Смысл рыцарства не в личном обогащении. И не в ратной славе. – Скалигер улыбнулся. – И не в щегольской одежде. – Улыбка исчезла так же мгновенно, как появилась. – Смысл рыцарства в борьбе со злом. Смысл рыцарства в защите невинных. Деяниями рыцаря говорит Господь. Понимаете ли вы это, юноши?
– Понимаем! – отозвались кандидаты.
– Тогда примите мою милость и станьте устами Господа!
Едва Кангранде закончил речь, много лет назад слышанную от отца, как явились несколько священников и монахов. Пьетро услышал колокольный звон – было первое воскресенье Великого поста, полдень. Священники причастили юношей и прочли молитвы, в которых отпускали всем присутствующим грех непосещения церкви в этот святой день, расценивая посвящение в рыцари как особое освобождение от обязательств.
Пьетро принял облатку и выпил вино, думая не о Боге, а лишь о том, сколько еще минут выдержит на коленях. Правая нога дрожала, на лбу выступила испарина, несмотря на пронизывающий холод.
«Пропади все пропадом, я больше не могу».
И тут церемония закончилась. Скалигер жестом велел рыцарям встать на ноги. Пьетро, чуть живой и весь мокрый, повиновался.
– Я оказываю каждому из вас величайшую честь, какую только может оказать Верона, – я объявляю вас рыцарями Мастино!
Свежеиспеченные рыцари Мастино, веронского рыцарского ордена, грелись в лучах славы. Антонио от избытка чувств махал над головой своими огромными ручищами. Марьотто посылал во все стороны воздушные поцелуи, сверкая ослепительной улыбкой. Остальные юноши пританцовывали и даже подпрыгивали.
Пьетро улыбался, не в силах сдержать слез, – на балконе его холодноватый, всегда сдержанный отец, вскочив, кричал вместе со всеми. Данте, не стесняясь, смахнул слезу. Эта слеза, словно капля сургуча, скрепила все события самого волнительного дня в жизни Пьетро.
Однако день еще не кончился. Кричали не только на трибунах – крики доносились из-за стен Арены. После церемонии посвящения в рыцари настал черед знаменитых скачек.
Вся Верона ждала начала скачек, меж тем как двое, устроившись в дальнем углу таверны, вели переговоры. Первый, внушительного вида синьор, умело избегал любопытных взглядов, не высовываясь из густой тени. Второй, средней комплекции, был одет несколько более изысканно, чем полагалось завсегдатаю подобного заведения. На столе перед синьорами имелось полголовки сыра и непочатая бутылка вина.
Выслушав собеседника, внушительный синьор подал голос из тени:
– Это неудачная шутка.
– Это не шутка.
– Палаццо Скалигеров, скажите на милость! – съязвил внушительный.
– Да, прямо под носом у Пса.
– Вы с ума сошли. Я был в Виченце месяц назад, и раньше приходилось. Я видел, как его охраняют. День и ночь глаз с него не сводят. Мне даже, – он потянулся к собеседнику, и глаза его нехорошо сверкнули, – мне даже удалось подслушать, какие приказы она отдает слугам. Она сказала, что уже была попытка. Впрочем, я об этом и раньше знал.
На лице синьора средней комплекции изобразилось самое искреннее удивление.
– О какой попытке вы говорите?
– Она упомянула только вскользь, но я знаю: попытка была, еще в Падуе. Клянусь, если я лгу…
– Первый раз слышу о Падуе. Моя задача – просто передать вам сведения. Хотите – слушайте, хотите – уходите. – Он в задумчивости отпилил сырную корочку. – Так что – будете слушать? Нет? Как угодно. Теперь к делу. У них сейчас скачки. Ночью будет забег, верно? Все это время в палаццо куча народу толчется – так всегда бывает. Вам нужно дождаться конца скачек и чествования победителя. Тогда можно приступать.
– А мальчик будет там?
– Не сомневайтесь. У меня сведения из надежных источников.
– Ну и как, по-вашему, я проберусь в палаццо, а тем более выберусь оттуда, да еще с ребенком?
На шероховатом столе появился план палаццо.
– Альберто делла Скала был очень осторожен. Своим девизом он сделал поговорку «Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Вдобавок смерть брата многому его научила. Главное – чтобы в доме был потайной выход. – Палец ткнул в крест, изображенный на плане. – Вот он, ход, ведущий в пиршественную залу на первом этаже и наверх, в комнату Кангранде. А выходит он на улицу – вот здесь, сбоку, видите? Ход этот изображен на фреске – отличная работа, ни за что не заметишь, если заранее не знать.
– А будет ли она открыта, эта ваша потайная дверь?
– Будет.
– И кто же ее откроет?
– Это вам знать необязательно. Главное – явиться на место прежде, чем начнется забег. Пока все будут, развесив уши, внимать Скалигеру, вы и проскользнете. Никто не заметит.
Внушительный сцапал запястье среднего.
– Чем докажете, что это не ловушка? План убедительный, но вот акцент ваш внушает подозрения. Вы откуда?
– Не ваше дело. Ваше дело – до начала забега оказаться в условленном месте. На настоящий момент у нас с вами общие интересы. Однако мы больше не увидимся. Уберите руку и уходите.
Взгляды их встретились, и медленно, очень медленно пальцы внушительного разжались. Клочок бумаги с планом отправился за пазуху, и собеседники расстались: один стремился скрыться в толпе, другой тщился проследить за ним.
Отворилась ближайшая дверь, и еще один синьор бочком присел на скамью.
– Приятный человек. Как по-вашему, он справится?
– Посмотрим. Во всяком случае, он сделает все возможное.
Они осушили по стакану.
– А как насчет второго пункта плана?
– Порядок. Будущее уже у нее за спиной.
– Отлично.
Они прикончили бутылку и вышли, оставив посетителей таверны ждать скачек и еще более захватывающего развлечения в палаццо, обещанного вечером.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Несмотря на то что за проведение скачек отвечал Туллио Д’Изола, человек опытный и расторопный, было уже далеко не двенадцать дня, когда все участники собрались на Арене. По рукам шли фляжки (мороз крепчал), слышались шутки, с поводьями и седлами исподтишка производились недвусмысленные манипуляции. Наконец все притихли – Скалигер поднял руку.
Пьетро выбрал гнедого. Боевые кони на скачки не допускались – животное, обученное топтать, кусать и лягаться, могло предоставить своему наезднику преимущества, неприемлемые для честного состязания. Пьетро думал, что за конем придется бежать на конюшни Скалигера; каково же было его удивление, когда он увидел оруженосца, скачущего прямиком к нему на гнедом, уже в новенькой сбруе. Шпоры были длиннее обычных – такие и полагались настоящему рыцарю. Хотя оруженосец ехал выпрямившись и плотно сжав коленями круп, за счет длинных шеек колесики шпор касались боков коня. Пьетро взялся подгонять колесики, а когда спохватился, что не знает клички гнедого, оруженосец уже удалялся на его же вороном.
– Эй! Как его зовут? – В ответ Пьетро услышал цокот копыт.
Пьетро поправил попону, широкую и с геральдическими узорами, как и положено попоне скакуна, принадлежащего настоящему рыцарю. В сражении и на параде попона служила чем-то вроде военной формы, определяющей принадлежность всадника. В толпе Пьетро разглядел несколько пышных эмблем. На попоне гнедого красовалась лестница рода делла Скала.
«Что бы такое добавить к пресному кресту на гербе рода Алагьери, – думал Пьетро. – Может, меч?»
Многие молодые люди пропустили церемонию посвящения, а заодно и благословение, чтобы успеть привести из конюшен своих коней. Жеребцы и кобылы взбивали копытами песок посреди Арены – Арены, с которой все начиналось и на которой все должно было закончиться. На трибунах и стар и млад, затаив дыхание, ждали начала скачек.
Кангранде наблюдал за приготовлениями с балкона. Глаза его горели от зависти к участникам – он с тринадцати лет, пока не заболел его брат, выигрывал все состязания. Единственным утешением Кангранде служила мысль, что условия скачек зависят теперь от него. Маршрут год от года менялся. С самого утра слуги развешивали на улицах флаги. Всадники, скачущие первыми, должны были быть особенно внимательными – иначе им грозила смерть под копытами коней.
Пьетро вскарабкался на гнедого и принялся шептать клички в надежде, что конь отреагирует на какую-нибудь из них:
– Зевс? Аполлон? Фридрих? Пиппин?
Гнедой и ухом не вел.
В толпе мелькали знакомые лица. Был там Нико да Лоццо, пытавшийся завести разговор со старшим братом Антонио, надменным и мрачным.
«Бог в помощь», – подумал Пьетро.
Наследник славного рода Капеселатро даже не поздравил брата с посвящением в рыцари. Пьетро перестал стыдиться, что запамятовал его имя.
В середину толпы вклинился темноволосый всадник в белоснежном фарсетто и ярко-красных кольцони – белый и красный считались цветами Падуи. Под фарсетто на молодом человеке была туника, такая же яркая, как кольцони. Единственной защитой от холода всаднику служил черный шерстяной шарф, концы которого он заправил за воротник фарсетто. Толпа уважительно выдохнула и раздалась, уступая падуанцу дорогу.
Однако еще большее впечатление, чем наряд падуанца, произвел его скакун. Редко кто из рыцарей мог позволить себе держать более двух или трех лошадей, причем большая часть денег всегда шла на боевого коня, а уж другим – что останется. Падуанец же выехал на великолепном скакуне явно горячих южных кровей, арабской или турецкой. Скакун был сильный, поджарый, легконогий. На Арене приплясывали еще пять или шесть «арабов», но они ни в какое сравнение не шли с этим конем.
Великолепным падуанцем на не менее великолепном скакуне был не кто иной, как Марцилио да Каррара, точно проглотивший аршин. Попона на «арабе» ослепляла безупречной белизной, и в толпе закутанных в меха и табарро всадников падуанец выделялся, как снег на вершине темной горы.
– Ишь, вырядился, сукин сын, – пробормотал Марьотто.
– Надеюсь, «араб» его сбросит, – прошипел Антонио.
Пьетро чувствовал на себе взгляд падуанца, и ему больших усилий стоило не реагировать на злобу, сочившуюся из падуанских зрачков.
– Цезарь? – Пьетро все пытался угадать кличку своего коня. – Август? Нерон?
Нет, все не то.
В скачках участвовало сорок восемь всадников. Туллио выстроил их перед восточной галереей в пять рядов: в первых четырех по десять человек, в пятом – восемь. Среди участников были юноши, надеявшиеся снискать себе славу уже в первом забеге, и зрелые мужчины – слава ускользала от них каждый год, но тем настойчивее они за ней гонялись, в душе согласившись уже и на смерть под копытами, раз нельзя иначе победить забвение. Воздух туманился от пара, выдыхаемого напряженными ртами. Пьетро радовался, что эта скачка, в отличие от ночного «голого» забега, предполагает нормальную зимнюю одежду.
– Брут? Кассий? Гадес? Плутон? Марс?
На морде гнедого не дрогнул ни один мускул.
Кангранде махнул Данте, приглашая поэта к себе на балкон. Женщины куда-то скрылись, только маленькие Мастино и Альберто жались к перилам. Пьетро упал духом – он хотел, чтобы Катерина увидела его во всем великолепии. Может быть, она бы ему помахала…
Данте что-то шепнул Кангранде, тот расхохотался, Баилардино же прямо застонал от смеха. К Данте повернулись синьор Монтекки и синьор Капеселатро, также желая услышать шутку. Данте повторил. Капеселатро, видно, обиделся, но быстро взял себя в руки и усмехнулся. Монтекки выжал кислую улыбку и крепко задумался. Баилардино все еще держался за бока. Данте удовлетворенно вздохнул.
«Боже, что он там еще выдумал?»
Кангранде, сияя знаменитой улыбкой, поднялся и распростер руки, словно для объятия.
– Всадники! В этот святой день вы участвуете в скачках не для того, чтобы получить деньги или потешить тщеславие, а для того, чтобы покрыть свой родной город неувядаемой славой! Для победы вам понадобятся не только кони, но и в равной степени головы. Помните: ваши соперники – это ваши соотечественники, ваши друзья. Не путайте соревнования с войной.
При последних словах участники скачек со стажем недвусмысленно усмехнулись.
Шутка отца не шла у Пьетро из головы; в то же время он не терял надежды угадать кличку гнедого.
– Цицерон? Сократ? Птолемей? – Что-то он зациклился на римлянах и греках. Как будто и героев не было, кроме них. – Мерлин? Ланцелот? Галахад?
Сверху доносились заученные фразы Кангранде.
– Выезжайте через западные ворота Арены и поворачивайте направо! Далее езжайте по малиновым флажкам!
Малиновые флажки! Сегодня в городе столько флагов, что в этой пестроте нелегко выделить именно малиновые.
– Езжайте по малиновым флажкам и в конце концов снова вернетесь на Арену.
Ряды всадников всколыхнулись, однако Скалигер предупреждающе поднял руку.
– В этом году на пути к победе вас поджидает подвох. Я решил удлинить маршрут как для бегунов, так и для всадников. Но бегунам не досталось подвоха. Для вас же я приготовил удвоенный маршрут, то есть восемь миль вместо четырех. В последние годы побеждал тот, у кого самый быстрый конь. Сегодня все будет иначе: быстрота коня больше не является гарантией победы. Вам придется сдерживать скакунов, чтобы им хватило сил для второй части забега. – В синих глазах Кангранде мелькнула искра. – Также я приготовил для вас пару-тройку сюрпризов. Вот почему пришлось удвоить маршрут – чтобы вы получили от них двойное удовольствие!
По рядам пронесся ропот – всадники спешно меняли стратегию. Тут Пьетро оказался впереди – у него не было никакой стратегии, он просто собирался пустить коня вскачь и посмотреть, что из этого выйдет. В некотором отношении удвоенный маршрут являлся для Пьетро преимуществом – во втором круге можно будет избежать ошибок, сделанных в круге первом.
– Орион? Ганимед? Буцефал? – В голову навязчиво, но безрезультатно лезла античность. – Надеюсь, тебя зовут не Фаэтон?
Скалигер жестом указал на Д’Изолу. Сорок восемь всадников развернулись спинами к балкону и приготовились скакать к западным воротам. Мари и Антонио оказались в середине второго ряда. Опасное положение, подумал Пьетро. Если они не успеют одними из первых выскочить за ворота, их просто затопчут.
Пьетро все время находился ближе всех к Скалигеру и теперь, когда всадники развернулись, оказался с правого краю последнего ряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93