Скалигера манипуляции Пьетро, казалось, не волновали – он теперь расхаживал взад-вперед мимо арки.
– В любом случае, – проговорил Кангранде, вглядываясь во мрак, – если падуанский Anziani не согласится на мир, Дандоло убедит венецианцев отозвать свои денежки. И Падую тогда ждет переворот, уже третий за год. Нет, полагаю, недели через две я пошлю своих представителей в Венецию для подписания договора.
– Почему в Венецию?
– Потому что Венеция в силах навязать свои условия и вдобавок официально держит нейтралитет. Каковы бы ни были личные симпатии венецианцев.
– Тогда почему же вы?.. – Пьетро осекся.
– Почему я сделал Дандоло предметом насмешек? Потому что у него большое будущее. Потому что я не в ладах с Венецией. Захватив Падую и Тревизо, я смогу контролировать их водные пути. Венецианцы до сих пор в себя не пришли после столкновения с Папой из-за Феррары – отлучение от Церкви целого города больно ударило по торговле. Если бы не Дандоло, у них бы и сейчас дела шли неважно. Я унижал Дандоло, потому что он совершил чудо дипломатии. Правда, злые языки утверждают, будто Папа заставил его ползать под столом в собачьем ошейнике.
– Так вот почему у него такое прозвище – Cane!
– Разумеется. Собака и есть. Но Дандоло нам пока нужен или кто-то вроде него. А нынешним перемирием он сможет гордиться. Перемирие добавит ему веса на выборах. Глядишь, следующим дожем станет именно наш Дандоло.
– Кто предложил заключить перемирие?
– Да все. Как только пошел дождь, взятие Падуи стало невозможно. Природная защита города – река – вздулась, а мои люди еще не отдохнули как следует после битвы за Виченцу. – Скалигер прислонился к стене и стал смотреть на дождь. – А вот условия перемирия выдвинул Джакомо да Каррара. Вчера он к нам пришел с готовым соглашением. Каррара знал, что Виченца – именно та уступка, которая мне необходима. Остаток дня мы провели за обсуждением деталей.
Пьетро подался вперед.
– Разве Каррара вправе ставить условия? Он же не подеста!
– Наш Гранде очень умен. Он далеко пойдет. А в Падуе нет централизованной власти. Думаю, Каррара не прочь изменить такое положение.
– Как?
– Он станет незаменимым. У Гранде тоже большое будущее. Сегодня он добился мира, который спасет падуанцев от этих ужасных Скалигеров. А лет через пять вся Падуя будет у него под пятой.
– Получается, что вы способствуете выдвижению человека, который решил уничтожить вас.
– В каком-то смысле да.
– Мне показалось, вы с Джакомо подружились.
– Мы отлично ладим. Гранде мне по душе. И его племянник тоже.
Пьетро счел за лучшее промолчать насчет племянника.
– Но если вы хотите править Тревизской Маркой, вам сначала нужно завладеть Падуей.
– Даже если бы мне было достаточно считаться викарием Тревизской Марки только на бумаге, я бы все равно завладел Падуей. Я просто обязан. Это дело чести.
– А как же соглашение?
– Я не стану его нарушать. Я нападу, когда представится подходящий случай. Как в этой войне, я найду хороший предлог.
– Но ведь тогда вы пойдете против Гранде.
– Конечно.
– А ведь он вам по душе.
– Одно другому не мешает.
– И как тогда вы с ним поступите?
– Я сотру его в порошок.
Ну и что на это скажешь? В часовню сквозь открытый дверной проем врывался ветер.
– Мой господин! – тихо молвил Пьетро. – Если мы здесь не для того, чтобы вторгнуться в город, то для чего же?
– Помнишь, я обещал устроить увеселительную прогулку с угощением? – Кангранде широким жестом обвел остатки позднего ужина. – И потом, посмотри, до чего красива эта часовня! Что за искусная работа! Не сомневаюсь: когда от нас с тобой и воспоминаний не останется, люди все еще будут восхищаться этим домом Господним.
В этот момент особенно жестокий порыв ветра задул свечу. В лицо Пьетро полетели брызги, жгучие, как крапива. Юноша вдохнул сырой ночной воздух и стал ждать, пока Скалигер вновь зажжет свечу, чтобы возобновить разговор.
– Мой господин, вы не ответили на вопрос.
Кангранде стоял под аркой, в дверном проеме; лишь половина его лица была освещена.
– Пьетро, ты прямо как мои мастифы. Раз уж напал на след, ни за что не потеряешь его. – С минуту Кангранде помолчал. – Мы здесь затем, чтобы схватить Волчицу прямо в ее логове.
– Это вы уже говорили.
– Ты знаешь легенду?
– Слышал кое-что.
Все так же стоя на границе света и тьмы, Скалигер начал декламировать:
И Пес Борзой грядет. И Леопард и Лев,
Для коих страх людской – излюбленная пища,
Повержены во прах пребудут. Пес отыщет
Волчицу, что, глумясь, кровавый кажет зев.
Из града в град ее погонит Пес и ад
Разверзнет перед ней за смрадом становища.
Он земли соберет отвагой и терпеньем,
Он явит мощь и свет счастливым поколеньям,
И станет век златой, как до грехопаденья.
Кангранде вошел в часовню. Свеча теперь освещала его со спины, и он казался темною тенью, пылающей по контуру.
– Этот отрывок все знают. Однако есть еще и кода.
Но примечает рок тех, кто счастливо правит.
Свершит он главный труд, и призван в третий день
Окажется на суд Господень, и печать
На славе Пса не жизнь, но смерть его поставит.
Помолчав, Скалигер произнес:
– Не знаю, что предпочитаешь ты, Пьетро Алагьери. А я хочу, чтобы в памяти людей остались мои поступки, а не моя смерть. – Скалигер приблизился и опустился на скамью. – Твой отец заявляет, что я и есть Борзой Пес, о котором сказано в легенде. Он верит, что именно мне суждено объединить Италию и восстановить власть Папы и императора.
– Так и есть, – подтвердил Пьетро.
Кангранде, словно забывшись, хлопал ладонью по скамье.
– Нет. Нет. Нет. Пьетро, я не тот, о ком сложена легенда. Когда я родился, астролог составил мой гороскоп. Я его читал. Я даже показывал его знаменитому астрологу Бенентенди, и он подтвердил, что я – не легендарный Борзой Пес.
– Да, но как же тогда ваша эмблема, та, что на знамени?
– Это знамя носил мой отец. Пес был нарисован для Мастино. И я, в конце концов, Cane Grande. – Он улыбнулся, но улыбка была лишь жалким подобием знаменитой allegria. – Но я не Il Veltro. Я никогда так себя не называю. У меня нет на то права. Если я иду на врага, значит, я защищаю свой город и свою честь. Я готов сражаться за Бога, буде на то Его воля. – Скалигер говорил все увереннее. – Я не стану орудием в руках судьбы.
Вдруг он осекся. Над головой грохотал гром. Молчание нарушил тихий голос Пьетро:
– Мой господин, вы же едва меня знаете. Зачем тогда?..
Кангранде просиял.
– А ты до сих пор не понял? Я хочу, чтобы ты остался при мне. Я сразу вижу человека, а ты, Пьетро, можешь быть очень полезен. Вот я тебя и соблазняю – сначала выдал свои политические планы, а теперь и личные тайны. – Он приложился к фляжке. – Твой отец выразил желание поселиться в Вероне. Ты когда-нибудь думал, чем займешься, когда странствия ваши прекратятся?
Пьетро глубоко вздохнул.
– Нет. Меня готовили в священники, но теперь я – наследник и должен выбрать что-то другое. А я не знаю, что мне выбрать.
Уголки губ Скалигера чуть дрогнули.
– Мы что-нибудь придумаем, даже не сомневайся. А пока ты можешь кое-что для меня сделать.
– Все, что угодно, мой господин.
– Убеди своего отца, что я не тот, кем он меня считает.
Пьетро покачал головой.
– В следующем томе вы у него будете ходить по воде, аки посуху.
– Как знать, может, и не буду.
Скалигер неловко помолчал, а когда заговорил, голос его звучал мягко.
– Пьетро, мне известно, кто я такой. Я одаренный человек, верно, – однако я не лучше большинства людей. Я недотягиваю до великих мира сего. Немного, но недотягиваю. Как жить, если тебя загодя превратили в легенду? Знаешь что? Если бы я действительно полагал себя избранным небесами, я бы в борьбе доказал свою избранность. – В глазах Кангранде появился лихорадочный блеск. – Я боролся бы всю жизнь, не щадя себя, только чтобы увидеть ее падение.
Ее падение? Пьетро догадывался, кого имеет в виду Кангранде. Однако предпочел держать свои соображения при себе. Слова «Мы едва пригубили вино» готовы были сорваться с его губ, когда он услышал тихое лошадиное фырканье. Они с Кангранде привязали своих коней достаточно далеко от часовни. За все время разговора юноша ни разу не уловил характерных для лошадей звуков. Лошадь, которая только что фыркнула, наверняка была совсем рядом – скорее всего, у входа.
Скалигер плотнее сжал рукоять меча – значит, он тоже слышал фырканье. Жестом он велел Пьетро замереть, а сам встал, держа меч наготове.
Под аркой возникла тень. В тусклом свете Пьетро разглядел плащ с капюшоном. Фигура в плаще была примерно на голову ниже Пьетро. Она вся подалась вперед, как бы защищая сверток, что прижимала к груди. В этом движении было нечто, неуловимо напоминавшее юноше Богоматерь Скорбящую.
– Донна Мария! – Капитан выпустил меч и поднялся навстречу женщине. – Вам не обязательно было приезжать самой.
– В таком случае удивлена не только я. Не ожидала, что вы приедете. – Голос из-под капюшона звучал с незнакомым акцентом. Пьетро не мог его идентифицировать. Похожий выговор у падуанцев, однако манера произносить слова отличалась изысканностью, падуанцам не свойственной. Вдобавок казалось, что итальянский язык для этой женщины не родной, хотя она успела его прекрасно выучить.
Кангранде шагнул к женщине, на ходу сняв с гвоздя плащ. Увидев Пьетро, женщина инстинктивно подняла руку, словно для защиты.
– Вы не один!
– Я подумал, свидетель может пригодиться. Его зовут Пьетро Алагьери – на случай, если он вам понадобится. – (Пьетро неуклюже поднялся и отвесил поклон). – Ему можно доверять.
– Неужели? Кстати, меня ждут.
Кангранде поклонился.
– Мы вас не задержим.
Неохотно синьора позволила Пьетро проводить себя к алтарю, подальше от входа. Капитан снял с плеч синьоры промокший плащ и, бросив его на скамью, закутал ее в свой, успевший просохнуть. Как ни темно было, Пьетро разглядел, что темные кудрявые волосы женщины заплетены в косы, перевитые жемчугом и причудливо сколотые на затылке. Она не поднимала головы, однако не потому, что была напугана. Нет, совсем не потому. Синьора не отрывала взгляда от свертка, который держала в руках… нет, на руках. Она держала его как…
Как младенца.
Это и был младенец. Самый настоящий. Пьетро даже слышал, как он гулит и причмокивает. Что происходит?
Кангранде и донна Мария уселись у алтаря, но не рядом друг с другом. Разговор их продолжался всего несколько минут, причем говорил в основном Скалигер. Раз или два он задал женщине вопрос, и она ответила, не отрывая взгляда от ребенка.
Пьетро не мог разобрать слов, да они и не предназначались для его ушей. Чтобы Кангранде и донна Мария не подумали, будто он подслушивает, юноша уселся от них подальше. Он по-прежнему старался переключить внимание с зуда в ноге, ощупывая деревянную скамью. Пальцы его наткнулись на некий предмет, видимо, застрявший в щели. Пьетро попытался извлечь его. Отсыревшая древесина поддалась, и через несколько секунд предмет очутился у юноши в руках. На ощупь это был довольно крупный диск.
Пьетро тайком поднес находку к свету. На одной стороне диска имелся выгравированный лавровый венок и слово PAX, на другой – крылатый шлем и какая-то надпись. Пьетро пришлось поработать ногтями, чтобы прочесть ее.
MERCURIO.
Примерно в миле от часовни вспыхнула молния, и в ее свете по стенам заплясали причудливые тени. Прогремел гром – казалось, над самым куполом, прямо у них над головами. Ребенок заплакал. Пьетро машинально спрятал монету в кошель. Женщина принялась шепотом успокаивать младенца, одновременно снимая с шеи сумку, в которой принесла его. Казалось, она снимает перевязь, поддерживающую раненую руку. Прижав ребенка к груди, она заворковала, запела, как заплакала. Затем поцеловала крохотное личико и передала сверток Кангранде, который, похоже, дождаться не мог, когда его получит.
Скалигеру пришлось возвысить голос, чтобы перекричать гром.
– Его уже окрестили?
– Да.
– И дали имя?
– Да. Его нарекли…
– Я знаю, как его нарекли. Мы дадим ему новое.
– Хорошо.
Женщина встала и подала Кангранде запечатанное письмо.
– Здесь все, что нужно.
Капитан спрятал письмо под дублет. Женщина резко повернулась и проследовала к выходу, не взглянув на Пьетро. Она сбросила плащ Кангранде и надела свой, еще мокрый.
Все так же стоя у алтаря, Кангранде спросил:
– Что ты станешь делать?
Женщина остановилась в дверном проеме. Она обернулась, и Пьетро решил, что теперь-то увидит, какого цвета у нее глаза. В глазах донны Марии отразилось пламя свечи, и они показались юноше неправдоподобно темными, почти черными.
– Что я стану делать? Я исчезну. Но я буду следить за ним.
– Если тебе когда-нибудь понадобится…
Она горько рассмеялась.
– К тебе я не обращусь.
– Я хорошо его воспитаю. Он ни в чем не узнает отказа. Даю тебе слово, Мария.
Резким движением синьора смахнула слезинку. Зашуршали юбки, и через секунду она исчезла.
Пьетро не мог оторвать глаз от темного проема.
«Не может быть, – думал он. – За ним мы и приехали? Это и следовало держать в тайне?»
Только теперь юноша вспомнил обрывок разговора между Кангранде и Катериной и сообразил, в чем дело.
«Побочный сын! Бастард!»
Значит, сражение, его раны, бесстрашие Мари и Антонио, ампутированная рука Ногаролы, гибель множества людей – все было предпринято ради того, чтобы Скалигер сам воспитывал своего сына? И сегодняшняя их вылазка, опасная уже из-за одной только бури, не говоря о последствиях вторжения на территорию падуанцев, вылазка, которая все еще может стоить им жизни, имела целью не захватить Падую, а отнять у матери внебрачного ребенка Кангранде!
Значит, все разговоры о справедливости, судьбе, невезении, звездах, грандиозных планах принесены в жертву гордости – или крови? Значит, Скалигеру так необходим сын, пусть и побочный? У Пьетро это в голове не укладывалось.
«Да как он мог?»
Кангранде готовился в обратный путь. Пьетро, не в силах скрывать свое недоверие, спросил:
– Так вот почему вы не пошли войной на Падую?
Скалигер стоял под огромным каменным крестом, на руках у него заходился криком ребенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93