка мы не фиксировали — ни при государе-императора, ни теперь…
— Вы считаете, — сказал Коля, — что действует образованный человек?
— Университет для урок закончил? — ухмыльнулся Вася.
— Что значит образованный? — хмуро бросила Маруська.
— Торопитесь, — улыбнулся Коля. — А я, между прочим, только что из кадра. Вот, смотрите… — Коля начал водить пальцем по списку. — Уволены из наших органов за прошлый год по разным причинам шестнадцать человек. Всех мы разбирать не станем, нет нужды, а вот один явно для нас интересен. Он избил человека на допросе, и было подозрение, что во время обыска присвоил несколько золотых царских десяток. Смыслит он в нашем деле? Да! Мог он совершить все те преступления, о которых говорит Нил Алексеич? Мог!
— Кто это, Коля? — спросил Бушмакин.
— Бывший сотрудник Пантелеев Леонид. Прошу обратить внимание, что, по моим данным, одного из налетчиков называли Лёнечкой!
— Все это мутью пахнет, — ухмыльнулся Вася. — Наш работник? Чепуха!
— Он по соцпроисхождению кто? — спросила Маруська.
— Типографский рабочий, — сказал Коля. — К сожалению, это факт.
— Гнусный факт, — заметил Бушмакин. — Если версия Кондратьева подтвердится — а она, по-моему, достаточно перспективна и обоснованна, придется нам в кадре ставить вопрос о качестве политработы. Это надо же. Такое перерождение нашего, можно сказать, товарища в матерого уголовника. Есть над чем поразмыслить.
— Факт случайный, единичный факт, — вступил в разговор Никита. — Панику не из-за чего поднимать.
— Никто и не паникует, — отрезал Бушмакин, — но какие же мы большевики, если этот — пусть единичный — факт станем замазывать и тушить келейно, как говорят некоторые недалекие товарищи, — без шума? Грош нам цена тогда!
— А вся беда от этих проклятых нэпманов, — зло сказал Вася. — Макаров погиб. А разве он один? И перерожденцы есть, прав товарищ Бушмакин!
— Скажу так, — Бушмакин обвел присутствующих спокойным, уверенным взглядом. — Мы строим новый мир, товарищи. Первый раз за всю историю человечества строим. У нас нет проторенной дороги, мало опыта. Издержки всякого рода на нашем пути неизбежны. Нужно только стараться, чтобы их было как можно меньше. И не паниковать, когда нам все же не удается их избежать. И не поливать сиропом наши недостатки, не скрывать их, а смело, как учит товарищ Ленин, выносить эти недостатки на свет и ликвидировать их, вот что. Нил Алексеич, прошу вас наметить план мероприятий.
— Намечать нечего, — вздохнул Колычев. — Есть только один главный пункт. Нужна связь Пантелеева. Выйдем на связь — попытаемся через нее подобраться и к нему самому. Но все это теория. Дело далеко не обычное, я уже имел честь вам об этом сообщить.
— Имел честь вам сообщить, — негромко повторил Вася.
— Извините, — смутился Колычев. — Мне трудно привыкнуть к новой манере. Я достаточно стар уже.
— Не обращайте внимания, Нил Алексеич, — улыбнулся Коля. — Василий нынче с левой ноги встал. Мы все, Нил Алексеич, уважаем ваш опыт и человеческие качества, честность вашу уважаем. И вас, как нашего наставника и учителя.
— Ладно, — сказал Вася. — Я не спорю. Нил Алексеич, не держите сердца на Васю, лады?
— Лады, — рассмеялся Колычев.
Когда все разошлись, Бушмакин вздохнул:
— Боюсь, вычистят от нас Колычева как социально чуждый элемент. Думаю обратиться в Москву, к товарищу Дзержинскому. Как считаешь?
— Могу подписаться, если надо, — сказал Коля.
— Ну ладно. — Бушмакин снова вздохнул. — По заводу нашему не скучаешь? А я, Коля, шибко горюю. Во сне вижу — станок крутится, стружка бьется…
— Да нет этого ничего, — простодушно ответил Коля. — Стоят заводы.
— Я ж тебе про сон, чудак человек, — хмуро уронил Бушмакин. — Ладно, иди работай. Я, пожалуй, к Сергееву пойду.
Через пятнадцать минут Бушмакин уже входил в Смольный. С памятного 1917-го здесь почти ничего не изменилось, только вместо матроса у входа стоял добротно одетый часовой в буденовке. В приемной Сергеева не было посетителей, и Бушмакин решил, что ему крупно повезло, но секретарь сказал, что Сергеев уехал на завод и будет только вечером. Бушмакин расстроился и хотел уже уходить, однако секретарь остановил его.
— У вас, собственно, какой вопрос?
— С кадром у нас непорядок, — уклончиво ответил Бушмакин.
— Вот и прекрасно! — почему-то обрадовался секретарь. — Все кадровые вопросы решает инструктор адмотдела товарищ Кузьмичев, а он у себя!
— Спасибо, — хмуро поблагодарил Бушмакин и прошел в кабинет Кузьмичева.
Тот встретил его приветливо, встал навстречу, усадил, дружески улыбнулся:
— Столько времени работали вместе, а познакомиться так и не пришлось. Слышал о вас много хорошего, очень рад!
Бушмакин хотел честно сказать, что тем же ответить никак не может, потому что ничего хорошего о Кузьмичеве не слыхал, но потом вспомнил, что пришел с просьбой, а когда просишь, надо не хмуриться, а улыбаться. «Ну и бесхребетная ты личность, товарищ…», — изругал себя Бушмакин, но вслух произнес другое: — Я рассчитываю на вашу справедливость и объективность, товарищ Кузьмичев. Приказано выключить из службы всех бывших полицейских, невзирая на лица и заслуги.
— Ну и что же? — улыбнулся Кузьмичев. — Это решение партии. А вы не согласны?
— Согласен. Но я знаю старинную истину: «Исключение подтверждает правило». Я прошу сделать исключение для старого специалиста, товарища Колычева Нила Алексеевича. Это ходячая энциклопедия розыскной работы, ходячая картотека и…
— И ходячая компрометация Советской власти, — снова улыбнулся Кузьмичев. — Вы задумались над тем, что многие граждане знают вашего Колычева как бывшего полицейского чиновника, бывшего дворянина и вообще — бывшего? У народа возникнет вопрос: если Советская власть использует в своей работе бывших, она пуста! Она не в состоянии сама по себе ничего решить, ничего обеспечить и больше того: народ может засомневаться! А это, скажу я вам, печально, если не больше.
— А указания товарища Ленина о тактичном и бережном отношении к старым специалистам? — закипая, спросил Бушмакин. — Вы о них знаете?
— Эти указания не распространяются на полицию, неужели вы этого не понимаете? Странный вы человек! — удивился Кузьмичев. — Ведь вы просите за тех, кто нас преследовал и истязал. Что за близорукость!
— Я прошу в интересах дела. А оно у нас, надеюсь, общее?
— По-вашему, корабль революции в опасности только потому, что какой-то там Колычев будет исключен из списка личного состава УГРО? — съехидничал Кузьмичев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78