Она ощущала запах его пота – настоящий мужской запах.
Она сморщила нос и заглянула Антонио в глаза.
– Ты должен помириться с Марьотто. Я сделаю все, о чем ты попросишь, только отмени дуэль. Марьотто твой друг.
– Друзья так не поступают.
– О нет! Поступок Марьотто был продиктован его человеческой сущностью. Это так естественно! Если ты ему друг, ты простишь его.
– Ты не понимаешь.
Джаноцца погладила его по плечу.
– Понимаю. Правда-правда. Это я во всем виновата.
У Антонио перехватило дыхание.
– Я никогда ничего такого не испытывал. Никогда ни к одной женщине не чувствовал того, что чувствую к тебе. В тот вечер – в тот единственный счастливый вечер я был таким… таким хорошим. Никогда в жизни, ни до, ни после, я не был таким хорошим. Я был таким, каким всегда мечтал быть. – Антонио запрокинул голову, и дождь залил ему лицо.
– Разве ты будешь хорошим, если убьешь Марьотто? Марьотто, моего мужа? Разве человек, желающий мне счастья, повел бы себя подобным образом? – Антонио передернуло. Джаноцца погладила его по щеке. – Сир Капуллетто, я отвергла вас не из-за ваших недостатков, настоящих или мнимых. Я просто полюбила вашего друга.
– Еще бы тебе его не полюбить! – с горечью произнес Антонио. – Марьотто красавчик, у него имя, друзья, добряк-отец. Он – единственный сын; ему не придется довольствоваться объедками с братнина стола да обносками с братнина плеча. Вот ты и вышла за Марьотто! Потому что у него все. А теперь он еще и дружить хочет. Со мной! Нет уж, моей дружбы ему не видать как своих ушей! У него есть все, одного не будет – моей преданности!
Джаноцца отступила на шаг – лишь для того, чтобы вскрикнуть от боли.
– Ой! Моя нога!
Антонио тотчас размяк и бережно усадил девушку на землю. Когда он встал на колени рядом с ней, она спросила:
– Антонио, чего в твоем поведении больше – любви или уязвленной гордости?
Он дышал тяжело, с надрывом.
– Ты не понимаешь.
Дыхание Джаноццы, напротив, было легким, неслышным на фоне шумов, вырывающихся из груди Антонио. Молодые люди почти касались друг друга. Поцелуй оказался самым мягким и нежным из когда-либо полученных Джаноццей. То был почти благоговейный поцелуй, как будто Антонио боялся оскорбить девушку.
– Я хочу тебя, – прошептал он ей на ухо. – Я люблю тебя, Джулия.
Джаноцца отпрянула.
– Джулия? – Ее так никто не называл.
– Ты моя Джулия. Мой идеал. – Он снова потянулся к ее губам. Второй поцелуй был более страстным, и Джаноцца неожиданно для себя на него ответила. Ах, какое блаженство! Какое счастье! Она была…
Франческой. Да, они с Антонио – Франческа и Паоло, прелюбодеи. Любовники, обреченные на вечные муки. Она вырвалась и с ужасом воззрилась на Антонио.
– Нет! Это не… Нет, Антонио. Послушай меня. Мы… мы должны стать друзьями. Друзьями, и только.
– И только? Вот как ты заговорила! – Антонио нахмурился, в голосе послышался металл. – Значит, для тебя это игра! А я не шучу: кроме тебя, мне ничего в жизни не надо! Ты для меня все!
Джаноцца отодвинулась. Антонио целую секунду смотрел ей в глаза. Затем закричал:
– Проклятье! Почему все всегда только ему?.. Ладно, пусть и это забирает!
Выхватив серебряный кинжал, Антонио подался к Джаноцце. Слезы текли по его щекам.
Что он собирался сделать, Джаноцца так и не узнала, сколько ни думала об их встрече после. Она не сомневалась: Антонио никогда не причинит ей зла – или уверила себя в этом. Значит, он хотел отдать ей кинжал? Или убить себя у нее на глазах?
Что бы ни задумал Антонио, Джаноццу от его действий спас топот копыт. Антония наткнулась на разъезд во главе с Бенвенито.
Джаноцца воззрилась на Антонио, который не сводил с нее глаз. Затем он отвернулся.
– Джаноцца! – позвала Антония. – Ты цела?
Антонио не ушел, пока не убедился, что Джаноцца в безопасности; потом взгромоздился на коня и поскакал прочь. Джаноцца смотрела ему вслед. Незадолго до того, как Антонио скрылся из виду, пальцы его разжались, и из огромной пятерни, облаченной в перчатку, выпал серебряный кинжал и вонзился в размокшую землю.
Антония уже хлопотала вокруг Джаноццы.
– Скажи, что случилось?
– Я все окончательно испортила! Испортила! Я просила его не убивать… мне казалось, что он слушает, что он любит меня достаточно сильно, чтобы слушать…
Антония только вздохнула.
– А на что ты рассчитывала? Ты думала, стоит сыграть свою роль как надо, и все образуется? Это тебе не пьеса и не стихотворение.
Джаноцца заплакала. Ее уговорили усесться в седло. До самого замка Монтекки она повторяла, словно в бреду:
– Все должно было произойти не так.
Сидящие в пещере услышали стук копыт. В первый момент Патино осклабился:
– Извините, сир Алагьери, боюсь, граф не даст вам выйти отсюда живым. Ну, разве что как следует попросите…
Однако вскоре стало ясно, что скачет не одна лошадь. Лошадей было как минимум четыре.
– Разве граф собирался приехать с друзьями? – съязвил Пьетро.
– Может, он взял с собой несколько падуанских солдат, – неуверенно предположил Патино.
– Видимо, для того, чтобы они его прикончили, как только узнают, что нападение на Виченцу было затеяно ради похищения одного ребенка.
Момент наконец настал. Пьетро поднялся. Патино тотчас вскочил на ноги и за шиворот поднял Ческо.
– Только попробуй!
– Знаешь, что мне пришло в голову? Что граф попал в плен и в обмен на свою жизнь выдал тебя. – Пьетро протянул руку. – Сдавайся, и я не дам людям Кангранде тебя повесить. – В то же время Пьетро незаметно двигал левую ногу к полуобугленной ветке. Меркурио следил за ним широко раскрытыми глазами; бока его ходили тяжело, однако дышал он почти неслышно.
Патино обвел пещеру диким взором, но, обнаружив, что топот копыт удаляется, усмехнулся. Пьетро снова увидел жалкую пародию на улыбку Кангранде.
– Значит, не дашь им вздернуть меня? Какое благородство. Но знаешь, кажется, пришло время с тобой разделаться. Не будем ждать графа.
И Патино взмахнул ножом.
«Сейчас или никогда».
Пьетро нагнулся, словно защищаясь от удара. Следующий шаг ему предстояло сделать босыми ногами – о, Патино это дорого обойдется. Если, конечно, Пьетро выживет.
Пьетро шагнул в костер. Пяткой поддав ветку, он швырнул ее в Патино. Тот инстинктивно поднял руки, заслоняя лицо.
Ческо упал на землю и откатился от своего мучителя. Ругаясь на чем свет стоит, Патино ухватил пальцами воздух. Он все еще держал в руке нож; его-то Патино и занес, чтобы ударить Пьетро. Противников разделял костер.
Увидев, что медлить нельзя, Пьетро крикнул:
– Меркурио! Взять!
Борзой пес выпрыгнул из лужи собственной крови и метнулся через огонь. Длинные челюсти сомкнулись на левой руке Патино. Брызнула кровь. Мерзавец взвыл. Тяжелый, крупный пес тянул его к земле, крепче сжимая страшные клыки и приглушенно рыча.
Патино вонзил длинный тонкий кинжал псу прямо в глаз. Челюсти Меркурио разжались, и он рухнул на землю, не издав более ни звука.
– Меркурио! – раздался из темноты жалобный голосок.
Пьетро, подняв меч, бросился к Патино. Пока он огибал костер, Патино извлек кинжал из тела собаки и нацелился Пьетро в лицо. Пьетро закрылся рукой; удар пришелся на тыльную сторону кисти. В следующее мгновение кинжал полоснул воздух у самого уха юноши. Пьетро упал на землю и откатился от Патино. Снова вскочил и бросился на врага.
Только бросаться было уже не на кого. Патино исчез. Негодяй бежал к своему коню, привязанному в нескольких локтях от костра. Он разрезал ремни и вскочил в седло. Подняв меч, заревев, как сам дьявол, Пьетро кинулся наперерез коню. Слишком поздно. Патино пришпорил коня, и тот встал на дыбы. Пройдясь затылком по земляному потолку, с которого свисали бледные сырые корни, Патино поскакал к выходу из пещеры.
Однако он забыл о веревке. Передние ноги коня попали в ловушку, и оба – конь и всадник – навзничь рухнули в грязь. Патино забарахтался, пытаясь выбраться из-под коня. При свете костра его долговязая фигура особенно напоминала пугало; огромные жуткие тени корчились на стенах и потолке.
Пьетро перепрыгнул ловушку и тоже плюхнулся в озеро. Краем глаза он увидел, как Ческо, успевший освободиться от веревок, бежит к мертвому псу.
Вспышка отраженного света заставила Пьетро вспомнить о Патино. Тот все еще держал нож, и этим ножом замахивался. Впрочем, меч Пьетро был длиннее – Патино пришлось отпрянуть, и он снова забарахтался в мутной воде, пытаясь встать на ноги.
– Будь ты проклят! – взвыл Патино и бросился вон из пещеры. Пьетро какое-то время пытался его догнать, зная, впрочем, что усилия его тщетны – он не бежал, а ковылял.
«Через несколько секунд Патино будет свободен».
Позади раздался плеск. Пьетро обернулся. Ческо был в воде, он тоже хотел догнать Патино. Снова обратив взгляд на врага, Пьетро увидел, что Патино остановился у самого выхода.
Единокровный брат Кангранде с диким восторгом смотрел на своих преследователей. Он поднял левую руку, сжатую в кулак, и резко опустил ее.
Пьетро остолбенел. Наверху раздался страшный грохот. Деревянные балки, скрытые в земле как раз над входом, дрогнули. Несколько секунд слышались звуки, похожие на стоны самой земли, корчащейся в агонии. Затем балки рухнули.
Трюк этот в старину придумали конокрады. Так они запечатывали пещеры в случае неминуемой расплаты. В отчаянный момент они могли оставить коней в пещере и спрятать все улики. Но теперь трюк сработал слишком хорошо. Ливень размягчил земляную крышу. Добрая половина пещеры зашаталась, с потолка посыпались комья земли.
Посыпались на Пьетро и Ческо.
Патино выбрался на воздух, огляделся и выругался. Он надеялся, что Алагьери оставил коня в непосредственной близости от пещеры, однако никаких коней не увидел.
– Чертов Алагьери, будь он проклят!..
Проклят . Да, это подходящее слово. Патино проклят. Он надеялся, что рухнет только потолок над входом в пещеру. А теперь он нарушил закон рода. Он убил кровного родственника своего отца. Он будет вечно гореть в аду.
Патино поплелся по тропе к лесу, подальше от пещеры. Он старался идти на север, но без солнца ориентироваться было трудно.
Минут через десять Патино услышал стук копыт. Метнувшись к ближайшему дереву и вскарабкавшись на нижний сук, Патино выхватил нож и сжал его так, что побелели костяшки пальцев.
На тропе показался всадник. Один. Без сомнения, то был человек благородный – об этом говорили и великолепный скакун, и нарядный плащ. Патино узнал герб Монтекки, поскольку вырос в здешних местах. Он вскарабкался повыше. Всадник повернул к пещере. Лицо его скрывали шлем и ливень. Что было на руку Патино – из-за стука капель по металлическому шлему всадник не слышал треска сучьев.
Патино спрыгнул прямо на круп коня. Всадник вскрикнул и попытался обернуться, однако Патино, левой рукой захватив его за шею, приблизил нож, зажатый в правой руке, к правой подмышке незнакомца. Как раз там имелся стык между пластинами лат. Всадник умер сразу, не мучаясь.
Патино вытащил кинжал, спихнул труп с коня. С ногами покойного, застрявшими в стременах, пришлось повозиться – целых десять локтей труп тащился по земле за конем. Наконец Патино и с этим справился. Он повернул на север, к Чио. Через час надо будет повернуть к Тревизо. От Тревизо до Венеции всего двадцать миль. В порту он сможет сесть на любой корабль, уплыть в любую страну. Теперь, когда он проклят, какая разница, куда плыть?
Но нет, он не выполнил свою миссию. Он и есть Борзой Пес, он чувствует это. Не важно, что мальчик мертв, – Патино все равно может довести до конца план, который они с графом разработали. Он искупит кровь, что течет в его жилах, а значит, искупит и свою вину перед Господом.
Смерть мальчика, сколь ни прискорбна она была сама по себе, в конечном счете ничего не меняла.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
До рассвета оставалось не более часа; отряд Марьотто продвигался по берегу реки, тщетно разыскивая знаки, оставленные Пьетро. Солдаты устали; они ежились под своими плащами и проклинали дождь, смывший все следы.
Марьотто из последних сил старался скрыть усталость, деланно бодрым голосом подгоняя солдат. Он, подобно им, уже почти уверился в безнадежности поисков, но не желал отступать первым. Мысли Марьотто были настолько поглощены домашним очагом, что, услышав шум, он не придал ему значения. Лишь через несколько минут Марьотто понял, что звуки не походили ни на стук дождя по шлему, ни на журчанье реки, ни на конский топот, ни на скрип деревьев под ветром. То были голоса. Два голоса – мужской и женский – обменивались короткими тревожными восклицаниями. Марьотто велел солдатам следовать за ним.
По мере приближения отряда к источнику шума голоса множились и делались громче. Марьотто выехал к высокому холму. Солдаты Скалигера, сбросив доспехи и отложив оружие, копошились в земле возле поваленного дерева. Впрочем, дерево, похоже, не повалилось, а провалилось – его удерживали на поверхности ветки, зацепившиеся за другие деревья.
В гуще копавших на коленях стоял сам Капитан Вероны. Используя металлический нагрудник в качестве лопаты, он наравне со всеми рыл мокрую землю. Тут же находилась сестра Скалигера, все еще в мужском платье. По тому, как донна Катерина переминалась с ноги на ногу, Марьотто понял, что она и сама рыла бы землю, но понимает, что суеты от ее участия будет больше, чем проку.
Мари спешился и приблизился к Катерине.
– Мадонна, что они ищут?
Катерина вспыхнула и сжала губы.
– Марьотто! Слава богу! Это ведь пещера, да? Твой будущий зять показал нам дорогу. Бонифачо намекал, что Ческо и Детто находятся под землей. – Катерина указала на подножие холма. – Когда мы приехали, почва уже провалилась. Они там, внутри. Мы стараемся их вызволить.
Секунду поразмыслив, Марьотто воскликнул:
– Какой же я болван! Это же ясно, как день! Но, мадонна, а вдруг Бонифачо просто пытался ввести вас в заблуждение? Вы уверены, что дети под землей?
– Мы нашли следы копыт в той части входа в пещеру, где крыша не обрушилась. А еще рубашку Пьетро, его сапоги и костыль. И Пьетро, и дети точно здесь – они похоронены заживо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93