Слышите? Мы не согласны! Мы взяли имя Капуллетти, только чтобы угодить отцу этого девичьего вора, – и мы не принимаем, не принимаем, не принимаем! Мы требуем справедливости!
– Я понимаю, что вы имеете в виду, мессэр Людовико, – сказал Кангранде, и в голосе его зазвучал металл. – Однако я еще не слышал, что скажет человек, более остальных пострадавший в этом деле. – Голос Кангранде зазвучал мягче. – Антонио, что ты скажешь?
Секунда тянулась бесконечно долго. По лицу Антонио Пьетро понял, что друг его не хочет говорить. Антонио посмотрел на Джаноццу, затем на Марьотто. Голова его качнулась, губы приоткрылись, но из них не вырвалось ни звука.
Марьотто выпустил руку своей невесты и двинулся к Антонио. Людовико дернулся было ему наперерез, но ледяной взгляд Кангранде охладил пыл оскорбленного отца. Приблизившись к Антонио, точнее, к его выставленной вперед сломанной ноге, Марьотто замялся. Наконец он низко наклонил голову и опустился перед своим лучшим другом на колени.
Антонио медленно поднял взгляд. Целую секунду казалось, что он сейчас заговорит. Но нет – голова снова бессильно повисла, глаза уставились в пол.
Этого Людовико Капуллетто снести не мог. Схватив костыль сына, он ударил Марьотто по голове. Удар пришелся на висок, стук расколол повисшую в зале тишину.
Марьотто повалился на пол. Джаноцца с криком бросилась к нему. Гаргано Монтекки вздрогнул, но счел за лучшее оставаться на месте. Скалигер в мгновение ока очутился рядом со старым Капуллетто и перехватил костыль, занесенный во второй раз. Костяшки пальцев у него побелели.
– Людовико! Покиньте свидетельское место! Немедля, или я вас арестую!
Синьор Капуллетто, багровый, мокрый от пота, разжал пальцы и на шаг отступил от Капитана.
– Видите, что с моим сыном? Он даже говорить не может! Я требую справедливости! Это нечестно – запрещать нам кровью смывать обиды! Если вчера справедливость измерялась в ударах мечом, пусть и сегодня так будет! Пусть ваш указ, Капитан, вступит в силу с завтрашнего дня, а сейчас позвольте нам отомстить за себя лучшим из способов!
Людовико поддержали все знатные синьоры. Они жаждали дуэли, и им было все равно, что думает на сей счет Кангранде. Тот попытался выдвинуть аргумент против.
– Антонио нездоров – он и стоять-то как следует не может, не то что драться. А вам, Людовико, я не позволю сражаться с юношей втрое моложе вас.
Послышался хрип. Скалигер поднял руку, призывая к тишине.
– Что вы говорите, сир Капуллетто?
Медленно, очень медленно Антонио поднялся. Часто моргая, чтобы скрыть слезы, он промолвил:
– Я вполне способен драться.
– Молодец, сынок! – воскликнул Людовико.
Кангранде покачал головой.
– Я вам запрещаю.
– Мой господин… – начал Людовико.
– Нет! – отрезал Скалигер.
– Мой господин, – послышался голос со скамьи голос одного из старейшин, – дозвольте сказать?
Кангранде испустил вздох облегчения и снова занял свое место на возвышении.
– Синьор Монтекки, прошу вас. Вам слово.
Старший Монтекки как мог стремительно прошел на середину залы. Темный плащ его зловеще развевался за плечами. Глаза Людовико вспыхнули от ярости. Кангранде приготовился слушать.
«Вот кто поддержит Скалигера в запрете дуэлей», – подумал Пьетро.
Гаргано Монтекки единственный на себе испытал пагубные последствия практики каждый спор разрешать оружием – в междоусобной борьбе он потерял отца, братьев, дядьев и любимую жену.
Гаргано, всегда очень сдержанный, сейчас просто цедил слова.
– Дуэли преследуют род человеческий со времен Ветхого Завета. Каин и Авель, не умея разрешить спор другими методами, решились на поединок. Древние язычники точно так же по всякому поводу хватались за оружие. Древние умбры полагали меч не менее справедливым судьей, чем совет старейшин. Гомер повествует о поединке между Парисом и Менелаем за право обладать Еленой.
Вы назовете это варварством, единственным способом для полудиких людей решать споры. Однако из легенды о Давиде и Голиафе видно, что побеждает тот, на чьей стороне правда. Карл Великий поощрял дуэли между рыцарями, говоря, что страх за свою жизнь удерживает человека от необдуманных слов и поступков, на кои столь скоры молодые люди. Что есть война, как не множество поединков в одном месте? В битве Господь берет сторону правого и наделяет его меч силою, свойственной лишь справедливости. То же самое происходит во время дуэли. Разумеется, речь не об уличной потасовке и не о вероломном нападении из засады, а о законной дуэли, проводимой по всем правилам, с секундантами, единым оружием, и так далее.
Гаргано в упор посмотрел на поверженного Марьотто, и Кангранде нахмурился.
– После всего, что случилось сегодня, я хотел отречься от сына. Своим поступком он разрушил мои надежды. Он более не стоит доверия – ни вашего, Капитан, ни доверия своих друзей, ни доверия своего родного отца. Господь дал мне лишь одного сына; ничего, рассуждал я, у меня есть еще и дочь, которой, видимо, досталась вся верность и преданность, назначенная для обоих моих детей. – Взгляд Гаргано скользнул по лицам. – Но теперь я передумал. Благородный синьор Капуллетто требует дуэли. Я считаю, что его требование нужно удовлетворить. Пусть лучше дуэль состоится сейчас, на законном основании, чем когда-нибудь потом, в темном переулке или у сточной канавы. Да свершится правосудие! Нечего моему сыну упражнять язык в клятвах да извинениях – пусть жизнью своей оправдает поступок, столь отдаливший его от нас. Марьотто утверждает, что совершил его во имя любви; любовь, благороднейшее из знамен, поднимает он в свою защиту. Пусть докажет, что его любовь столь велика. Если он примет вызов, я позволю ему снова считать своим имя, которое он сегодня опозорил.
Пьетро взглянул на Кангранде. Тот был мрачнее тучи – понятно почему. Его загнали в угол.
– Если Антонио сам не может сражаться, кто защитит его честь? – Кангранде выдвинул последний аргумент.
– Пусть выберет защитника, – отвечал Гаргано. – Возможно, его брат…
– Я буду защищать честь моего друга!
Все взоры устремились на Пьетро, уже пробиравшегося на середину залы. Антонио тоже поднял голову и кивнул. Взгляд его оставался пустым. Марьотто, который не мог встать без посторонней помощи, недоверчиво уставился на Пьетро.
Более всех, кажется, удивился Кангранде.
– Пьетро… Сир Алагьери, неужели вы будете сражаться за Антонио?
– Разумеется, буду.
– Но почему?
– Потому, мой господин, что я знал об искре, что вчера вечером пробежала между Марьотто и донной Джаноццей, однако ничего не предпринял.
– Пьетро, это не твое… – начал Марьотто, но отец резко его оборвал:
– Замолчи, щенок!
– Если мне не изменяет память, сир Алагьери, – продолжал Кангранде, – вчера вечером у вас были другие дела. – И он напомнил присутствующим о попытке похищения и о леопарде.
– Это не оправдание, мой господин. Вчера вы приняли меня в рыцари. – Пьетро прикрыл глаза и процитировал: «Стать рыцарем значит сделаться Господним мечом, вершащим правосудие на земле. Рыцарь сокрушает несправедливость. Рыцарь защищает невиновных. Рыцарь слушает глас Божий». – Пьетро открыл глаза и в упор взглянул на Кангранде. – Благодаря моему попустительству случилась беда. Это пятно на моей чести.
Цитируя слова Кангранде, Пьетро надеялся склонить его на свою сторону. Однако услышал из уст своего господина закономерный вопрос:
– А разве Марьотто не друг тебе?
Пьетро перевел взгляд на искаженное болью, обескураженное лицо Мари.
– Друг, мой господин.
– И ты тем не менее намерен с ним сразиться?
Пьетро тщательно обдумал свои следующие слова.
– Марьотто только что получил удар по голове. Вряд ли он способен сейчас сражаться. С вашего позволения, мой господин, я бы предложил другого защитника чести Монтекки.
На лице Кангранде отразилось отвращение. Он клюнул.
– И кто же у тебя на примете? Уж не убитый ли горем престарелый отец Марьотто?
– Нет, мой господин, хоть я и не сомневаюсь, что синьор Монтекки в бою не уступит юноше. – Кровь пульсировала у Пьетро в висках, и ему большого труда стоило не частить, а говорить внятно, подчеркивая каждое слово. – Покуда никто не упомянул об ответственности донны Джаноццы. В этой истории многое зависело от нее.
– Неужто ты вздумал сражаться с женщиной? – Кангранде не улыбался, только в глазах замерло ехидство. Он пытался умалить храбрость Пьетро, выставить его на посмешище.
В ответ Пьетро снял перчатку и крепко ее стиснул.
– О нет, мой господин, я желаю драться с человеком, который свел этих двоих. Синьор Каррара замешан в деле, он связан и с донной Джаноццей, и с Марьотто. Первой он доводится дядей, второго он выбрал своей племяннице в мужья. Если синьор Каррара полагает, что способствовал осуществлению настоящей любви, пусть защищает эту самую любовь, не щадя жизни! – И Пьетро бросил перчатку.
Все рты пораскрывали от изумления. И вдруг послышался голос Марцилио:
– Вызов принят! Вызов принят! – Сам молодой Каррара уже пробирался сквозь толпу.
– Я тебе покажу «принят»! – взревел Гранде и подался вперед, чтобы отвесить племяннику пощечину.
– Капуллетти никогда…
– Монтекки никому не позволят отвечать за свои грехи!
– Тише! Тише! Синьоры, успокойтесь! – взывал Кангранде. – Сир Алагьери, моя благодарность за все, что вы для меня сделали, не знает границ. Однако я не могу разрешить эту дуэль. Мой указ опирается на законодательство.
– Если уж на то пошло, дело не в законодательстве, – проговорил, поднимаясь со своего почетного места в первом ряду, Гульермо дель Кастельбарко. Старейший член Anziani, Кастельбарко имел вес в городе – вес как золота, так и ратных заслуг. – Мой господин, вы поддерживаете традицию, начатую вашим достославным дядей, великим Мастино. Согласно этой традиции, указ считается законом, только если он написан и должным образом заверен.
– Ну так напишите его, – велел Кангранде. – А я не допущу, чтобы мой город превратился в поле битвы!
Тут вмешался Пассерино Бонаццолси. Возведя очи горе, он изрек:
– Не знаю, как в Вероне, а в Мантуе подобные указы заверяются подписями всех членов совета старейшин в ходе заседания, должным образом организованного.
Кангранде раздраженно оглядел почтенных Anziani.
– Объявляю внеочередное заседание совета старейшин. Присутствующие считаются кворумом при голосовании. – Кангранде принялся выкликать старейшин по именам, первым назвав Гульермо дель Кастельбарко. Тот не отозвался. Кангранде перечислил всех, однако никто из благородных синьоров не подал голоса.
– Вижу, – тон у Кангранде был зловещий, – что без кворума у нас ничего не выйдет. – Он спустился с возвышения, прошел мимо Пьетро и остановился в середине залы. Тон из зловещего стал ледяным. – Итак, почтенные синьоры старейшины, вы хотите, чтобы дуэль состоялась. Но понимаете ли вы, чем это чревато? Я уже не говорю о том, что один из дуэлянтов – представитель соседнего государства, с которым мы совсем недавно заключили мир. Подумайте о последствиях. Вспомните времена, когда на улицах Вероны велись бесконечные бои! Вспомните, сколько погибло совершенно невинных людей! Вспомните трупы в переулках и умирающих в сточных канавах – существовал официальный запрет на дуэли. Дуэли были вне закона, потому что они против законов Божьих! Нынешнее разрешение на дуэли имеет место лишь благодаря попустительству моего брата Бартоломео. Помните ли вы, для чего он отменил запрет? Чтобы покончить с тем, что начиналось с крови, единственно возможным способом – кровью! Последней кровью Капеллетти! До вчерашнего дня никто не носил это имя, ибо все Капеллетти были мертвы! Похоронены! Они погибли не на войне, не от рук врагов-иноземцев, а из-за нашей… из-за нашей глупости!
– Синьор Монтекки, – Кангранде теперь обращался к отцу Марьотто, – синьор Монтекки, преодолейте свой гнев. Вам ли не знать цену междоусобиц? – И Скалигер снова повернулся к старейшинам. – Хорошенько подумайте об этом! Если мы допустим еще одну вспышку междоусобной вражды, она не только запятнает честь нашего города – она поглотит нас с потрохами! Всех до единого! Ненависть порождает только ненависть! Одна дуэль не насытит жажды крови, что терзает врагов, тем более если речь идет о делах сердечных. Прольется кровь! Когда украдены деньги, их нетрудно выплатить. Когда отобраны земли, их нетрудно вернуть. Но пролитую кровь не вернешь! За нее можно заплатить – но только новою кровью. Кровопролитие ведет к кровопролитию! Подумайте хорошенько, прежде чем спустить с цепи Зло! Я говорю сейчас не как правитель, а как ваш соотечественник! Подумайте о том, какою славная Верона останется в памяти потомков – если таковые вообще появятся на свет!
Скалигер медленно обвел глазами залу. Конечно, собравшиеся слушали его речь – слушали, но не внимали.
– Очень хорошо. Я мог бы позвать стражу и силою вразумить вас. Но я не тиран. Если вам так хочется, я разрешу одну безумную ночь – но при условии, что с первыми лучами солнца вы все подпишетесь под указом о запрете дуэлей. Если вы, почтенные синьоры старейшины, не дадите мне сейчас этой клятвы, клянусь всем для меня святым, я сию же минуту позову стражу.
Старейшины, довольные победой, принялись клясться, что на рассвете подпишут указ великого Капитана и станут защищать этот указ до конца дней своих.
– Мне нужна еще одна клятва – от вас, почтенные отцы. Людовико и Гаргано, вы должны поклясться самым для вас дорогим – своим состоянием и самою жизнью, – что не станете мстить. Каков бы ни был исход этой дуэли, ею дело и завершится, без всяких репрессалий.
Гаргано сказал, что с радостью даст такую клятву – он не держит зла на благородное семейство Капуллетти. Людовико в знак согласия нехотя кивнул. Кангранде принял обе клятвы и, прикрыв глаза, произнес:
– Марцилио, теперь ты можешь принять вызов. Каррара, не взглянув на дядю, бросился к Пьетро. Он поднял перчатку высоко над головой и смял ее в кулаке.
– Я принимаю твой вызов, Алагьери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93