Он поведал донне о возвращении в Италию вслед за императором Генрихом и о длительной остановке в Лукке.
Когда Пьетро дошел до прибытия в Верону, произошедшего не далее как прошлой ночью, глаза донны Катерины сузились.
– Значит, ты впервые увидел моего брата всего лишь сутки назад?
– Да, вчера, – поправил Пьетро, хотя разницы не было никакой.
– Вот как! И ты без колебаний бросился его спасать?
Пьетро покачал головой.
– Он не нуждался в спасении, донна. Пожалуй, мы только путались у него под ногами.
Катерина жестом отмела всяческие возражения.
– Чепуха. Он был бы мертв, а Виченца была бы в руках падуанцев, если бы не ты и твои друзья. Ты, видно, преуспел в военной науке.
– Я особенно хорош в качестве подушечки для булавок, – съязвил Пьетро.
– Вдобавок ты самокритичен, – одобрительно произнесла Катерина. – Тебя и твоих друзей Франческо сам Господь послал. Как бы мой брат вытащил голову из петли, которую сам для себя сплел, если бы не такие преданные и бесстрашные рыцари?
Пьетро заметил, что ни он, ни Марьотто, ни Антонио не были возведены в рыцарское достоинство, на что донна Катерина отвечала:
– Пока не были. Брат легко это исправит.
– Конечно, исправлю, – послышался глубокий голос из дверного проема. – Причем с удовольствием.
Пьетро уселся как мог прямо, но донна Катерина даже не повернула головы.
– Не очень-то ты спешил.
– Я задержался, донна, чтобы нарвать для тебя цветов, но в твоем доме так холодно, что все они завяли. – С этими словами Скалигер приблизился. Ногой он пододвинул скамью к кушетке и уселся по другую сторону от Пьетро, напротив сестры. – Как себя чувствует мой ангел-хранитель?
– Благодарю вас, мой господин, хорошо.
– Он будет жить, – добавила донна Катерина. – Без сомнения, однажды он вновь последует за тобой, так что ты во второй раз сможешь попытаться излечить его от этой пагубной привязанности.
– Сделаю все, что в моих силах. Пьетро, конечно же, снова бросится стреле наперерез, и тогда мне уж не будет пощады от тебя, донна. – Поза Кангранде выдавала его напряжение, в битве незаметное. – Как приятно видеть с твоей стороны материнскую заботу. Ты, наверно, хочешь исправить ошибку прошлого?
– Я расточаю милости тем, кого считаю достойными их, – отвечала донна Катерина. – И я, подобно Пьетро, строго следую приказам.
Этот выпад Кангранде проигнорировал.
– А здесь тепло, несмотря на твое присутствие. Верно, это Dottore велел обогревать комнату?
– Надо же как-то попытаться выжечь из юных сердец преданность ложному кумиру. Остается только надеяться, что разум к ним вернется.
Кангранде оглядел комнату.
– Что, и Антонио туда же?
– Ты заметил? – В голосе госпожи послышалось легкое удивление. – Да, и он не лучше – тоже позволил себя проткнуть в твою честь. Более того: Антонио сглупил, пытаясь самостоятельно вытащить свою булавку. Не понимаю, что на него нашло. Может, его древняя легенда вдохновила.
– Не иначе, – сухо произнес Кангранде.
Пьетро ушам своим не верил: Капитан был в ярости.
– Есть такая легенда, – начала Катерина, глядя на Пьетро. – О рыцаре, получившем от врагов три раны и оставленном на ночь в лесу, умирать от потери крови да от холода.
– Пьетро наверняка знает эту историю, – перебил Кангранде.
Катерина продолжала:
– Так вот, рыцарь сам вырвал одну стрелу, а раны перевязал обрывками волчьей шкуры. Видишь ли, волк думал пообедать, да не удалось. На следующий день рыцарь отыскал лагерь своих врагов, каждому из них нанес такие же раны, какие были у него, и оставил их в лесу. – Тут Катерина наконец взглянула в глаза брату. – Они умерли, не правда ли, Франческо?
– Умерли, да только не от ран, донна. Они замерзли насмерть, потому что поблизости не оказалось дружелюбного волка с теплым мехом.
Катерина выдержала взгляд Кангранде.
– Выходит, тебе повезло, Франческо. Повезло с друзьями, которые всегда готовы спасти тебя.
– Я не нуждаюсь в спасении. За исключением случаев, когда я в непосредственной близости от тебя, донна.
Катерина поднялась.
– Раз так, я избавлю тебя от своего присутствия.
И она вручила Кангранде мокрое полотенце. Пьетро заметил странную вещь: брат и сестра тщательно следят, чтобы пальцы их не соприкоснулись.
– Извините, синьор Алагьери.
В дверном проеме она обернулась.
– Пока не уходи. У меня есть новости.
И с этими словами Катерина скрылась.
Плечи великого полководца едва заметно расслабились, он подавил вздох облегчения и обратился к Пьетро:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, мой господин.
– Вот и славно. – Кангранде никак не прокомментировал обмен любезностями со своей сестрой.
Пьетро, как успела заметить донна Катерина, был неплохим дипломатом.
– Вам что-нибудь известно об армии, мой господин?
– О которой – о нашей или о падуанской?
– Об обеих.
– Наша прибудет в Виченцу утром, полагаю, часов примерно через десять. С грехом пополам вооруженная и худо организованная, но прибудет. К этому времени, по моим подсчетам, основная масса бежавших падуанцев доберется до дому и займется укреплением города.
– Вот как! – Пьетро боролся с желанием задать следующий вопрос.
Капитан тотчас разгадал это желание.
– Тебя что-то тяготит? – спросил он с самым невинным видом.
– Нет, мой господин.
– Ты, наверно, думаешь: почему Кангранде не едет в Падую, пока можно застать падуанцев врасплох?
Пьетро кивнул.
– Летом я уже пытался это сделать. Тебя здесь тогда не было.
Скалигер помог Пьетро усесться прямо.
– Я слышал о походе на Падую, мой господин.
– Отлично. Так вот, месяц назад я с целой веронской армией не смог взять Падую. Поэтому я не обольщаюсь насчет возможностей восьмидесяти человек – не важно, насколько силен в них боевой дух. Падуя прекрасно укреплена. Во-первых, ее окружают рвы и стены, во-вторых, там вещают эти проклятые проповедники, делла Торре и Муссато, а они и зайцу способны мужество внушить. Нет, с одним отрядом и думать нечего идти на Падую.
Слова Кангранде нельзя было назвать обнадеживающими, но в голосе его Пьетро послышалось нечто иное.
– Значит, мы не пойдем на Падую?
Кангранде неожиданно сменил тему:
– Я не видел их генерала. А ты видел?
Пьетро задумался. Ему доводилось встречаться как минимум с сотней аристократов, но ни один из них не обладал выправкой главнокомандующего.
– Он скрылся? – спросил юноша.
– Надеюсь. Мне известно, что скрылся и еще один наш друг. Правда, мои люди выудили из реки его оружие, но сам доблестный граф Винчигуерра Сан-Бонифачо ускользнул. Винчигуерра значит «Я побеждаю в войне», не так ли? Очень хотелось бы вынудить графа поменять имя. Как думаешь, слово «сутенер» подойдет?
– По этой причине мы не выступаем? – Пьетро старался уловить связь. – Потому что Сан-Бонифачо сбежал?
– На Падую мы обязательно пойдем, – спокойно произнес Кангранде. – Просто я хочу дать падуанцам фору.
– Но ведь тогда они успеют подготовиться, выставят солдат на стенах…
В красноватом свете углей улыбка Капитана казалась зловещей.
– Пьетро, ты когда-нибудь наблюдал возвращение разгромленной армии? Конечно, Падуя успеет вооружить всех, способных сражаться, – но это будут солдаты испуганные, солдаты усталые, солдаты, не верящие в победу, солдаты, впавшие в уныние. Они не сомневались, что победят сегодня – еще бы им сомневаться, когда их столько! Нет уж, на сей раз пусть падуанцы выполнят мою работу за меня. Вид тысяч людей, спасающих свои шкуры, во главе с Сан-Бонифачо чуть ли не в исподнем, сломит оборону Падуи еще быстрее, чем я разогнал ее армию. – Скалигер мягко положил руку на плечо Пьетро. – А теперь спи. Морсикато – лучший врач в Италии. Я бы сам его нанял, причем дал бы втрое больше, чем он получает от моей сестры, да только наш dottore ни за что не расстанется с донной Катериной. Сейчас пропотеешь хорошенько, а завтра, глядишь, уже и на ноги встанешь.
– Но, господин…
– Пьетро, обещаю: как только мы будем готовы выступить на Падую, я тебе сообщу. Куда же мы без тебя? Но при условии, что сейчас ты будешь отдыхать. Закрой глаза. Я пока свободен и пробуду с тобой, пока ты не заснешь.
Кангранде помог Пьетро улечься и сменил пропитанную потом фланель на свежую, исходящую паром в духоте комнаты. Он отлучился проверить повязку Антонио да Ногарола, затем вернулся к Пьетро, уселся на скамеечку, которую так недавно занимала донна Катерина, и снова сменил компресс. Пьетро закрыл глаза и наконец расслабился. Жара, прохладное полотенце на лбу, сладкий запах древесины и пряностей смешались, захватив его сознание.
Диковинные видения заполняли мозг Пьетро. Хотя обстановка казалась привычной, юноша никак не мог узнать ключевую фигуру сна, темную тень мужчины с длинными вьющимися волосами и кривым мечом.
Внезапно очнувшись, Пьетро увидел склоненного над ним Кангранде.
– Ты разговаривал во сне, – сказал Скалигер. – Ты что-нибудь помнишь?
– Нет, мой господин, – отвечал Пьетро. Голова была как в тумане.
– На, попей. – Кангранде поднес к губам юноши кубок с вином, смешанным с маковым соком и семенами конопли. Это питье прописал Морсикато.
Пьетро тотчас забылся, но и в теплом густом тумане, снова охватившем его, не переставал думать о том, что же он такое говорил.
Пьетро спал, теперь видения его были не столь мрачны. Он лежал на кушетке с закрытыми глазами и слушал голоса брата и сестры. На этот раз донна Катерина и Кангранде не спорили и не язвили. Они разговаривали тихо, интонации их были ясны, а фразы лаконичны.
– Так какие у тебя новости?
– Ко мне приходила женщина, которая служит у синьоры де Амабильо.
– Ах вот что!
– Да. Муж этой синьоры погиб в апреле, неудачно упав с лошади.
Кангранде помрачнел, даже по голосу было слышно.
– Насколько я понял, у нее ко мне просьба.
– Она просит о безопасности ее дома, если ты возьмешь город.
– Передай, что ее жилище не тронут. – Во сне Пьетро правитель Вероны встал и собрался уходить.
– Все не так просто. – Последовала короткая пауза. – Синьора только что разрешилась от бремени.
Повисло молчание. Кангранде снова заскрипел скамьей. Усевшись, не то спросил, не то выдохнул:
– Мальчик?
– Да.
– Ты что-нибудь предприняла?
– Я послала за Игнаццио.
– Он прибудет со своим мавром. – Интонация была не вопросительная, поэтому донна Катерина не ответила. – Ей нельзя самой воспитывать сына.
– Ни в коем случае. Это опасно для всех нас, и в первую очередь для ребенка. Его уже пытались убить.
– Так скоро? Не успел родиться… А кто еще о нем знает?
Брат и сестра долго молчали, наконец Кангранде сказал:
– Ребенок должен воспитываться в моем доме.
– Разумеется.
– Если, конечно, он выживет.
– Выживет, можешь не сомневаться.
– Для моей жены это будет ударом.
– Пусть лучше удар случится сейчас, чем позднее, когда ее сын потеряет статус наследника.
– Если она вообще родит мне сына.
– У тебя ведь есть еще дети, не так ли?
Кангранде улыбнулся.
– Ты просто сама деликатность. Да, есть. У меня как минимум две дочери. Дочери, понимаешь?
– Хорошо. Спрячь ребенка среди других детей. Так надежнее.
– Странно, что она послала служанку к тебе, а не ко мне.
– Ей тоже известно пророчество.
– Вижу, у меня нет выбора. Ты поможешь?
Целую секунду слышалось только потрескивание углей в жаровне.
– Спасибо тебе, Франческо. Конечно, помогу.
– Не благодари меня, – с горечью произнес Кангранде. – Я всего лишь орудие судьбы.
И тут Пьетро провалился в наркотический сон. Ему снился борзой пес, преследуемый стаей гиен. Пьетро вертелся во сне, когда пес, загнанный в огромный театр, Арену еще римской постройки, запятнал ступени своею кровью.

ЧАСТЬ II ПАЛИО
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Флоренция, 20 сентября 1314 года
По облику итальянского города можно судить о почве, на которой он стоит. Породы, залегающие в окрестностях, придают каждому городу свой характер. Так, в Вероне большинство зданий выстроено из розового мрамора и кирпича, в Падуе – из мрамора и камня. В Сиене преобладал темно-красный цвет, в Болонье – терракота, а в Ассизе – ярко-розовый, он же лососевый. В Венеции, в силу местоположения, использовались все перечисленные виды минералов; каждый дом стоил целое состояние.
Флоренция, сама себя провозгласившая источником свободы, была построена из коричневого камня и глиняной черепицы; последняя придавала городу строгий вид. В отличие от других городов-государств, Флоренция не практиковала культ личности – она являлась городом идей. «Мать всех свобод» занимала площадь 1,556 акра, была окружена тремя стенами и насчитывала около трехсот тысяч жителей.
Родной город Данте Алагьери раскинулся по обоим берегам Арно. С севера потянуло свежим ветром. По небу, быстро сгущаясь, бежали тучи. Однако людей, заполнявших улицы (день был базарный), теснившихся в переулках, останавливавшихся в тени балконов и деревьев, только радовал близящийся дождь. Все устали от жары. Флорентинцы шутили, торгуясь с представителями всех возможных гильдий, и старались найти наилучшее применение своим драгоценным флоринам.
Государственная валюта Флоренции считалась одной из самых твердых в мире, возможно, потому, что прославляла не короля, не папу, не императора, а сам город. На одной стороне монеты изображалась лилия – символ Флоренции, на другой – Иоанн Креститель, святой ее покровитель. По этой причине флорин не менял облика во время осад, мятежей и переворотов; в первозданном виде ходил он по рукам аристократов и простолюдинов, а экономика Флоренции росла астрономическими темпами.
Один владелец лавки вовсе не ставил себе целью вытрясти из покупателя последний флорин. Звали этого достойного человека Моссо, а в лавке его продавались книги. Недаром лавка считалась одной из лучших в городе: она представляла собой не просто шатер, а прочный деревянный прилавок с навесом, который за умеренную плату поднимался каждое утро и опускался каждый вечер. Товар синьора Моссо требовал особой защиты от погодных явлений. Имелись у него и дешевые оттиски, но в основном синьор Моссо держал книги рукописные, старательно исполненные мастерами-переписчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93