— Все объяснения потом, — строго посмотрел офицер. — Прошу.
— Но меня ждут на вокзале, встречают, — мужчина совсем разнервничался. — Вам могу сказать… — Он поднял с сиденья толстый портфель. — Здесь пятьдесят тысяч рублей! Вы представляете!
— Все будет в целости и сохранности. И вы, и ваши деньги.
— Хорошо, — мужчина взял портфель и вышел вслед за милиционерами.
— Да-а-а, — протянула цветочница. — Преступники нынче расплодились не хуже грибов в урожайный год. Видали? То одна железнодорожная милиция ходила, проверяла, а теперь и городскую подключили. Режут. Ох, режут.
— А ты почем знаешь, что эти городские? — спросила вторая женщина. — У меня у самой зять в милиции на железной дороге, так я и то не разберу, где кто. На всех нынче мундиры, погоны.
— А я тебе говорю — городские это были! — продолжала настаивать цветочница. — Отличие у них совсем другое! У меня, тетка, глаз — алмаз!
Маша встала, направилась к тамбуру. Огромная сумма денег в портфеле пассажира, странное, с ее точки зрения, поведение начальника патруля вызвали в ней безотчетную тревогу. А теперь еще и эти женщины со своими сомнениями. Маша ускорила шаг, толкнула дверь в тамбур. Дверь поддалась с трудом — словно ее кто-то придерживал изнутри. Маша толкнула сильнее и протиснулась в тамбур. У противоположных дверей стоял милиционер и испуганно смотрел на нее. Офицер перелистывал какую-то книжку — она была похожа на записную. Третий милиционер опирался спиной на стекло входных дверей. Полного мужчины не было.
Еще не понимая, не догадываясь, что произошло, Маша машинально обвела взглядом тамбур и увидела за спиной второго милиционера уголок портфеля.
— Позвольте, — растерянно спросила Маша. — А где же… гражданин, которого вы увели?
— Ждет в соседнем вагоне под охраной наших сотрудников, — спокойно объяснил офицер. — Это преступник, мы его разыскивали и нашли. А разрешите спросить: почему это вас интересует?
Маша слушала его ровную, неторопливую речь и ловила себя на том, что не только не успокаивается, но, наоборот, начинает нервничать все больше и больше.
— Я жена комиссара милиции Кондратьева, — сказала Маша резко. — Я хочу увидеть задержанного.
— Сначала — попрошу документы, — все так же спокойно произнес офицер.
Маша открыла сумочку, достала паспорт. Последнее, что она увидела, была вереница летящих огней. Они вытянулись в длинную цепочку, потом слились в непрерывную, сверкающую линию и разом погасли. Удара ножом, а тем более удара при падении Маша уже не почувствовала.
…Утром ее нашел путевой обходчик. Она лежала под откосом, неловко подвернув руку. Широко открытые глаза удивленно смотрели в очень низкое и очень синее по-осеннему небо.
— Здесь она упала… — Миронов показал Олегу впадину от тела, примятую траву. — Значит, выбросили ее из поезда примерно вон там, — прикинул Миронов.
Олег слушал машинально. Он смотрел, как двое санитаров укладывали на носилки тело Маши.
— Комиссару сообщили? — спросил Миронов.
Олег молча кивнул.
* * *
Коля сидел на стуле посредине комнаты. Виктор ходил из угла в угол. Нина стояла у окна с притихшим Генкой на руках.
— Ты… заказал гроб? — спросил Коля. — Нужно белый, ты понял?
— Да.
— Цветы? Она очень любила красные розы…
— Теперь не сезон, батя…
— Пусть будут любые, только чтоб красные… — Коля поперхнулся, с трудом подавил готовое вот-вот прорваться рыдание. Нет больше Маши. Нельзя в это поверить, нельзя понять. А ее все равно нет. И больше никогда не будет. Какое это отвратительное слово — «никогда».
Коля подошел к Нине, поднял за подбородок голову Генки. Тот смотрел испуганно-жалостливо, словно понимал, какая страшная беда обрушилась на его деда. «Вот я я остался один… Приду домой, позвоню и никто не откроет. Войду — никто не встретит… Ночью проснусь, пойду курить — никто не скажет: „не надо“. А я теперь начну курить, это уж точно. Думал, уйду первым. Работа такая. Боялся, останется Маша одна. Как бы она жила одна? А как теперь я?»
— Николай Федорович… — робко сказала Нина. — Можно мы с Генкой пока поживем у вас?
— Спасибо, Нина. Только тебе трудно будет. На работу добираться далеко.
— Значит, можно? — обрадовалась Нина. — Я поеду, самые необходимые вещи привезу.
…Машу хоронили на следующий день. Впереди гроба несли две бархатные подушечки. На одной из них лежал орден Красной Звезды, на второй — медаль «За победу над Германией». Венки не вместились в автобус, и их сложили в грузовик. У входа на кладбище Коля остановился и, пропуская похоронную процессию мимо себя, смотрел и смотрел, как все по очереди, все подряд наступают и наступают на водопроводную трубу, лежащую поперек асфальтовой дорожки, и труба каждый раз с глухим стуком ударяет об асфальт. Речей и винтовочных залпов он не слышал. Вокруг двигались люди, кто-то взял его под руку, усадил в машину.
Очнулся он дома. На диване в спальне лежал небрежно брошенный халатик Маши, на туалетном столике поблескивали аккуратно расставленные флаконы с косметикой. После возвращения из армии Маша так и не успела воспользоваться ими.
Коля перевел взгляд на стену. Там висел портрет Маши. Она смотрела Коле в глаза и улыбалась.
…В управлении его уже ждали Миронов и Рудаков. Олег поздоровался, сказал, замявшись:
— Николай Федорович… Мы все понимаем… Сочувствуем вам… Вы извините нас…
— Спасибо, — Коля проглотил комок, подумал: «Слаб я стал… Старость, что ли?» — и добавил: — Давайте о деле.
— Есть! — оживился Рудаков. — Значит, так: первым они убили того, полного. Его зовут Султанов Алимхан. Врач, имеет частную практику. Имел, — поправился Олег. — Он продал дачу за пятьдесят тысяч наличными некоему Ярцеву Сергею Тихоновичу. Это бывший актер, а ныне — пенсионер. Деньги были сотенными купюрами, пять пачек по десять тысяч в каждой. Султанов сложил их в портфель и уехал. Таким образом, мотивы убийства совершенно ясны.
— А вот с вашей женой, товарищ комиссар, дело гораздо сложнее, — сказал Миронов. — Метод тот же самый — нож в спину. — Миронов замешкался, виновато опустил голову: — Вы простите, Николай Федорович, я вынужден…
— Не извиняйтесь, — сказал Коля. — Вы на службе.
— Так вот, мотивы убийства вашей жены пока неизвестны. Труп ее обнаружен за полтора километра от того места, где мы нашли труп Султанова. Промежуток маленький. На этом участке поезда идут со скоростью шестьдесят километров в час. Вот и считайте. Минута и тридцать секунд. Что за это время могло произойти?
— Ломаем голову, — вставил Олег. — Возможно, Мария Ивановна стала свидетелем убийства Султанова, вмешалась. Ясности пока нет.
— Нужно тщательно осмотреть тамбуры вечерних поездов, — посоветовал Коля. — Может быть, преступники оставили что-нибудь. Обронили. На каком поезде они ехали? Выяснили?
— Обходчик нашел оба трупа в четыре часа утра, — сказал Олег. — В пять часов эксперт измерил температуру у обоих. Она примерно одинакова: тридцать градусов у Султанова, тридцать один — у вашей жены. Если в момент смерти у каждого была нормальная температура, значит, в среднем прошло часов пять-шесть. И, видимо, они ехали с десятичасовым поездом. Проверяем все поезда — от двадцатичасового до утренних. Люди проинструктированы. Ищут следы борьбы, пятна крови, оружие, одежду и ее детали.
— Ярцев отдал деньги Султанову один на один? — спросил Коля.
— Да, — кивнул Миронов.
— Каким же образом банда узнала о том, что Султанов везет деньги? С Ярцевым нужно поговорить еще раз. Может быть, Султанов сам разболтал?
— Проверяем, — пожал плечами Олег. — Пока не ясно.
— А пассажиры словно воды в рот набрали, — заметил Миронов. — Ни от кого никаких заявлений. Как всегда.
— Не может быть, чтобы никто ничего не видел, — сказал Коля. — Видели. И вывод такой: либо боятся, но не могут же абсолютно все бояться? Либо не обратили внимания. А почему? Почему не обратили? Тут есть какая-то загвоздка. Кстати, Олег Дмитрич, вам не пришла мысль о том, что ваш мнимый Санько и эта банда — одного поля ягоды?
— Думал, — отозвался Олег. — Я только одно не пойму: откуда у этого бандита настоящее служебное удостоверение?
— Идите в кадры, — посоветовал Коля. — Я договорился. Они помогут.
— Ох, вряд ли, — вздохнул Олег. — Если они проморгали — на себя клепать не станут. Сами учат бдительности, а тут такое.
— Ничего. Помогут. Конечная цель у нас общая.
— Тогда пусть идет полковник Кондаков. Ему с руки. Он все же видел это фальшивое удостоверение.
…Замнач кадров подполковник Желтых был кругленький — эдакий колобок с журчащим голоском. Своей должностью он очень гордился, любил к месту и не к месту вставлять латинские изречения, причем перевирал их безбожно.
— Садись, полковник, — сказал он Виктору. — Излагай.
Как представитель руководства, тем более из кадров, он к равным по должности обращался на «ты»: считал, что это наиболее демократичный способ общения.
— Как говорили древние, — вдруг добавил он, — фестина ленте.
— Хорошо, — кивнул Виктор и с усмешкой проговорил: — То, что я сейчас скажу, — сапиенти сат, как надо, я надеюсь.
Желтых выкатил глаза так, что Виктору показалось — они у него сейчас повиснут на ниточках. Испугавшись, что миссия его вот-вот провалится, Виктор добавил:
— Вы говорите — фестина ленте, а я — перикулюм ин мора. Не удивляйтесь, у меня щекотливое дело, и, чтобы вас задобрить, я выучил пару строчек из латыни.
— А-а, — с облегчением вздохнул Желтых. — А то я уж подумал бог знает что. Латынь — язык трудный. Не многие умеют.
— Номер удостоверения у этого фигуранта сто шестьдесят два триста семнадцать, заполнено спецчернилами или черной тушью, печать сделана пуансоном. Подписано Соколовым, замначем управления.
— Стой! — воскликнул Желтых. — Какая из этих подписей?
Он вытащил из ящика стола три удостоверения и разложил их перед Виктором.
— Фамилия — Соколов, — задумчиво произнес Виктор. — А вот почерк — другой.
— Это — раз! — торжествующе сказал Желтых. — А номер, говоришь…
— Сто шестьдесят два триста семнадцать.
— И ты запомнил? — прищурился Желтых.
— Да. У тех, что вы мне только что показывали, номера такие. — Он без запинки назвал три номера. — Проверьте.
— Так… — Желтых заглянул в удостоверения и с нескрываемым уважением уставился на Виктора. — Это уже серьезно.
Он открыл сейф, достал несколько папок, книгу учета и начал их просматривать.
— Могут быть три варианта, — сказал он наконец. — Подделка — это раз. Утечка на Гознаке — это два. Возможно, преступники имеют там связь. Прошляпил наш работник — это три. Что скажешь?
— Первую и вторую версию я отбрасываю.
— Почему?
— Так подделать невозможно, а с Гознака муха не вылетит незамеченной.
— Значит, наша промашка? — снова прищурился Желтых.
— Выходит так, товарищ подполковник.
— В твоих словах я усматриваю вредный антагонизм между кадрами и личным составом, — строго сказал Желтых. — Как говорили древние, терциум нондатур, понял?
— Спасибо за информацию. — Виктор встал. — Я доложу о нашем разговоре комиссару Кондратьеву. До свидания.
— Так вот, мил друг, — тихо сказал Желтых, — я ведь не «Вася», иллюзий не строю. Ты вот старше по званию и поэтому считаешь меня, мягко говоря, дундуком. Вообще у вас, оперативников, к нам, кадровикам, уважения, можно сказать, что и нет. Я к чему? К тому, что за всю эту серию удостоверений я лично отвечал. И я ничего не прошляпил. Это удостоверение я лично выписывал настоящему Санько. А этот настоящий Санько был у меня пять минут назад. Удостоверение у него. А вот что было у бандита, уж ты разберись. Это твоя профессия, между прочим. Но если хочешь, прими совет: в августе тридцать шестого я лично задержал двух фальшивомонетчиков — братьев Самариных. Граверы были — первый класс! Мы им дали в камеру материал и инструменты. Они за ночь такое клише сделали — закачаешься. От настоящего специалисты отличить не могли! Смекаешь, куда клоню?
— Где эти Самарины?
— Расстреляны. Но ты учти, полковник: корни, связи могли остаться. И талантливые ученики. И то, что эти гады ходят где-то рядом с настоящим Санько — тоже факт. Они держали его удостоверение в руках, можешь не сомневаться.
Миронов с двумя сотрудниками отдела по борьбе с бандитизмом, или, как его называли сокращенно, ОББ, все утро пересаживался с поезда на поезд: накануне опергруппы не успели осмотреть все поезда, в которых могли ехать Маша и Султанов, и вот теперь приходилось наверстывать упущенное. Осматривали вагоны, тамбуры, искали любой предмет: обрывок ткани, пуговицу, след крови — словом, все то, что могло хоть как-то помочь в розыске… Работали в штатском — так было удобнее, меньше привлекало внимание. На станции Икша решили дождаться поезда в сторону Москвы. Поезд подошел неожиданно быстро. Снова началось утомительное, почти бессмысленное движение по вагонам. Примерно в середине состава навстречу опергруппе Миронова вышли из соседнего вагона три работника в форме городской милиции. Они осматривали скамейки, заглядывали под них — что-то искали.
Это были бандиты, те самые, что убили Машу и Султанова. Но как это часто случается в жизни, мы проходим мимо очень нужных нам людей и ничего не знаем об этом. Вот и теперь Миронов и его люди, не зная и, естественно, не догадываясь, кто перед ними, не только не приняли никаких мер, но, напротив, широко заулыбались «коллегам».
— Что ищете, товарищи? Позвольте документы, — сказал «старший лейтенант».
— Пожалуйста. — Миронов протянул раскрытое удостоверение. — Ищем то же, что и вы…
— А-а, — офицер откозырял. — Мы пока пустые. А вы?
— Тоже.
— Ну, счастливо. — Офицер наклонился к Миронову: — Товарищ майор, судя по почерку, это не простые урки… Это люди с опытом. С ними придется повозиться, это уж как дважды два.
…Когда подъезжали к Москве, один из оперативников подошел к Миронову и протянул раскрытую ладонь.
— Гайка? — удивился Миронов, осматривая медную плоскую гайку с номером. — Это вроде от медали или от ордена. Номер сто тридцать один восемьдесят три десять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78