Я сам смотрел. Вы уверены, что пророчество заказное?
– Все ее пророчества заказные. Только сегодняшнее заказывал не я, а кто-то другой. Как ты поступил с телом?
– Я заплатил актерам, и они ее унесли. Я дал им достаточно, чтобы они держали рот на замке, но проследить все же не мешает.
Кангранде нахмурился.
– Если она исчезнет при загадочных обстоятельствах, вера в ее пророчество только возрастет. Завтра я назначу вознаграждение за выдачу убийцы.
– Разве вы знаете, кто это?
– Не знаю. – Скалигер жестом поманил Массимилиано. Кем бы ни был убийца, он очень умен. Подкупить прорицательницу – не шутка. Я бы и сам так поступил.
– Проклятый мавр вернулся.
– Ты пытаешься сменить тему или тебе кажется, что между этими событиями есть связь?
– Чего уж хуже – держать в доме жида! А теперь еще и мавр! Они оба проклятые язычники, колдуны…
– Не думаю, что когда-нибудь застукаю Мануила за питьем крови младенцев. Если такое случится, я отдам его тебе на растерзание. Забудь о язычниках. Особенно о мавре. Что-нибудь еще?
Виллафранка собрался уже уходить, но вопрос сам сорвался с его губ.
– А вы бы все равно ее убрали?
– Разумеется. Мне не нужны домыслы толпы.
– И вы не боитесь?
Кангранде зевнул.
– До умопомрачения. А теперь, с твоего позволения, я пойду. Меня ждут.
И Кангранде удалился. Шаги его были, как всегда, длинны, лицо, как всегда, равнодушно. Многих шокировало это равнодушие, но Виллафранка-то знал мальчика с рождения. Впрочем, слово «мальчик» к Скалигеру неприменимо, подумал Массимилиано. Пусть он все еще очень молод, но вот кем-кем, а мальчиком он никогда не был. Волком в овечьей шкуре, императором, который ждет своего часа, – да, был. Барджелло в этом не сомневался. Он надеялся только, что доживет до настоящей славы Скалигера.
– Послушай, Массимилиано!..
Барджелло обернулся. К нему в сопровождении двух грумов и камеристки, едва за ними поспевавшей, шла супруга Кангранде. Барджелло отвесил поклон.
– Массимилиано, я слышала, что прорицательницу убили. Это так?
Барджелло, поколебавшись, ответил утвердительно.
– Кто ее убил?
– Мы не знаем, мадонна Джованна. Ваш супруг считает, что ее использовали, чтобы передать ему важное сообщение.
– Кто использовал?
– Если бы я только знал, мадонна, я бы нашел убийцу. Возможно, он, убийца, из Падуи, а то и из Венеции – угроза может исходить и оттуда.
Джованна да Свевиа, нахмурившись, кивнула.
– Так узнай, Массимилиано.
На секунду барджелло вспомнил, что мадонна Джованна – родственница Фридриха II.
– Он в безопасности, госпожа.
– Явно ты не слушал прорицательницу, – бросила, уходя, Джованна.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Снегопад начался нешуточный, так что Пьетро с радостью вошел в пиршественную залу палаццо Скалигеров. Несмотря на то что миновала всего лишь неделя Великого поста, гости находились в самом прекрасном расположении духа. Они вели оживленные разговоры, на противоположном конце стола пели. Для женщин, по-видимому, накрыли отдельный стол. Пьетро был удивлен, но не разочарован, а совсем наоборот. Меньше всего ему хотелось сейчас попасться на глаза сестре Скалигера. Он недостаточно хорошо сжился с ролью всеобщего посмешища.
В зале отсутствовали флажки и гирлянды, какие Пьетро видел на свадьбе Чеччино, однако дюжина факелов, отражаясь в многочисленных зеркалах, распространяла столь торжественный свет, отбрасывала на отштукатуренные стены столь радостные розоватые блики, что и самый набожный епископ не стал бы возражать против такого украшения.
Каррара вошел в залу, словно к себе домой; за ним следовала тройка триумвиров. Кангранде из дальнего угла заметил юношей, встал и поднял кубок. Глядя на Кангранде, кубки за победителя и проигравшего подняли и остальные благородные синьоры. Выпили и за странную пару, занявшую второе место. Пьетро отделился от друзей и подошел к отцу и брату, которые сидели на небольшом возвышении напротив Скалигера. Меркурио тотчас вскочил и лизнул хозяина в лицо, так что римская монета на его ошейнике стукнула Пьетро по подбородку.
– Меркурио, малыш! Ты меня ждал!
– Он, похоже, не меньше моего рад, что вы снова на ногах, – послышался бодрый голос. Пьетро отстранил щенка от лица и увидел доктора Морсикато. – Выздоровление больного – лучшее подтверждение искусства врача. – Морсикато поздоровался с Данте и сказал Пьетро отыскать его попозже. – Хочу осмотреть вашу ногу, синьор Алагьери. А вы расскажете мне о Палио. – Раздвоенная борода доктора ощетинилась, как живая.
Палио интересовался не один Морсикато. Пьетро уселся рядом с отцом, Меркурио свернулся у ног хозяина.
Данте как раз дискутировал с епископом Франциском, но прервал дискуссию, чтобы представить своего сына. Пьетро выслушал поздравления с тем, что не пострадал во время Палио, и был оставлен лицом к лицу с молодым монахом, которого приметил утром на трибуне. Решив, что молчать невежливо, Пьетро разразился несколькими фразами относительно погоды. Монашек был польщен; скоро между юношами завязался оживленный разговор. Оказалось, что монашка зовут брат Лоренцо и что в свободное от служб время он работает у епископа в огороде.
Внезапно Данте сверкнул глазами на опешившего брата Лоренцо.
– Себартес!
Монашек побелел как полотно.
– Простите, синьор?
– Ваш акцент! – объяснил поэт. – Вы родом из Себартеса, не так ли?
– Моя… моя матушка родом из тех мест, синьор. А я никогда там не бывал. – Глаза у брата Лоренцо стали как у кролика, попавшего в ловушку. – Ваше священство, Скалигер ждет.
Епископ Франциск, улыбаясь от уха до уха, кивнул Данте и проследовал за братом Лоренцо.
– Любопытный субъект этот брат Лоренцо, – заметил Данте. – О таких говорят: «В тихом омуте черти водятся».
Пьетро пристально посмотрел на отца.
– А где находится Себартес?
– На юге Франции, ближе к Испании, примерно в двухстах милях от Авиньона.
Пьетро хихикнул.
– Может, брат Лоренцо испугался, что вы сделаете его Папой.
– Сынок, а ты мне не сказал, что участвуешь в скачках.
У Пьетро пересохло в горле.
– Я в последний момент решил, отец.
– Ну хорошо. Я рад, что ты не пострадал. – Поэт пригубил вино.
– Благодарю вас, отец. – У Пьетро пропало всякое желание говорить о скачках. – А как вы провели день?
Данте стал рассказывать, но тут подали первую перемену – фаршированные анчоусы и сардины, а также другую, неизвестную Пьетро рыбу. За еду принялись после длинной молитвы – Скалигер призвал всех просить Пресвятую Деву о спасении душ новопреставленных.
Джакомо да Каррара, сидевший на почетном месте рядом с Кангранде, тщательно пережевывал непонятную рыбу. Бросив взгляд на племянника, он обратился к Кангранде:
– Рыба великолепна. Что это за рецепт?
Кангранде взмахнул рукой.
– Где Кардарелли? Тьфу, на кухне, конечно, где же ему быть? – Кангранде щелкнул пальцами. – Тут среди нас имеется настоящий гурман. – Кангранде вытянул шею и принялся высматривать Морсикато. – Джузеппе! Вынырни из кубка и ответь нам на один вопрос!
Морсикато, сидевший на другом конце стола с личным врачом Кангранде, поднял голову.
– Мессэр Джакомо желает узнать рецепт этого блюда.
– Я лично справлялся у Кардарелли, – зарокотал Морсикато. – Рыбу нужно поместить в горячую воду, но прежде отрезать голову и удалить кости, не повредив брюшка. Затем намазать кожицу начинкой и закрыть каждую рыбину так, чтобы мясо оказалось снаружи, а кожа внутри. Вывернуть наизнанку, иными словами. Перемолоть майоран, шафран, розмарин, шалфей, смешать все с рыбным филе и наполнить этой смесью анчоусы или сардины так, чтобы начинка была между кожей и мясом, а также внутри. После зажарить.
Напротив Пьетро облизывал губы Баилардино да Ногарола.
– Мне и в самых смелых кулинарных фантазиях не представлялось, что кости из рыбы можно удалить через спину. А какой в этом смысл?
Морсикато с видом мудреца почесал бороду.
– Видите ли, у некоторых жирных рыб – а надо вам сказать, что эта практика – вынимать кости через спину – используется исключительно при приготовлении молочных поросят и жирной рыбы, – так вот, у некоторых жирных рыб жир выделяется при непосредственном соприкосновении с огнем. Если готовить рыбу именно так, результат будет отличный еще и с точки зрения аромата.
Через стол послышался голос Нико да Лоццо:
– Никого не беспокоит, что врач так поднаторел в вопросах жарки, варки и прочих издевательств над живой плотью?
– Удивительно другое: как широта интересов доктора Морсикато уживается с его любовью заложить за воротник?
– Просто природа наделила меня необычайно тонким вкусом и обонянием, и где же, как не в дегустации вин, использовать мне эти качества? – ядовито заметил Морсикато.
– Лучшее вино – веронское вино, что тут дегустировать! – Баилардино стукнул кулаком по столу.
– Лично я, – вмешался Данте, – полностью согласен с Диогеном. Лучшее вино – то, которым тебя угощают.
Гости одобрительно загудели.
– Еще ни одна поэма не была написана трезвенником, – заметил Джакомо Гранде, поднимая кубок и кивая Данте.
– Мессэр Джакомо разбирается в поэзии. – Данте повторил жест Гранде. – Жаль, что он не разбирается в шитье мужского платья, а не то он бы велел высечь портного своего племянника.
Пьетро поперхнулся вином. Остальные гости кашлем пытались замаскировать смешки. Гранде скроил снисходительную улыбку, рукою удерживая Марцилио, который хотел вскочить с места.
– Что сталось с Мацирием Афинским – вино, говорил он, помогает находить друзей, согревает и соединяет сердца.
– In vino veritas, – пожал плечами Данте.
Кангранде щелкнул пальцами.
– Так должно быть! Сегодня здесь собрались лучшие и достойнейшие! Давненько у меня не пировало одновременно столько выдающихся людей. Синьор Алагьери, скажите, когда мы с вами последний раз здесь обедали?
Пьетро в этих словах послышалась попытка манипулировать отцом. Данте, ни разу не замеченный в подхалимстве, поджал тонкие губы. В глазах его заплясали искры.
– Вы оставили нас во время свадьбы вашего племянника, мой господин. Теперь дайте подумать. Выходит, мы не обедали вместе с тех самых пор, как ваш брат Бартоломео, упокой, Господи, его душу, получил власть, которая после перешла к вам.
Гости перекрестились при упоминании о первом покровителе Данте. Баилардино, нагнув голову, зашептал: «Царствие ему небесное».
Кангранде посторонился, чтобы слуга поставил перед ним очередное блюдо, и глаза его недобро сверкнули.
– Упокой, Господи, душу брата моего. Однако, по-моему, ты ошибаешься, поэт. Я помню, как красноречив ты был на похоронах Бартоломео. А потом, через несколько месяцев, уже при Альбоино, ты снова приехал в Верону. Конечно же, ты здесь обедал, прежде чем продолжить скитания.
– Ах да. Как же я забыл о костях.
Знаменитая allegria засияла на лице Кангранде.
– Верно. Было дело. – Он возвысил голос. – Синьоры, вы можете не верить, но в свое время я любил грубые шутки.
– Воля ваша, не верим, – послышалось со всех сторон.
Кангранде в знак подтверждения махнул рукой.
– Знаю, знаю, такое трудно себе представить. Однако когда синьор Алагьери в первый раз здесь гостил, я решил испытать его терпение. Альбоино давал пир. Я велел слугам собрать все кости со всех тарелок и сложить их под стулом мессэра Данте. В итоге их оказалась целая гора, и собаки, бедные, глядя на нее, слюной исходили. – Кангранде передернул плечами. – Я был чрезвычайно доволен своей шуткой. А все потому, что накануне обиделся на мессэра Данте.
– Быть не может, – пробормотал Пьетро. Поко хихикал в рукав, Данте застыл над тарелкой.
Кангранде не расслышал реплики Пьетро.
– Однако последнее слово все же осталось за нашим другом, пришедшим прямо из ада. Что вы тогда сказали, мессэр Данте?
Поэт уступил своей страсти порисоваться.
– Я сказал следующее: cani гложут свои кости, я же, поскольку не являюсь ничьей сучкой, кости оставляю для них.
Пьетро, никогда не слыхавший этой истории, расхохотался вместе со всеми.
– Да, недаром люди превозносят остроумие синьора Алагьери, – заметил Баилардино.
– Хотя бы сегодня – синьор Алагьери в очередной раз подтвердил свою репутацию острослова, – произнес отец Марьотто, сидевший за соседним столом.
– Вот-вот, – подхватил Баилардино. – Как он прошелся насчет свежеиспеченных веронских аристократов. Вико, как тебя назвал мессэр Данте? Крошкой-капуанцем?
Людовико Капеселатро слегка покраснел. Впрочем, Данте сам ответил, прежде чем капуанец успел раскрыть рот.
– Я назвал его синьором Капуллетто.
– Да, точно! – Баилардино хлопнул себя по коленке. – Капуллетто – капуанец в миниатюре. Мне нравится!
Не в правилах Данте было смягчать собственные колкости, однако на сей раз он отступил от правил.
– Этот титул с глубоким смыслом, синьоры, – заверил он.
– Ну конечно, – подтвердил Кангранде, локтем толкая своего друга, взявшего менторский тон. – Вы ведь помните семейство Капеллетти?
– Еще бы не помнить! – воскликнул Баилардино. – Лет за десять до твоего рождения, везунчик, они мне всю плешь проели. А теперь никого в живых не осталось – либо убиты, либо сами повымерли. Когда бишь это случилось? Кажется, еще при старине Барто.
– Последние трое погибли в тот год, когда я впервые приехал в Верону, – сказал Данте.
– Верно! У них была кровная вражда с Монтекки – не в обиду вам будет сказано, мессэр Гаргано. Если не ошибаюсь, это ваш отец зарубил мечом последнего Капеллетти?
– Ошибаетесь, – нахмурился Гаргано Монтекки. – Это я его зарубил.
Повисло неловкое молчание, которое нарушил Марьотто.
– Туда им и дорога, этим ублюдкам.
Гаргано вздохнул.
– Они не ублюдки, сынок. Они были достойные люди. Из семьи Капеллетти в свое время вышло много консулов и подест. И об этом важно помнить.
– Зачем? – возмутился Марьотто.
– Затем, что они погибли. Самое худшее, что можно сделать с человеком, – уничтожить его имя. – Гаргано обращался теперь не только к своему сыну. – У имен особая сила. Спросите хоть Капитана. Люди живут и умирают, их дети тоже умирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93