– Лжешь.
– К сожалению, нет, – отвечал Пьетро гораздо мягче, чем рассчитывал. – Я надел его доспехи, чтобы ввести в заблуждение падуанцев.
В голосе Патино не слышалось ничего, кроме презрения.
– И где же эти доспехи?
– Я их снял, когда пустился за тобой в погоню.
Явно не веря ни единому слову, Патино произнес:
– Что ж, подождем до полуночи и все увидим. Если граф жив, он придет в полночь.
– Долго придется ждать.
– Можешь сэкономить время и вскрыть себе вены. Я не стану тебе мешать. Более того: я даже могу тебя похоронить, правда, за кладбищенской оградой, уж не обессудь.
– Чтобы я сам себя лишил удовольствия, какое доставляет беседа? Да никогда. – Собственная бравада резанула по ушам. Пьетро взглянул на мальчика. – Ческо, Детто в безопасности.
Он заметил, как Ческо вздохнул с облегчением, несмотря на кинжал, холодивший хрупкую ключицу.
– Итак, сир Пьетро Алагьери, рыцарь Вероны, – прошипел Патино, – о чем желаете беседовать в последние свои часы?
Пьетро передернуло.
– Я хочу знать, что тебя сюда привело.
Дождь барабанил по черепичной крыше палаццо, однако не заглушал слов пленника.
– … И он умер совершенно разбитым, желая только одного – вернуть дом, в котором вырос. Ваши дядя и отец правили Вероной, нарушая заведенный порядок. У нас нет ни королей, ни кесарей. Никому не позволено править своими согражданами.
– Теперь я понимаю, как представители рода Бонифачо столько веков страдали, да еще успевали править, причем без каких-либо выборов.
– Мои родные достигли высокого положения благодаря своим многочисленным достоинствам, – поморщился граф.
– Не сомневаюсь, что ломящиеся от награбленного подвалы не имеют никакого отношения к вашему благосостоянию.
– Да, моя семья отмечена Божией милостью.
– Моя тоже. Причем не только мой брат. Самый одаренный у нас – Ческо.
– Разумеется, разумеется, Ческо у вас самый одаренный. По крайней мере, был.
– Значит, чтобы отомстить за своего отца, вы убьете наследника Кангранде?
Граф скроил презрительную гримасу.
– Это было бы проще всего. Когда я узнал о мальчике, я сразу увидел новые возможности. Иначе мне бы никогда не заручиться поддержкой Патино.
– Кстати о Патино. Почему вы снова с ним связались? Ведь он провалил первую попытку похищения.
– Верно. Я слышал, он сам едва спасся. Однако, если быть честным… – Винчигуерра закашлялся, на полотенце осталось кровавое пятно. – Если быть честным, никто из остальных похитителей также не добился успеха. Им не удалось даже подобраться к ребенку.
– Я бы сказала, что двое из пытавшихся его убить подобрались достаточно близко.
Граф округлил глаза.
– Я никогда не хотел смерти мальчика. Смерть спутала бы все мои планы.
– Значит, ваши наемники вас неправильно поняли – они искромсали мечами постель Ческо.
– Когда это случилось? – спросил Винчигуерра.
– В июне прошлого года. Скажите, по крайней мере, что это была ошибка.
Лицо графа приняло глубокомысленное выражение.
– В июне я никого не подсылал. И в мае тоже, и в июле.
Выражение с глубокомысленного сменилось на честное.
Катерина поверила. Значит, на Ческо охотился кто-то еще – кто-то достаточно хитрый для того, чтобы замаскировать намерение убить мальчика под попытку похищения. Судя по лицу графа, он пришел к такому же выводу.
– Вы знаете, кто это, – заключила Катерина.
– Может, и знаю, – не стал отрицать Винчигуерра. – Только верьте мне, мадонна: я никогда не хотел причинить мальчику вред. Я даже взял с Патино клятву, что он ничего ему не сделает.
– Так какое отношение к Ческо имеет Патино?
Граф усмехнулся.
– А вы не догадываетесь? Разве вы ничего не поняли, когда впервые увидели Патино? Он худ как щепка, и жизнь у него тяжелая. Он – надежный человек, и он носит власяницу. Все эти обстоятельства преждевременно его состарили. И все же…
– Что вы имеете в виду?
– Вы спросили, какое отношение Патино имеет к Ческо. Я отвечу на ваш вопрос, причем гораздо шире. Я расскажу вам, какое отношение Патино имеет ко всем вам, к роду делла Скала.
– Он – наш родственник.
– Я никогда толком не знал своего отца, однако моя мать очень им гордилась. Он был великий правитель Вероны. Совсем как ваш обожаемый Кангранде, мой отец разъезжал по Италии и каждую смазливую девчонку оплодотворял своим грязным семенем. Моя мать была простая деревенская девушка, притом очень удачно просватанная, а тут нагрянул мой отец и использовал ее для утоления своей похоти. А потом бросил ради другой потаскушки. Она была беременна. О, конечно, он предлагал ей золото – дьяволову плату за дьяволов поступок. Просто дьявол немного задолжал. Но разве он когда-либо назвал свой поступок грехом? Он был набожен, так набожен, что сжигал еретиков на веронской Арене. На том самом месте, где ты назначил и провел свой нелепый поединок. Разве этот набожный, благородный человек, человек чести, когда-либо признал свой поступок, приведший меня в мир без имени, с клеймом, поступок, опозоривший мою мать, – разве он признал его грехом?
Пьетро усиленно соображал.
– Ты говоришь об отце Кангранде?
Патино криво улыбнулся.
– Да, об Альберто делла Скала. У него было пятеро детей от законной жены и несколько десятков бастардов по всей стране. Я всю свою жизнь молил Господа о том, чтобы он дал мне сил простить отца, смириться с грязью, которой отец запятнал меня еще до моего рождения. Ведь этот человек сделал Папой одного из своих незаконных сыновей. Уже тот факт, что Альберто делла Скала называют благочестивым, является оскорблением Господу.
Для Пьетро кое-что начало проясняться. Теперь, при свете костра, он заметил несомненное сходство Патино с Кангранде. Те же скулы, тот же подбородок. Те же глаза.
– Так Кангранде твой…
– Брат. Точнее, единокровный брат. Слава богу, у нас разные матери.
– Но… если он твой брат, скажи ему об этом. Он что-нибудь придумает.
– Не сомневаюсь.
– Нет, я имею в виду, он тебя приветит. Семья для Кангранде важнее всего. Я сам видел… – Пьетро осекся.
– И что же ты видел?
«Пожалуй, если сказать, вреда не будет».
– Я видел, как он отказался от победы над Падуей, только чтобы забрать этого мальчика. Вот как много для Кангранде значит родство.
Патино молчал. Танцующее пламя освещало черты, которые вполне можно было бы запечатлеть в мраморе. Наконец Патино заговорил:
– Выходит, чтобы признать своего незаконного сына, Кангранде отказался от великой победы. Благородный поступок, почти искупающий грех зачатия этого самого сына. И все же это не доказательство величия Кангранде. Наоборот, такой поступок говорит о том, что он – не Борзой Пес.
Пьетро прищурился, подался вперед.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты слышал пророчество? Вот и славно. Господь предопределил Борзому Псу принести с собою новую эру для человечества. Все уверены, что твой драгоценный Кангранде и есть Борзой Пес. Но в самом прозвище имеется намек. Veltro. Борзой Пес. Бастард. Подумай об этом. Борзой Пес должен быть бастардом. Лишь бастард, рожденный во грехе, способен переступить через этот грех, и заслужить одобрение Господа, и помочь человечеству образумиться, восстановить Церковь и навсегда избавиться от язычества. И станет миром править избранник Божий во имя Божие. Вот что такое новый век, сир Алагьери. Вот в чем скрытый смысл пророчества.
– Так ты похитил Ческо, чтобы пророчество сбылось наверняка, чтобы обратить Борзого Пса в того, кем ты хочешь его видеть?
– Что? Нет. Нет! Я похитил ребенка, чтобы отдать его графу, или продать в рабство, или… еще не придумал. – Патино стал расти, и скоро возвышался над Пьетро подобно башне. Теперь он действительно походил на Кангранде как родной брат – лишь лицо, рябое, испещренное морщинами, казалось отраженным в темной воде. – Когда граф сказал, что Кангранде усыновил собственного бастарда, я понял – это знак свыше. Пророчество под угрозой. Божественное влияние нельзя делить на двоих. Божественный замысел рассчитан на одного.
– О каких двоих ты говоришь?
Патино слегка встряхнул Ческо.
– О нем и о себе. Я стану Il Veltro. Я – Борзой Пес.
Письмо дочери застало Данте в палаццо Скалигера, зачтением для прелестной мадонны Джованны да Свевиа. Данте чувствовал себя прескверно: развлекать придворных дам, половина из которых даже не делали вид, что слушают, – сущее наказание. Впрочем, что взять с пустоголовых девиц и не менее пустоголовых жен захудалых дворян? Лишь Джованна, правнучка императора Фридриха II, вдохновенно внимала поэту. Родственница – либо по крови, либо в замужестве – половине правителей Италии, Германии и Сицилии, Джованна отлично разбиралась в литературе.
Отца сопровождал Джакопо; в данный момент он бросал страстные взгляды на одну из придворных дам. Те дамы, которых Джакопо успел, добившись своего, оставить, в свою очередь, бросали на него взгляды, исполненные плохо скрытой ненависти. Данте стыдился похождений младшего сына, но втайне восхищался его успехом у женщин.
Светлейшая мадонна Джованна была сегодня весела, несмотря на непогоду. Данте утомляли обязанности придворного; он надеялся, что подвернется случай уйти. Появление посыльного с письмом на его имя оказалось именно таким случаем.
Узнав почерк дочери, Данте решил, что речь в письме пойдет о плате переписчикам или о переводах «Комедии» на иностранные языки. Но ведь Беатриче уехала к подруге. Надо же, и там не забывает о работе. Трудолюбивая, вся в него. Жаль, что Джакопо уродился таким, как бы это сказать…
Прочитав первый абзац, Данте глубоко вздохнул и неестественно выпрямился на стуле. Джакопо заметил, как побледнел отец. Позабыв о своих шашнях, он бросился к Данте.
– Отец! Что случилось?
– Погоди. – Пробежав глазами единственную страницу письма, Данте обратился к мадонне Джованне: – Мой сын в Виченце.
– Ваш старший сын? Благородный сир Алагьери? Какая неожиданность!
– Для меня тоже, мадонна. Кажется, он сопровождает синьора делла Скала, вашего супруга, в очередной его авантю… я хотел сказать, военной кампании.
– Позвольте взглянуть! – Джованна почти выхватила письмо у Данте и прочла несколько строк, написанных безупречным почерком. – Так вот где сейчас мой муж! Как всегда, забыл посвятить меня в свои планы.
– Но, мадонна, разумеется, это хорошая новость.
– Великолепная. – Джованна, чувствуя взволнованные взгляды придворных дам, продолжала: – Падуанцы нарушили мирное соглашение. Они пытались захватить Виченцу. Насколько я поняла из письма дочери нашего уважаемого поэта, атака падуанцев отражена. Верона снова победила.
Дамы захлопали в ладоши. Две даже прослезились. Один только Данте знал, о чем говорится во второй части письма, и усиленно думал, как бы поделикатнее забрать письмо у Джованны.
– Это огромная радость для всех нас, мадонна.
– О да, – сказала Джованна. – Франческо обожает сюрпризы. Но не меньшая радость, мессэр Данте, что ваш старший сын снова в Вероне! Похоже, он настроен вернуть былую славу. Как раз сейчас он ищет похищенного ребенка.
Данте прищурился. Джованна все-таки обнародовала письмо Беатриче. Дамы разразились неизбежными восклицаниями, и все задавали один и тот же вопрос:
– Какого ребенка?
– Это совершенно не важно, – твердил Данте.
Однако Джованна, к его удивлению, произнесла:
– В суматохе, вызванной атакой падуанцев, был похищен сын донны Катерины, Баилардетто. А также ее приемный сын. Кажется, его зовут Франческо.
По лицам дам стало ясно: они знают, что это за мальчик.
Джакопо вскочил.
– Ческо похищен! И Пьетро его ищет! Отец, мы должны ехать! Немедленно!
Данте прекрасно понимал, чем чреват подобный отъезд и участие в поисках незаконного сына Кангранде. Однако мадонна Джованна сама разрешила дилемму.
– Конечно! Мы все поедем. Пошлите за моими грумами, велите приготовить экипаж и собрать эскорт. Мы отправляемся в Виченцу. Немедленно.
– Зря мы это затеяли.
Лошади Антонии и Джаноццы трусили голова к голове. Дождь лил не переставая. Все силы девушек сосредоточились на одном – как бы не свалиться с дамского седла. Тучи превратили полдень в вечер; лошадь Джаноццы не заметила кроличьей норы и споткнулась. Джаноцца вскрикнула и упала на землю.
Антония соскользнула с промокшего седла и бросилась к подруге, увязая башмаками в раскисшей глине.
– Джаноцца!
– Ой, ой! – стонала Джаноцца.
– Ты ушиблась?
– Нога! Я сломала ногу!
Роландо сочувственно подвывал.
На неискушенный взгляд Антонии, нога вовсе не была сломана. Провинившаяся лошадь похромала куда-то в сторону, ее жалобное ржание перекрывал шум дождя.
– Похоже, вы обе теперь хромаете.
«Отлично. Великолепная кульминация не менее великолепной завязки. Оказаться в непогоду в дикой местности совершенно беспомощной – это ли не заветная мечта любительницы французских романов?»
– Может, поедем на моей лошади вместе?
– Нет, ни в коем случае! Мне так больно!
– Хорошо, ты поедешь, а я пойду рядом. – Джаноцца отрицательно покачала головой. – Хочешь, чтобы я вернулась за подмогой? – Джаноцца кивнула. Антония достала нож из-за пояса и положила его Джаноцце в подол. – Держи, пригодится. И не отпускай Роландо! Я кого-нибудь найду.
Антония взобралась на лошадь и повернула назад, к замку Монтекки.
Пьетро молча переваривал заявление Патино. Неужели это правда?
– Если ты из рода Скалигеров, докажи это. Патино порылся за пазухой и извлек медальон.
– Это подарок одного доблестного шотландца моему отцу. Отец передал медальон мне на случай, если придется доказывать мое происхождение.
– Так вот почему ты столько сил приложил, чтобы его вернуть. Но почему ты никогда не пытался?..
Патино откровенно рассмеялся.
– А что я забыл в этом клубке змей? Нет уж, лучше выждать, пока мои братья сами поумирают, один за другим. Бартоломео и Альбоино уже мертвы. Кангранде тоже недолго осталось, учитывая, сколько у него врагов. Тогда-то я и выйду из тени и заявлю о своих правах, полученных благодаря грехам Альберто.
Пьетро попробовал зайти с другой стороны.
– Ты ненавидишь своего отца за то, что он был великий грешник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93