Мы обсуждали роль, которую в нашей жизни играют звезды.
Конечно же, первым заговорил Данте.
– Ключевая фраза в данном вопросе – «Ratio stellarum, significatio stellarum». Пьетро, переведи.
Пьетро откашлялся и, глядя в упор на Марцилио, очень четко, будто объяснял что-то непонятливому ребенку, произнес:
– «Ratio stellarum, significatio stellarum» – порядок движения против смысла этого движения. «Ratio» означает, что звезды ходят над миром по кругу в виде строго определенных фигур. «Significatio» означает, что эти фигуры расположены так, а не иначе, с некоей целью…
– Такие рассуждения подрывают веру, – пробормотал Асденте.
– Ванни, перебивать невежливо, – с упреком сказал Кангранде.
Пьетро усмехнулся – ворчун Марцилио все-таки вынужден был отвести глаза.
– Асденте, пожалуй, прав, – задумчиво проговорил венецианец Дандоло. – Разве мудро допускать, что в расположении созвездий есть какой-то смысл? Почему бы тогда не искать смысла заодно и в движении облаков, а то и в полете совы?
Гранде покачал головой.
– Это уже язычество.
– Разумеется, – прищурился Дандоло.
– Разве? – возразил Муссато. – А не были бы мы мудрее, если бы искали проявления воли Божией во всех Его созданиях?
Кангранде широко улыбнулся, так что на щеках пролегли глубокие складки.
– Господи боже мой, да неужто у нас с Дандоло есть кое-что общее? Скажите, что это не так. С другой стороны, мы же оба отлучены от Церкви. Трудно сейчас в это поверить, но в свое время я всерьез считал себя добрым христианином. Однако с каждым годом меня одолевает все больше сомнений. Меня постоянно втягивают в эти дебаты, как же их… Еще Абеляр занимался этой наукой.
– Теологические дебаты, – подсказал Муссато.
– Да. «Божественная логика», будь она неладна. Боюсь, как бы святые отцы окончательно не одержали надо мною верх.
Стукнув кулаком по столу, Пассерино Бонаццолси провозгласил:
– Отцов бояться – на псовую охоту не ходить! – И засмеялся собственной шутке.
Кангранде со вздохом продолжал:
– Синьор Каррара, вы замечали, что некоторые идеи никаким высмеиванием не уничтожить? Древние не сомневались во власти звезд. И мы не сомневаемся. Мы даже названия звезд оставили древнеримские – стало быть, у звезд силы не меньше, чем у античных богов. Боги по-прежнему живут на небе, даруют жизнь смертным и отнимают ее. Мы – только пешки в их игре. А ведь кое-кто считает, что и христианский Бог, подобно языческим, любит поиграть в шахматы.
– Мой господин, вы – не пешка, – сказал Пьетро. – Вы это доказали.
Веронцы одобрительно загудели.
– Разве доказал? – Скалигер указал вверх. По крыше стучал дождь. – Выгляни в окно, Пьетро, и скажи мне, чего я добился.
– Ты же не виноват, что дождь идет, – возразил Асденте. – Простое невезение. Для тебя, разумеется. А для нас, падуанцев, – наоборот.
Кангранде покачал головой.
– Невезение? А может, сама судьба? Спроси у звезд, Ванни! Вдруг это Божья воля – чтобы Падуя оставалась непокоренной? Вдруг я никогда… – Кангранде запнулся и замолк. Повисла пауза.
– Что я слышу! – раздался голос Дандоло. – Великий Борзой Пес в себе не уверен?
Кангранде не ответил. Тогда Муссато, откашлявшись, сказал:
– Церковь учит нас, что Господь создал науку астрологию с целью открыть людям Свои замыслы.
Гранде покачал головой.
– А что, если звезды – никакая не небесная Книга Судеб? Что, если древние были правы? Что, если звезды сами управляют судьбами людей?
– Так и есть, – произнес Данте. Все повернулись к нему. – И язычество здесь ни при чем. Звезды действительно влияют на наши судьбы. От них зависит цветение и увядание растений. Они управляют страстями человеческими. Венера пробуждает похоть, Марс – жестокость.
Кангранде вздрогнул.
– Мне рассказывали, что я родился, когда Марс был в Доме Овна. Значит ли это, что мой удел – война? А если я воспротивлюсь судьбе? Если не захочу воевать?
– Да ты лучший воин в Италии! – воскликнул Асденте.
– Спасибо, Ванни, на добром слове. У меня был хороший учитель. – Капитан хлопнул в ладоши. – И тут сходится! Разве звезды свели меня с Баилардино не затем, чтобы я выучился воевать? Попробовал бы я не выучиться! Разве я мог сказать «нет»?
– А зачем тебе было говорить «нет»? – опешил Асденте.
– Затем, что тогда бы стало ясно, можем мы противиться предначертанному или не можем, – серьезно сказал Скалигер.
Некоторое время за столом было тихо – все пережевывали пищу и собственные мысли. Тишину нарушил Франческо Дандоло. Шепот его прозвучал зловеще:
– Вы когда-нибудь выходили в открытое море? Мне кажется, так, как в море, власть звезд не проявляется нигде. В море звезды одновременно проводники и враги. Они разворачивают перед моряком карту и в то же время насылают шторм. Они указывают путь и в то же время чинят препятствия.
Глаза Кангранде сузились.
– Они сначала показывают награду, а затем уводят ее прямо из-под носа.
В надежде отвлечь Кангранде от мрачных мыслей Пьетро обратился к Дандоло:
– Но ведь звезды не каждый раз насылают шторм, правда? Разве они также не даруют попутный ветер? Они не всегда враждебны, ведь так?
– Действительно, – оживился Кангранде. – Они же не всегда враждебны!
Однако Гранде больше понравилась первая мысль.
– В любом случае, выбор за ними. Только звезды решают, кому помогать, кому мешать. По какому принципу они выбирают? Разве люди, которым звезды покровительствуют, чем-то лучше, храбрее, сильнее людей, отвергнутых ими? – Он поймал взгляд Кангранде. – А что сделали звезды для вас, синьор Капитан?
– Не знаю, – рассеянно отвечал Скалигер. – Некоторые называют меня везучим.
– А сами-то вы что думаете по этому поводу?
Кангранде поджал губы.
– Разве человеку дано знать волю Создателя?
– Даже попытка является проявлением гордыни, – авторитетно заметил Муссато. – Воля Его – тайна. Все в руках Божиих.
– Такая точка зрения отрицает наличие свободной воли, – возразил Данте. – Между тем Церковь одобряет эту идею. Судьба человека во многом зависит от него самого. Иначе какой смысл в нашем пребывании на земле?
Муссато подался вперед, насколько ему позволяли шины.
– А если человек выберет не ту судьбу, которая уготована ему Богом? Например, тот, кому следовало стать воином, станет земледельцем. Будут ли звезды ему мешать? Будет ли Бог ему мешать?
– Что скажешь, Пьетро?
Скалигер заметил, как юноша изменился в лице. Однако Пьетро был слишком смущен, чтобы высказать свои соображения.
– Я… я не знаю. Мне известно только, что мой отец считает астрологию очень серьезной наукой.
Скалигер переглянулся с Данте.
– Серьезней некуда. Предсказатели горят в аду за обман.
– Предсказатель предсказателю рознь, – поправил Данте. – Некоторые читают будущее по внутренностям животных. Это суеверие, в то время как астрология – наука, а я – ее последователь. Однако астрологи, подобно священникам, бывают плохие и хорошие. Я не признаю астрологов, которые пытаются изменить волю небес или, того хуже, в надежде снискать милость сильных мира сего делают предсказания по отдельным звездам, не учитывая общей картины.
– Бедная Манто! – воскликнул Пассерино. – Данте, бросьте нам кость!
– Я уже бросил. Ее кость.
Слова Данте всех позабавили, однако Кангранде не унимался. Он хлопнул в ладоши, и смешки тотчас стихли.
– В котором стихе об этом сказано, поэт? Меня это в первую очередь касается – не хочу называться жертвой льстивых предсказателей. В чем разница между свободным толкованием, за которое ты ратуешь, и осознанной непокорностью, которую ты порицаешь – или, вернее, Он порицает?
На лице Данте отразилась хорошо отрепетированная загадочность.
– Полагаю, только Господь вправе это решать.
Скалигер презрительно тряхнул головой. Его ухмылка сделалась еще шире.
– Ты, поэт, как всегда, весьма красноречив, когда говоришь на общие темы, но стоит дойти до деталей, из тебя слова не вытянешь.
– Разумеется, мой господин. Для этого поэты и существуют, – пожал плечами Данте.
Дискуссию закрыли. Обильный и разнообразный ужин продолжался уже за другими разговорами, на менее обязывающие темы, которые, однако, обсуждались с тем же жаром. Говорили о тактике ведения боя, о женщинах, о политике, о винах. На десерт была подана изысканная яблочная fricatella, сдобренная оживленной беседой о судьбе ордена тамплиеров, окончательно уничтоженного несколько месяцев назад. Великого магистра ордена, Жака де Моле, сожгли по обвинению в ереси. Когда пламя охватило столб, де Моле провозгласил свою невиновность и объявил, что Сам Господь отомстит за его смерть. Магистр проклял французского короля и его потомство до тринадцатого колена. Задыхаясь в дыму, де Моле предрек, что еще до окончания года и Филипп IV, и Папа Климент вместе с ним, магистром, предстанут перед Господом.
О последних словах де Моле сразу забыли, однако менее чем через месяц Климент действительно умер. Пьетро хорошо помнил, как Данте спешно сочинил для стиха 19-го эпизод с пророчеством о смерти Папы и разослал вставку и указания всем своим переписчикам.
Гости Капитана увлеченно обсуждали вероятность кончины французского короля. Хотя все они скептически относились к тамплиерам, ни у кого не возникало сомнений, что причиной полного разгрома ордена явилась алчность Филиппа IV Красивого.
Пьетро слушал, стараясь не упустить ни единой мысли этих выдающихся людей. Он не переставал восхищаться их речами, однако более всего удивляли юношу взаимоотношения воинов. Асденте не далее как три дня назад стремился раскроить Кангранде череп, а теперь, за ужином, Кангранде обращался с ним как с любимым родичем. Джакомо Гранде был учтив и дружелюбен: он искренне наслаждался обществом Скалигера. Муссато совершенно расслабился; казалось, от полного блаженства его отделяют лишь собственные переломы. Только Марцилио смотрел волком; правда, когда заговорили о выигранных и проигранных сражениях, даже он оживился.
Один только венецианец не испытывал удовольствия от ужина. Кангранде не упускал случая задеть Дандоло. Делал он это весело, шутя, с неизменной любезностью. Но беспощадно.
Наконец с ужином было покончено. Марцилио да Каррара поднялся первым, небрежно спросив у своего дяди разрешения выйти из-за стола. Он ушел из обеденной залы, не оглянувшись. Асденте и Пассерино проследовали в гостиную, чтобы продолжить вечер за игрой в кости. Дандоло и Гранде помогли Муссато подняться, после чего слуги доставили поэта прямо в его «камеру», как зловеще шутил Кангранде. Падуанцев содержали в превосходных апартаментах, ничего общего не имевших с тюрьмой. Кангранде близко к сердцу принимал выражение «любите врагов своих».
Скалигер принялся отдавать распоряжения слугам. Данте подошел к сыну.
– Как ты себя чувствуешь, мальчик мой?
– Хорошо, отец, – отвечал Пьетро, гоня мысли о личинках.
– Вот и славно, – нарочито небрежно произнес Данте. – Тогда я пойду спать. – Взгляд его упал на непокрытую голову сына. – А где же твоя новая шляпа?
– Потерялась в дороге, – сказал Пьетро.
– Так-так. – И с довольной улыбкой Данте удалился.
Отпустив слуг, Кангранде обернулся к Пьетро.
– Ты, я смотрю, спать не хочешь? Не вернуться ли нам на террасу, к жаровне, дождю и дыму?
Когда Пьетро снова улегся на свою кушетку, а слуга принес новую жаровню, Кангранде произнес:
– Пьетро, ты молчал почти весь вечер.
– Мне нечего было добавить к тому, что говорили достойные синьоры.
– Пьетро, поверь мне на слово: лгать – дурная привычка. Тебе было что сказать. И не только доблестному Марцилио, – прищурился Кангранде.
Пьетро почувствовал, как заливается краской.
– Я там самый младший…
– Марцилио старше тебя всего года на два, манерам же его далеко до твоих. Так о чем ты думал?
– Я… я думал о звездах, что определяют людские судьбы, – промямлил Пьетро. – Вы спрашивали, где грань между свободной волей и толкованием предначертанного небом. Я думаю… – Пьетро замолк. Ему не хватало слов, чтобы выразить свои мысли. Однако Скалигер терпеливо ждал. – Я думаю, эта грань не такая четкая, как кажется. Человек не может противиться предопределенному свыше – как моряк не может по своей воле остановить шторм, – однако он может сам решать, как противостоять стихии.
Кангранде мигом уловил мысль Пьетро.
– Ты хочешь сказать, что, хотя звезды и указывают моряку путь, он сам решает, следовать их совету или не следовать?
Пьетро кивнул.
– Но я говорю не только о карте. Судьба ставит у нас на пути препятствие. Мы же сами решаем, повернуть назад, обойти его или взять штурмом. В этом проявляется свободная воля. Мы не можем помешать судьбе принять решение, однако можем не согласиться с ее решением.
Пьетро осекся, сообразив, как глупы его слова. Кангранде, однако, мысленно поворачивал их так и эдак, словно они были достойны подобных размышлений. Наконец Кангранде проговорил:
– Человек, стало быть, отвечает за свои поступки, но не за свою судьбу.
– Это только предположение, мой господин, – поспешно произнес Пьетро.
Задумчивости Скалигера как не бывало.
– Это блестящее предположение, синьор Алагьери! Жаль, что ты не высказал его за ужином. Всем этим воинам, дипломатам и поэтам, вместе взятым, не измыслить ничего подобного. В тебе, мальчик, мудрость старика.
– Тебя это удивляет? – зазвенел насмешливый женский голос. Пьетро резко обернулся.
– А, донна Катерина! – Появления сестры было достаточно, чтобы к Кангранде вернулась обычная язвительность. – Разумеется, этот юноша проявляет мудрость во всем, кроме одного – ему до сих пор хочется, чтобы я оставался в живых.
– С возрастом это пройдет, – заметила донна Катерина. Распущенные волосы ее, перехваченные единственной черной лентой, покрывали спину, как плащ.
Пьетро неуклюже поднялся. Его усилия были вознаграждены беглым кивком; затем донна да Ногарола снова перевела взгляд на брата.
– Если тебе уже надоело упиваться собственным философским настроем, могу сообщить новость.
– Все готово?
– Да. Хочешь, я поеду?
– Чтобы ты в такую погоду тряслась по дороге, а потом, чего доброго, умерла от простуды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93