Потом скосил глаза на расстеленный плащ и облизнул пересохшие губы. В несколько прыжков он настиг Таню и наотмашь ударил ее прикладом автомата по голове. Остановился над распростертым телом — чувствовалось, что колеблется: пристрелить или взять с собой? Потом взвалил Таню на спину и зашагал в сторону своего дома.
А по главной улице уже оживленно двигалась немецкая техника, брели солдаты. Распаренные дневным зноем, они вяло вышагивали в ротных колоннах, с любопытством оглядывая дома, распахнутые окна, брошенную утварь.
Отец Тани вышел к зданию бывшего райотдела милиции в тот момент, когда два солдата прибивали над входом добротно сделанную вывеску: «Фельдкомендатура». «Заранее заготовили, стервецы, — с уважением подумал Егор. — Выходит, они еще когда знали, что будут здесь. Вот это, я понимаю, планирование!» — Он визгливо захохотал, довольный вдруг возникшей аналогией, и подошел к дверям:
— Мне начальника. Офицера мне, понятно, дурак? — обратился он к солдату-часовому.
Тот кивнул и заливисто свистнул в металлический свисток, который висел у него на шее. Сразу же появился затянутый в ремень офицер, спросил на чистейшем русском языке:
— Тебе чего? Документы!
— Желаю помочь, — сказал Егор, протягивая паспорт. — Ерохины мы. Из купцов, понимаете?
Они вошли в дежурную часть. Трупы начальника милиции и дежурного уже убрали, полы были чисто вымыты. По лестнице взад и вперед сновали немцы в мышиного цвета форме. Они перетаскивали мебель, оружие.
— Садись, — предложил офицер Егору и сел напротив. — Говори.
— Вот, — Егор протянул ученическую тетрадь. — Здесь список всех деповских коммунистов — кто остался, и вообще — активистов разных и евреев. Они пили нашу кровь, — не слишком уверенно закончил Егор, натолкнувшись на холодный, изучающий взгляд офицера. — Адреса там, в конце, — торопливо добавил он.
Офицер просмотрел список, потом резко и отрывисто скомандовал. Немцы построились, их было человек пятнадцать. Старший — с нашивками фельдфебеля, взял тетрадь, негромко сказал что-то солдатам. Грохоча сапогами, они выбежали из дежурки. Офицер проводил их взглядом.
— Они поехали, а ты погости у нас!
— Я забыл сказать, там, на обложке, я еще один адрес написал, — заволновался Егор. — Здесь жена одного знатного гепеушника живет, Кондратьева Мария Ивановна. Ваш унтер-офицер небось и не обратит внимания, его бы надо догнать! Предупредить!
— Не надо, — успокоил офицер. — Шульц очень добросовестный и аккуратный работник. Он прочтет этот адрес. А ты пока посиди здесь, — немец открыл двери «КПЗ», — не обижайся. Сам понимаешь, время военное…
Он закрыл дверь на засов и сверил свои часы со стенными: те уже шли. Было девятнадцать часов тридцать минут.
* * *
Сестра Семена Бойко зашла в комнату, когда на улицах города уже установилось относительное затишье, долго смотрела, как Генка листает старый «Огонек», потом остановила его, придержав за руку:
— После почитаете. Разговор есть.
— Ну, говори. — Генка закрыл журнал.
— Вам лучше уйти, — сказала она с усилием. — Не хочу брать греха на душу.
— А ты и не бери, — сказал Генка, вглядываясь в ее лицо и пытаясь понять и взвесить, как она поведет себя, и не обречена ли его затея с самого начала на провал. — Я так считаю, что ты должна мне помочь, а не им.
— Брат он мне, — сказала она с мукой. — Вы это поймите.
— Чего же не понять. — Генка пожал плечами. — Вы тоже поймите: смысл жизни не в том, кто брат, а кто сват.
— А в чем? — издевательски спросила она. — В том, что не подмажешь — не поедешь? На этом вся жизнь построена? Вот что я вам скажу: если не хотите так рано помереть, уходите. Я про вас ни слова никому. Если же хоть мизинцем шевельнете, чтобы Сене навредить, я за себя не отвечаю. Все у меня.
— Я не уйду. У тебя свое понимание долга и совести, у меня — свое.
— Как знаешь.
Со двора послышался скрип гравия. Шура выглянула в окно и тихо вскрикнула: впереди шел Семен. Он нес Таню, за ним двигался Мелентьев…
«Черт, — мысленно выругался Генка. — Несет кого-то, подлец. Нельзя в него стрелять». — Он опустил пистолет и тут же почувствовал, как в спину ему уперлись сдвоенные стволы охотничьего ружья.
— Брось свою штуку, — приказала Шура. — Я тебя честно предупредила. Не шевелись! — крикнула она, когда Генка начал поворачивать голову. — Разожми ладони, а то выстрелю!
Генка мог бы подстрелить ее: пистолет был на боевом взводе, патрон — в патроннике, только спусковой крючок нажать. Но он не нажал. Он подумал, что почти наверняка убьет ее, а права на это, несмотря ни на что, у него нет.
«Хлюпик вы, Геннадий Николаевич, — горько подумал он о себе. — Сентиментальный хлюпик, это уж совсем теперь ясно, и погибнете вы через эту свою гнусную черту, как пить дать погибнете». Пистолет упал на пол с глухим стуком.
— Отойди! — скомандовала Шура. Она шагнула вперед, подобрала пистолет. — Сядь! Вот там! — Она ткнула дулом ружья в сторону кровати. Генка послушно сел.
— Лучше бы ты убил меня, — с ненавистью сказала Шура. — Я же вижу: на совесть мою надавить хочешь… А я не пионерка! Сам виноват, сам!
Генка промолчал. В комнату вошел Семен, кивнул Шуре, спросил, улыбаясь:
— Чего вооружилась?
— Это из милиции, — ровным голосом сказала Шура. — Ему приказали тебя убить.
— Иди ты, — изумился Бойко. Он подошел вплотную к Генке, спросил, вглядываясь: — Зовут-то как? Кого поминать? — И добавил, покрутив головой: — Жестокие вы люди, милиционеры. Человек, можно сказать, второй раз родился, а вы? Иди в залу.
Генка отвернулся.
— Не пойдешь — здесь убью, — равнодушно сказал Семен. — Вот прямо сейчас и убью. — Он вынул «ТТ». — Вот видишь? — Улыбаясь, он направил ствол в голову Генке и начал давить на спусковой крючок. Курок медленно пополз вверх. — Не переборщи, милый, — Семен продолжал улыбаться. — Бах — и нет тебя. А так — с нами посидишь, выпьешь, закусишь напоследок. И я лично стрелять в тебя не стану — слово Сени! Я тебя немцам сдам, пусть они что хотят, то с тобой и делают, правда, Шура?
— Сволочь ты все же, Сенька, — сказала она.
— А что же мне после стольких переживаний делать? — со слезой в голосе спросил Бойко. — Надорвата у меня душа, а кто виноват? Вот такие, как он, всю нашу жизнь поломали — отравили…
Генка вошел в «залу». Родителей Бойко не было. На диване под зеркалом сидела Таня.
— Гена, — сказала она, и губы у нее задрожали. — Гена.
Он рванулся к ней, но Мелентьев выставил ногу, и Генка рухнул на пол, вытянувшись во весь рост.
— В чем дело? — Мелентьев посмотрел на Семена. — Кто это?
— Из уголовки. Нас разыскивает. Кто он тебе? — обратился к Тане Семен.
Таня опустилась на пол рядом с Генкой и, поддерживая его голову, говорила, всхлипывая:
— Гена. Очнись, Гена.
— Кто он тебе? — Семен ударил Таню ногой, она вскрикнула. Генка пришел в себя, попытался встать. Мелентьев помог ему и тоже спросил:
— Вы знаете эту девушку?
Генка нашел взглядом Шуру и молча покачал головой.
— Он все равно ничего не скажет, — заметил Мелентьев. — Выведи его во двор и сразу возвращайся назад. Дело есть.
— Я его немцам сдам! — сказал Семен. — Сами посудите: такой человек — им подарок, а нам — выгода.
— Делай, что говорю, — повысил голос Мелентьев.
— Ладно, — Семен толкнул Генку к дверям. — Не хочешь говорить — так умрешь. — Он передернул затвор автомата.
— Нет! Нет!!! — Таня с криком повисла у Генки на плече. — Не троньте, не троньте его!
— Перестань, — тихо сказал Генка. — Кого просишь? Молчи.
Он повернулся к Семену, сказал с усмешкой:
— А ты, Бойко, круглый дурак. Сотоварищ твой — английский шпион, он наверняка будет работать против немцев, понял? И тебя заложит, уж ты не сомневайся.
Семен взглянул на Мелентьева и отскочил в угол комнаты.
— А ну, подойди к менту, — приказал он Мелентьеву.
— Семен, — растерялся тот. — Ты чего? Он все врет!
— Я по твоей роже вижу, как он врет! — яростно заорал Семен. — Все вы тут собрались Сеню извести! Только хрен вам! Сеня первый вас и продаст и купит!
— Ты болван, — тихо и зло сказал Мелентьев. — Сколько тебе заплатят немцы? И чем? Оккупационными марками? Золото можешь получить, подумай, дурак! Не сделай глупости!
— Где твоя Англия, а где немцы? Я что, слепой совсем?
Вошли супруги Бойко.
— Мать! — крикнул Семен. — Давай, тащи хлеб-соль! Отец! Волоки чистое полотенце!
— Как скажешь, Сенечка, — послушно кивнула мать.
— Шурка! — продолжал Семен. — Немцы войдут — ты им хлеб-соль поднесешь. А я за тобой следом — этих двоих. — Он покосился на Мелентьева и Генку. — То-то выйдет славный подарочек! — Он даже потер ладони от удовольствия. — Молодец, Семен! Голова! Шурка! Держи автомат! С этих двоих глаз не спускай! А я сейчас. Переоденусь. — Он вышел в соседнюю комнату.
Шура взяла автомат. С каждой минутой она все больше и больше мрачнела.
— А вы лихо превратили меня в своего союзника, — шепнул Генке Мелентьев. — Профессионально.
— Вы мне не союзник, — с отвращением сказал Генка. — Вы обыкновенный подонок. Грязная свинья.
— Не ругайтесь, молодой человек, — вздохнул Мелентьев. — Мне Советскую власть любить не за что. Я просто подумал: если из всех щелей вылезли теперь такие, как Семен, — что же такое немцы? И их новый порядок? Какая страшная ночь наступает, какая ночь.
— Вы же якшались с ним, — не утерпел Генка.
— Да, — кивнул Мелентьев. — Ради дела можно якшаться с кем угодно. Вы этого не поняли и провалились. Глупо. Наши страны — союзники, а мы с вами — враги.
— Бесполезный разговор, — буркнул Генка.
— Что же будет, Гена? — тихо спросила Таня.
— Умрем, милая барышня, — вздохнул Мелентьев. — Это, как я догадываюсь, ваш жених? Не давите ему на психику, иначе он наделает глупостей.
Вернулся Семен. На нем был новый шевиотовый костюм и красная рубашка с синим галстуком. Он выглянул в окно, прислушался.
— Не идут немцы-то. Мать! Давай на улицу. Как увидишь германцев, зови в дом. Поняла?
— Как скажешь, Сенечка, — послушно кивнула мать. — Идем, отец.
Старший Бойко вышел из комнаты вслед за ней.
Семен осмотрелся. Таня сидела на полу, в ногах у Генки.
— Встань, — приказал ей Семен.
Она испуганно посмотрела на Генку и медленно поднялась.
— Пойдешь со мной, — сказал Семен и похабно улыбнулся: — В спальню пойдешь. — Он скосил глаза на Генку и Мелентьева. Те молчали.
— Не тронь ее, — вдруг сказала Шура.
— Ты еще? — удивился Семен. — Отойди, — он взял Таню за руку.
Неожиданно и очень сильно Шура ударила его в переносицу. Он отшатнулся и тут же бросился на нее с яростным воплем. Загрохотал автомат. Очередь прошла над головой Семена, рассыпалось зеркало на стене. Семен присел, и в то же мгновение на него навалились с обеих сторон Генка и Мелентьев. Шура стояла с автоматом в руке и спокойно смотрела, как связывают брючным ремнем руки ее брата.
— Спасибо, — сказал Генка. Он отпихнул связанного Семена, встал и посмотрел на Мелентьева:
— Что же теперь?
Мелентьев не успел ответить. Из-за дверей, из-за окон ударили автоматы. Пули методично вспарывали стены, мебель. Вскрикнул и упал Мелентьев — пули прошили его от левого плеча до правого. Таня побежала к выходу и тоже упала. Шура выстрелила, за стеной кто-то яростно закричал, но в следующий миг Шура уже лежала на полу лицом вниз. На ее спине, на белом крепдешине кофточки медленно расплывались багровые кляксы.
Все это произошло в доли секунды. Но Генка успел подхватить автомат. Он бил короткими очередями по дверям, по окнам — всюду, где хотя бы на мгновение появлялся серо-зеленый немецкий мундир.
А связанный Семен Бойко лежал на полу. Но в эти минуты Семену еще не суждено было умереть. Генка забыл о нем в горячке боя.
Потом с потолка посыпалась штукатурка — пули пересекли его по диагонали, оставив след в виде множества черных точек. Это кто-то из немцев догадался влезть на чердак и выстрелить сквозь потолок.
Гаснущим взглядом Генка обвел комнату. «Вот и все», — подумал он и удивился, что нет в нем ни сожаления, ни горечи. Все отошло куда-то и вдруг исчезло совсем.
Немцы ворвались в комнату. Офицер подошел к дивану, увидел торчащие ноги Семена.
— Встать! — приказал он по-русски.
Семен поднялся, сказал, радостно улыбаясь:
— Вот, связали меня, сами можете видеть. Они — враги! А я — друг! От расстрела я убежал, от большевистского, можете поверить?
Офицер слушал внимательно и дружелюбно:
— Тебя отведут в комендатуру. Если не лжешь — будешь доволен.
— О-о! — захлебнулся Семен. — Мы с вами таких дел понаделаем! Таких дел.
Солдаты вывели его на крыльцо и, встав по бокам, повели. Когда повернули на соседнюю улицу, где-то совсем рядом слабо хлопнул пистолетный выстрел. Семен схватился за грудь, крикнул:
— Клавка, сволочь, нашла-таки, — и повалился на конвоира. Тот отскочил и, прижав автомат к животу, дал очередь. Тут же негромко ударил второй выстрел, и конвоир рухнул рядом с Бойко.
Второй солдат выжидал. Он держал автомат наизготове, выцеливая неясную человеческую фигуру на противоположной стороне улицы.
Фигура приблизилась. И тогда солдат отчетливо увидел женщину с пистолетом в руке.
— Хальт! — истерично выкрикнул он. — Хальт!
Женщина начала поднимать пистолет, и немец дал длинную очередь. Женщину словно переломило.
Солдат подошел к ней, ткнул дулом автомата в обмякшее тело.
Клавдия захрипела, и тогда он пристрелил ее одиночным выстрелом.
Трупы окружили немецкие солдаты. Рассматривая убитых, они возбужденно галдели, наверное, обсуждали случившееся. Кто-то из них попытался вытащить из руки Клавдии пистолет и не смог.
Офицер что-то приказал, солдаты построились и, подняв трупы на плечи, двинулись в сторону комендатуры. Когда до нее оставалось метров сто, тяжело загрохотало, к светлому вечернему небу поднялся столб ослепительно белого пламени, и здание комендатуры рассыпалось, словно было сложено из детских кубиков.
Сюрприз начальника милиции сработал вовремя.
Взрывная волна отбросила немцев. Когда офицер подбежал к сорвавшимся с петель дверям, он увидел труп Ерохина.
Взрыв на улице Сталина спас Машу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78