Объективно — виноват Родькин или нет? Ты мне прямо скажи!
— Формально, да!
— Вот ты какой. Скользкий, — разозлился Кузьмичев. — Не ухватишь! А я тебе говорю, что твои эмоции — это не юридический факт. Теорию Вышинского вам на занятиях объясняли? Признание обвиняемого есть царица доказательств, усвой это! Ты обязан верить прокурору СССР, если уж мне не веришь! Твое дело какое? Выследил — схватил! А юридические крючки вешать — не твоя забота. На то прокуратура и суд поставлены, запомни!
— Ожидаю ваших приказаний, — равнодушно сказал Коля. Он вдруг почувствовал, что устал. Смертельно устал. И ему все, абсолютно все надоело.
Кузьмичев вышел из-за стола и сел в кресло напротив Коли.
— Слушай, Кондратьев, — сказал он с улыбкой. — Я тебя ценю и уважаю, можешь не сомневаться. Ну, что ты бодаешься? Не понимаешь, что в данном случае речь идет о нашей чести? Ленинградская милиция — это же шутка сказать! Убит уважаемый человек, нас теребят с утра до вечера. А ты хочешь, чтобы мы доложили руководству города, что раскрыть это дело не в состоянии?
Коля молчал.
— Хорошо, — Кузьмичев встал. — А если у тебя будут доказательства — ясные, четкие. И ты убедишься, что Родькин убил Слайковского! Родькин и никто другой!
— Пока у меня таких доказательств нет, — сказал Коля. Он уже догадался, куда клонит Кузьмичев, и в нем сразу же вспыхнуло острое чувство протеста. «Нет, — думал Коля. — Я не имею права сдаваться. Не должен пасовать. Иначе Кузьмичевы заполнят все вокруг и вместо работы начнется сплошное словоблудие. К чему же оно приведет?»
— Доказательства будут, — Кузьмичев снял трубку телефона. — Акимова ко мне, ждет в приемной. — Кузьмичев положил трубку и, заметно нервничая, закурил.
«Ах, аферист, — думал Коля. — Неужели решился выставить фиктивного свидетеля? Нет. Этого не может быть. На такое даже Кузьмичев не пойдет».
— Ты не возражаешь, если я поприсутствую при допросе? — мягко спросил Кузьмичев.
— Это ваше право, — сухо ответил Колп. — Кто он, этрт Акимов?
Открылась дверь, милиционер ввел в кабинет тщедушного человечка в дворницком фартуке.
— Здравствуйте, товарищ начальник, — едва заметно налегая на «о», сказал человечек. — Акимов моя фамилия. Я дворник в двадцать четвертом квартале.
— Здравствуйте, — поздоровался Коля. — Что вам известно по делу об убийстве инженера Слайковского?
— Про инженера ничего не знаем.
— Речь идет о человеке, которого убили около ресторана «Каир», — уточнил Кузьмичев.
— А-а, — обрадовался дворник. — Того Родькин убил! Точно.
— Откуда вам это известно? — спросил Коля.
— Видел, — равнодушно сказал дворник. — Родькин, ворюга, в тот вечер человека встретил, ножом по голове ударил и с портфелем убежал. Видел…
— Спасибо, вы свободны.
Акимов ушел.
— Ну и какое же мы вынесем решение? — улыбаясь, спросил Кузьмичев.
— Мы забыли записать его показания, — налегая на «мы», сказал Коля.
— Вот протокол допроса. — Кузьмичев выдвинул ящик письменного стола и протянул Коле сложенный вдвое лист бумаги. — Здесь слово в слово то, что он нам рассказал. — Кузьмичев тоже подчеркнул «нам».
Коля свернул протокол допроса в трубочку и встал:
— Разрешите идти?
— Идите, — кивнул Кузьмичев. — Уверен, что завтра дело будет у прокурора.
Коля открыл дверь, но Кузьмичев остановил его:
— Совсем запамятовал, ты уж извини. Мы тут решили представить тебя к знаку «Почетный чекист». Так вот, поздравляю. Народный комиссар уже подписал приказ.
— Служу трудовому народу, — сказал Коля.
— Я рад за тебя, — Кузьмичев долго тряс Коле руку, а Коля все пытался вспомнить и никак не мог — кто еще в управлении вот так же долго пожимает и потряхивает руку? И вдруг вспомнил: да начальник же! Это ему подражает Кузьмичев.
— Вы точь-в-точь, как товарищ Прохоров, — не удержался Коля. — Быть вам начальником!
Кузьмичев понял. Он исподлобья взглянул на Колю:
— Критикан ты, Кондратьев. Неуживчивый человек. Иди…
В кабинете ждала Маруська.
— Умотал он тебя?
Коля вяло махнул рукой:
— Дело Родькина нужно подготовить к передаче в прокуратуру. Параллельное дело тоже приведи в порядок — на случай проверки. Справки о мероприятиях, донесения — чтоб комар носу не подточил. Что нового насчет Соловьева и Седого?
— Ничего, — покачала головой Маруська.
— Я пойду, допрошу еще раз Родькина, — сказал Коля.
…В ДПЗ он долго сидел напротив арестованного и молчал. Родькин даже начал нервничать — он поеживался, ерзал, наконец, не выдержал:
— У меня на лбу чего, кино показывают? Чего смотрите?
— Понять хочу.
— Чего еще понять? — усмехнулся Родькин.
— Почему ты так стремишься к стенке.
— Вас не понял, — насмешливо отозвался Родькин.
— Ты убил Слайковского?
— Я.
— Так… — Коля прошелся по камере. — Тогда ответь: кто такой Седой?
— Не знаю. — Родькин посмотрел на Колю с искренним недоумением. — А кто он?
— Значит, ты убил? — Коля посмотрел Родькину прямо и глаза.
— Значит, я. — Родькин не отвел взгляда.
— У меня был случай, — медленно начал Коля. — Один человек, назовем его так, нашел раненого. Нож у того раненого торчал… в груди. Чтобы облегчить страдания умирающего, этот человек выдернул нож…
Родькин напрягся и не сводил с Коли широко открытых, тоскливых, как у умирающей собаки, глаз.
— Тут его и застукал милиционер, — продолжал Коля. — Отпечатки пальцев на ручке ножа, конечно же, совпали.
— Ну и что ему было? — не выдержал Родькин.
— Не знаю, — Коля нарочито зевнул. — Дело это еще не окончено. Кто такой Соловьев?
— Вася, что ли? — спросил Родькин. — И его нашли? Ай да вы!
— Он сам пришел. И все рассказал. И я тебе советую, Родькин.
Коля не договорил. Родькин грохнулся на пол и начал биться лбом о стенку. По камере разнеслись глухие удары.
— Чего же вы мне душу мотаете, гады! — выл Родькин. — Ну, я это! Я! Хотел деньги его взять! И взял! И убил для этого! Все я сделал! Я! Я! Я! Я!
Вбежал конвоир.
— Дайте ему воды. — Коля вышел из камеры.
Нужно было принимать самые неотложные меры, Коля хорошо это понимал. Но какие? И к кому обратиться?
На асфальте девочки играли в «классы». Шли по своим делам ленинградцы. Коля увидел скамейку и сел. «Что же делать, что? — лихорадочно соображал он. — В запасе только один день, один день — всего ничего. И пойдет дурачок Родькин под расстрел, как пить дать пойдет. И никто уже не сможет этому помешать». Рядом сел человек в мятой шляпе, взмахнул газетой.
— Наши-то! — сказал он с восторгом. — Папанин и остальные! Эпохально!
— Эпохально! — согласился Коля.
— Одно скажу — мороз! — продолжал собеседник. — Это вам не Невский. Это — полюс!
— Полюс! — снова повторил Коля. — Извините, я должен идти.
— Идите-идите, — неприязненно сказал незнакомец. — Вижу, не радуют вас успехи наших соколов, вас в ГПУ надо сдать… Вы явно подозрительны!
— Нету ГПУ, — сказал Коля. — НКВД теперь. Литейный, четыре, если не знали. — И ушел, оставив собеседника в состоянии явного шока.
Никто, кроме Сергеева, на этот раз помочь не мог. Нужно было идти в обком, но Коля колебался. Сергеев был теперь одним из секретарей обкома. Он ежечасно, ежеминутно решал задачи огромной государственной важности и сложности. Коля это хорошо знал. Знал он и то, что прорваться к Сергееву практически невозможно: если Сергеев в обкоме — он наверняка на бюро или проводит какое-нибудь совещание. Если вне обкома — он на одном из ленинградских предприятий, и тогда его вообще не найти… И все же Коля решил позвонить Сергееву — так, на всякий случай, для очистки совести.
Он вошел в будку телефона-автомата, набрал номер.
— Сергеев, — услышал Коля и растерялся от неожиданности.
— Слушаю вас! — раздраженно крикнул Сергеев, и тогда Коля сказал:
— Степан Петрович, это Кондратьев. Я прошу вас — примите меня!
— Коля! — обрадовался Сергеев. — Как ты? Что? Увидеться бы надо, но извини, голуба, у меня ни секунды! Через двадцать минут уезжаю в Москву, в ЦК!
— Я напротив вас, — соврал Коля. — Я буду через минуту! Степан Петрович, я никогда и ни о чем не просил, но речь идет о жизни человека!
— Какого человека? — удивился Сергеев.
— Вора Родькина.
— Ты, однако, мастер задавать загадки, — пробурчал Сергеев. — Давай — пулей!
— Есть! — Коля швырнул трубку на рычаг.
Он находился на набережной Невы. До Смольного было минут тридцать самого быстрого ходу. Не успеть. Автобус? Его нужно было ждать. Да и прямо до Смольного отсюда не шел ни один автобус.
Коля выскочил на проезжую часть и поднял руку. Резко взвизгнули тормоза, рядом остановился «газик».
— Слушай, друг, мне срочно нужно в Смольный! — просительно сказал Коля.
— Ишь ты, — добродушно улыбнулся шофер. — На обкомовского работника ты не похож. Зачем тебе?
— К Сергееву мне. Человека надо спасти, гони, друг!
— Человека, — протянул шофер. — Другое дело. Садись!
Ом лихо развернулся и помчал в сторону Смольного.
— Чья машина? — спросил Коля.
Шофер внимательно посмотрел на Колю:
— Я скажу, а ты со страху выпрыгнешь.
— Говори, я не трусливый.
— Управления НКВД машина, — сказал шофер. — Банников моя фамилия.
— Кондратьев, — Коля пожал протянутую руку. — А ты, я смотрю, совестливый. Другой бы не остановился.
— Насчет другого — не знаю, а если человек просит — как не помочь? — улыбнулся Банников. — А ты — замнач УГРО, если не ошибаюсь?
— Откуда знаешь? — удивился Коля.
— В такой организации работаю, должен все знать, — снова улыбнулся Банников. — Вот он, Смольный, приехали.
— Спасибо, друг, — поблагодарил Коля. — Если когда-нибудь буду нужен — звони. Всегда помогу.
— Не за что. — Банников переключил скорость. — А за предложение — спасибо. Я запомню.
«Газик» уехал. Через минуту Коля уже входил в кабинет Сергеева.
Он не видел Сергеева года три с лишним и поразился резкой перемене во внешнем облике Степана Петровича. Сергеев стал совсем седым. Коротко подстриженная борода тоже стала совсем белой. На лбу и у носа пролегли резкие складки. Глаза смотрели устало и словно немного выцвели.
— Вы же не курили? — удивился Коля.
Сергеев погасил спичку:
— А теперь курю. Рассказывай.
Он слушал, не перебивая. Когда Коля закончил, долго молчал.
— Значит, Родькин врет. Клепает на себя. И Акимов врет. Клепает на Родькина. Зачем?
— Если бы у меня был ответ, — вздохнул Коля.
— Давай подумаем, — сказал Сергеев. — О том, что Слайковский получил деньги, знал весь завод. Слайковский всю жизнь ходил с завода одним путем — мимо «Каира». Мог кто-нибудь, зная это и имея сведения о деньгах, подстеречь и ограбить Слайковского?
— Я рассуждал так же.
— Тогда чем ты объясняешь присутствие на месте преступления Родькина? — спросил Сергеев: — Случайностью?
— Либо это случайность, которой воспользовались преступники, либо это подстроено.
— Подстроено? — протянул Сергеев. — Без имен и фактов нам никто не поверит, Коля.
— Я еще вот о чем думаю, — сказал Коля. — Соловьев встречался с Седым. Помните Седого?
Сергеев кивнул.
— Это раз, — продолжал Коля. — Седой был замечен около «Каира». Это два. А в «Каире» работает швейцар, к которому прибежал Родькин с ножом в руке.
— А Родькин Седого знает? — спросил Сергеев.
— Говорит, что нет, но объективных данных мы не имеем.
— Ясно, что ничего не ясно, — вздохнул Сергеев. — То, что Кузьмичев настаивает на передаче дела в прокуратуру, мне понятно. Раз передано — значит, раскрыто и можно рассчитывать на награду. Ты получил «Почетного чекиста»?
— Еще нет, но приказ подписан.
— Ну вот, — обрадовался Сергеев. — А Кузьмичев тоже хочет!
— Я же вижу — он не верит в то, что Родькин убийца! — сказал Коля. — Степан Петрович, поймите вы: Родькин — бывший вор, правильно! Но он, кроме этого, еще и гражданин СССР, елки-палки! Мы обязаны его защитить, как всякого другого!
— Что ты горячишься, — улыбнулся Сергеев. — Я разве спорю? Была бы моя воля — я такого, как Кузьмичев, на пушечный выстрел к органам не подпустил. Но в данном случае к моему мнению не прислушались. Нужны доказательства, Коля. Эмоции ничего не доказывают, даже если мы и правы.
— Я найду эти доказательства!
— Найди, — Сергеев поколебался мгновение и продолжал: — Тебе, моему товарищу и другу, я могу сказать: Кузьмичев — хуже врага! Врага можно рано или поздно изобличить и обезвредить! А Кузьмичев — наш случайный попутчик, Коля. К сожалению, сейчас становится ясно, что их у нас не так уж и мало, как можно было думать. Трудное сейчас время.
— Ничего. — Коля сжал губы. — Придет и другое время, я знаю.
— Придет, — сказал Сергеев. — Мы должны в это верить и должны работать для этого. Задержи дело еще на сутки, я позвоню начальнику управления.
Коля вышел из Смольного и вдруг почувствовал себя смертельно уставшим. Не хотелось ни стоять, ни идти, ни думать. «Лечь бы сейчас посреди улицы, — вяло подумал он. — И пусть подобрала бы „скорая“, в больницу отвезла. А там тишина, покой. Ни тебе Кузьмичева, ни тебе проблем. Отдыхай и пей компот».
Нужно было возвращаться на работу, но Коля вышел из автобуса и свернул на Моховую, а потом на Пестеля — решил забежать домой. Маша и Генка неожиданно оказались дома. Генка радостно повис на шее отца, сказал, с гордостью показывая огромный синяк под глазом:
— Отметь в приказе, батя. Была схватка с «урками».
— Ты думаешь, о чем говоришь? — рассердился Коля. — Эх, Гена, Гена. Сколько раз я тебе говорил — не всякие фантазии хороши. Ты опять взбудоражил весь класс? Когда завуч придет?
— Уже приходил, — на ходу бросила Маша. — Его исключают.
— Ну и пусть исключают! — крикнул Генка. — Я страдаю за справедливость!
— Расскажи. — Коля сел к столу.
— Класс разделился, — сообщил Генка. — Я организовал своих, мы решили поступить в бригадмил. А Жуковский говорит: «гадов давить надо!» Ну и подначил своих, они себя «урками» стали звать… После уроков мы им дали…
— А они вам? — Коля невольно улыбнулся.
— И они нам, — хмуро сказал Генка. — За них Осьмушкин, а у него кулаки по пуду.
Маша молча слушала разговор. Она уже знала, как поступит Коля, предвидела реакцию Генки и заранее огорчалась, потому что мир и покой в семье должны были вот-вот уступить место взаимной неприязни и обидам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78