Эта женщина – флорентийка, в узком кругу друзей она известна как Донзелла Совершенство. Она пишет не много, зато ее стихи так хороши, что я не могу не восхищаться литературными вкусами юной Джаноццы.
– Вы ведь знакомы с невестой Антонио, мадонна? – спросил Пьетро.
– Прелестная девушка, правда, на мой взгляд, несколько жеманная, – ответствовала донна Катерина.
– Так вот, Джаноцца сегодня читала нам стихотворение, но вдруг остановилась и сказала, что дальше не помнит. Отец полагает, это неспроста.
Вместо прямого ответа Данте продекламировал:
Когда весною полны до краев
И лес, и дол, влюбленным благодать –
Они под свист и цокот соловьев
Рука в руке весь день вольны гулять.
Кто в силах воспротивиться весне?
И юноша сладчайшей муке рад,
И девушка оттачивает взгляд,
Меж тем как вся печаль досталась мне.
Отец о милосердии забыл,
И страх мою теснит всечасно грудь:
Жених богат и знатен, но не мил.
Ах, лучше бы навеки мне уснуть!
Тоскою сердце полно до краев –
Тоскою, а не свистом соловьев.
– Далее говорится, что девушка хочет только одного – уйти в монастырь. Интересно, разделяет ли Джаноцца чувства героини стихотворения. Боюсь, – сделал вывод Данте, – твой друг Антонио не сумел завоевать ее сердце.
Пьетро поискал Джаноццу глазами – девушка благосклонно внимала компании молодых людей, наперебой старавшихся ее развлечь. Легкая улыбка озаряла лицо Джаноццы, глаза сияли – она вполне подходила под характеристику, данную Марьотто. Настоящая Джулия.
– Вы чудесно декламируете, – произнесла Катерина.
– Еще бы, – усмехнулся Данте.
Пьетро заметил, что непоседливый Ческо успокоился. Мальчик теперь буквально поедал старшего Алагьери глазами – большими, зелеными, глубокими. В этом он не походил на отца. Во всех остальных его чертах проступал облик Скалигера, но так, как в незаконченной скульптуре проступает облик модели. Казалось, еще несколько сколов, еще один-два удара резцом – и лишний мрамор крошкою осыплется на пол, и скульптор явит миру точную копию натурщика. Странное дело: над лицом Катерины явно поработал тот же мастер – и так же не довел свое произведение до конца. Просто в голове не укладывалось, что Катерина – не родная мать Ческо.
Катерина тоже заметила, как мальчика заворожило чтение Данте.
– Пожалуй, мессэр Данте, стоит взять вас в няньки. Первый раз за день он хоть несколько минут посидел спокойно.
– У мальчика душа поэта, – грустно улыбнулся Данте, теребя бороду. – Несмотря на воинственность.
– Мне часто кажется, что у Ческо вовсе нет души.
– У него такие зеленые глаза, – вставил Пьетро.
– Это сегодня. Завтра они будут синие. Он хозяин своей внешности и меняет цвет, как хамелеон.
– В таком случае, когда Ческо подрастет, его следует отдать на воспитание Нико да Лоццо, – заметил Данте.
– Или вашему другу Угуччоне делла Фаджоула, – невинно предложила Катерина.
– Боюсь, Угуччоне делла Фаджоула пока никого не сможет взять под крылышко, – отвечал поэт. – Весной он собирается в поход на Флоренцию.
– Знаю, знаю – он даже спрашивал совета у Франческо.
– И что сказал ваш брат?
– Что только дурак сейчас пойдет на Флоренцию. Эффекта должного не будет.
– Ну, значит, один дурак собрался в поход, а другой – в моем лице – желает ему удачи. Возможно, к тому времени, как сын Кангранде вырастет, Флоренция наконец станет достойным уважения городом.
– На лоджии жарко, не правда ли? – произнесла Катерина, обмахивая лицо ладонью. – Странно, учитывая, какая на улице метель. Пожалуй, чтобы не замерзнуть насмерть, нам хватило бы и меньшего количества жаровен. Конечно, я не могу об этом сказать нашей прекрасной хозяйке.
– Вряд ли бегуны будут возражать, – заметил Пьетро. – Донна Катерина, я не вижу вашего супруга. Неужели он участвует в забеге?
Катерина сделала скорбное лицо и кивнула.
– Он не дошел до финиша на скачках и вздумал, несмотря на свой преклонный возраст, показать бегунам, где раки зимуют. – Голос Катерины потеплел, когда она заговорила о муже.
– Значит, вас можно поздравить, мадонна? – произнес Данте. Словно соли на рану насыпал.
– Да, – со спокойной гордостью отвечала Катерина. – Наконец я сделаю своего мужа счастливым отцом. Он столько лет терпеливо ждал и даже не думал променять меня на какую-нибудь девицу. Возможно, потому, что я не читала ему стихов.
Данте понимающе усмехнулся.
– Как вы себя чувствуете? – решился спросить Пьетро. Беременность в таком возрасте редко обходится без осложнений.
– Терпимо. К сожалению, Пьетро, я не могла сегодня утром посмотреть на начало скачек. Ты, конечно же, был лучше всех?
Пьетро покраснел, вспомнив об окороке и сотне ножей. За сына ответил Данте.
– Разумеется, мадонна. То, что Пьетро вообще может ездить верхом, отчасти ваша заслуга. Я хочу еще раз поблагодарить вас за прекрасное лечение и уход, которые вы обеспечили моему сыну.
– Пришлите мне экземпляр вашей следующей поэмы – этого будет достаточно.
– Ваш брат просил меня о том же. Но вы, мадонна, без сомнения, сможете извлечь из моей поэмы больше пользы – будете читать ее вслух маленькому Ческо. Поэзия, как и музыка, завораживает и успокаивает. – Данте взглянул на ребенка. – Похоже, вам уже сейчас не помешал бы увесистый томик.
Ческо, очнувшийся от чар, умудрился перевернуться на коленях у своей приемной матери и молотил ее обеими ногами, стараясь уползти.
– Я хотела отпустить его. Пусть бы ушибся – может, тогда бы понял, как надо себя вести.
– И что же вас останавливает? – спросил Данте.
– Мою невестку лишний раз лучше не раздражать. Уж если Ческо заплачет, то несколько часов не успокоится. Он очень трудно переключается. Будь я дома, я бы его не держала – пусть себе падает сколько влезет. Предпочитаю, когда Ческо шумит – так я, по крайней мере, знаю, где он. Если же Ческо затих, это не к добру – он что-то замышляет. – Катерина перевернула мальчика вверх ногами. Он засмеялся и замахал ручонками, словно разгребая воздух.
Данте слегка пощекотал Ческо.
– Он когда-нибудь спит?
– Спит – но спать не любит. Я уж думаю, не снятся ли ему кошмары.
– Разве такому малышу могут сниться кошмары? Да ему, наверно, вовсе ничего не снится.
– Нет, снится, я знаю. Порой его не добудишься. Вот только что ему снится? Подозреваю, что-то плохое. – Руки донны Катерины дрожали от напряжения, когда она перевернула мальчика с ног на голову. Малыш хлопнул в ладоши и широко улыбнулся, и всем троим показалось, что ничего лучше они в жизни не видели.
Внезапно глаза Катерины сузились. Голос ее стал резче, выше.
– Не прячься в тени, дитя, а то все поймут, как плохо ты воспитан, раз шпионишь.
Данте и Пьетро чуть не подскочили с мест. Они старались проследить за взглядом донны Катерины, но лицо ее было неподвижно.
– Я велела тебе выйти. Или, может, ты хочешь, чтобы я позвала Туллио?
Из-за гобелена, висевшего за спиной Катерины, выбрался маленький, но очень мрачный Мастино делла Скала.
– Я не шпионил…
– Шпионил, шпионил, – произнесла Катерина. – А теперь беги в детскую. Уверена, тебе нельзя здесь находиться.
Мастино начал было пререкаться, но нечто в ледяном взгляде тетки остановило его. Он перекрестился у Катерины перед носом и пошел к дверям. Однако, осеняя себя крестным знамением, Мастино успел исподтишка дернуть Ческо за светлую кудряшку. Малыш взвизгнул и захныкал. Пьетро потянулся, чтобы схватить Мастино, но тот бросился бежать и моментально затерялся в толпе.
– Оставь его, Пьетро, – напевно молвила Катерина, успокаивая ребенка, пока хныканье не перешло в рев. – Тише, тише, Ческо. Что толку гоняться за Мастино, сейчас главное – успокоить малыша. Ш-ш-ш-ш-ш.
– Как Мастино похож на своего отца, – заметил Данте. – Я всегда терпеть не мог Альбоино.
– Не вы один. – (Ческо отчаянно вырывался.) – Мессэр Алагьери, не могли бы вы почитать стихи? Может, тогда Ческо успокоится. Мастино его спровоцировал – теперь Ческо будет бороться за собственную самостоятельность.
Пьетро вытянул руки.
– Давайте я его подержу.
Донна Катерина не возражала.
– Будь начеку, а не то он испортит твой великолепный фарсетто.
Ческо, переданный в распоряжение нового человека, мельком взглянул на Пьетро и потянулся к серебряному кинжалу. Пьетро мягко накрыл рукоять ладонью, однако маленькие пальчики успели коснуться металла. Левой ручонкой Ческо схватил эфес, и Пьетро пришлось разжать его пальцы. Одной рукой удерживая извивающегося, хихикающего малыша, другою Пьетро отцепил кинжал и положил его на пол рядом с Меркурио.
Внезапно ребенок извернулся и повис на одной руке так, что ноги его коснулись плиточного пола. Он бы вывихнул плечо, если бы не Меркурио, который подскочил и скользнул под мальчика, пока Пьетро перехватывал его поперек живота.
Ческо при виде щенка засмеялся, но вдруг заметил перо на шляпе Пьетро. Направление его усилий тотчас изменилось на прямо противоположное, маленькие пальчики двинулись к вожделенному перу. Пьетро поспешно снял шляпу и положил ее на кинжал. Лицо ребенка исказил праведный гнев.
– Кажется, силы твои на исходе, – усмехнулся Данте.
Меркурио фыркнул и попятился.
– Хороши бы вы были на моем месте, – буркнул Пьетро, не теряя надежды справиться с малышом.
– Вот уж спасибо. С меня и твоего примера хватит. Скажите, мадонна, Ческо похож на Кангранде в детстве?
– Не помню, каким мой брат был в этом возрасте, – отвечала Катерина.
Данте пожал плечами.
– Кажется, пора прекратить попытки подловить вас. Попробую-ка я лучше взять вас измором – почитаю стихи. Какие желаете послушать – старые или новые?
– Хорошо бы что-нибудь свеженькое.
Данте начал с финальных строк «Ада»:
Мой вождь и я на этот путь незримый
Ступили, чтоб вернуться в ясный свет,
И двигались все вверх, неутомимы,
Он – впереди, а я ему вослед,
Пока моих очей не озарила
Краса небес в зияющий просвет;
И здесь мы вышли вновь узреть светила.
Затем Данте перешел к «Чистилищу». Пьетро не переставал восхищаться способностью отца декламировать стихи наизусть уже на следующий день после того, как они были написаны. Данте трепетно относился к словам, порою каждое взвешивал по нескольку часов. Когда же наконец слова складывались в единственно возможную комбинацию, их уже невозможно было вытравить из памяти поэта. Если бы рукопись «Комедии» потерялась, Данте без труда воспроизвел бы свое творение по памяти.
Ческо думать забыл про перо. Как зачарованный, мальчик слушал о том, как Данте, в сопровождении Вергилия, встречался с Катоном. У Пьетро же появилась возможность осмотреться. Явился Скалигер – он вошел смеясь и подмигивая. Донна Джованна немедля заняла место рядом с супругом. Скалигер обнял ее за талию и принялся слушать, как по-дружески спорили Джакомо да Каррара и Пассерино Бонаццолси. Он смеялся, и по этому смеху гости поняли, что приготовления к встрече бегунов идут полным ходом.
Забег продолжался уже более получаса. Синьор Монтекки расположился на кушетке рядом с новоиспеченным синьором Капуллетти. Пьетро, кажется, еще никогда не видел отца Марьотто в таком хорошем расположении духа. Обычным состоянием синьора Монтекки была пристыженная сдержанность. Собственная давняя вина не давала мессэру Гаргано покоя; похоже, именно она вызвала его на исповедь за обедом. Возможно, события сегодняшнего вечера вернут синьору Монтекки радость жизни. Ему всего-то и надо, что женить сына и выдать замуж дочь – по примеру Капуллетти. Если только у него появятся внуки – гарантия продолжения рода, – Монтекки будет вполне доволен своею судьбой.
Размышляя в таком духе, Пьетро наблюдал за невестой Антонио. Поклонники Джаноццы с тоскою глядели ей вслед – девушка бросила их, поскольку боялась пропустить появление бегунов, и отошла к окну. Пьетро, поняв, что она его рассекретила, вспыхнул. Джаноцца помахала ему, и вслед за ней махать принялись не меньше дюжины девиц. Пьетро поспешно повернулся к Катерине, слушавшей Данте. Катерина от удовольствия закрыла глаза – она, как и все Скалигеры, отличалась врожденным чувством языка. Ческо уснул. Пьетро решил, что может отлучиться, не вызвав недовольства донны Катерины.
– Простите, мадонна, я вас ненадолго покину, – прошептал он.
Катерина открыла глаза.
– Прощу, если ты обещаешь после забега составить мне компанию.
Пьетро обещал. Спящего Ческо передали няньке. Вслед за Пьетро вскочил и Меркурио, но Пьетро скомандовал «лежать». Щенок с радостью остался при малыше, свесившем ножку с нянькиных коленей.
Пьетро похромал сквозь толпу к Джаноцце. Она при виде юноши присела в реверансе.
– Добрый вечер, кавальери.
Девушки вокруг захихикали.
– Добрый вечер, дамы, – раскланялся Пьетро. Затем он обратился к Джаноцце: – Простите, я и не думал на вас глазеть. Мои мысли были далеко.
Снова послышались сдавленные смешки, приправленные на сей раз двусмысленными комментариями. Джаноцца взяла Пьетро за руку и подвела к раскрытому окну.
– Скажите, синьор Алагьери, в вашей жизни есть женщина?
– Нет. Нет женщины, на которой я бы мог жениться. Джаноцца по-птичьи склонила головку набок и не спросила, а выдохнула:
– Значит ли это, что женщина есть, однако вы не можете на ней жениться?
Пьетро готов был вырвать собственный предательский язык.
– Отнюдь, сударыня. Я совсем не то хотел сказать. Просто я знаю нескольких девушек подходящего возраста, вот и все.
– Понятно, – протянула Джаноцца. – А я не знаю. Жаль, что у меня нет младшей сестры. – Она вглядывалась в темноту за окном. По периметру палаццо горели факелы; их цепочка забирала влево, к покоям Федериго, кузена Кангранде. Там тоже веселились, радуясь прекрасному обзору финишной прямой. Такой же факел, прикрепленный к стене за спиной у Пьетро, словно ставил точку в забеге. Джаноцца указала рукой на снежные вихри.
– Как вы думаете, синьор Алагьери, бегунам не очень холодно?
– Совсем не холодно, сударыня. Я сам сегодня участвовал в скачках. Я не ожидал, что так быстро забуду о холоде. – И Пьетро рассказал о меховом табарро, втоптанном в грязь на берегу Адидже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93