Скалигер пустил коня легким галопом, оставив Пьетро недоумевать над своими словами. В первый раз он увидел Кангранде в гневе. У Пьетро до сих пор не прошли мурашки от ледяного взгляда Скалигера.
«Я назвал его Борзым Псом. Но разве это не его титул?»
Разве на знамени Кангранде не изображена борзая? Разве отец Пьетро не обращался к Кангранде именно так, и не единожды? Почему тогда Большой Пес едва не испепелил Пьетро взглядом?
Марьотто, похоже, уловил только последнее слово Кангранде.
– Он возьмет нас на прогулку?
– Я говорил, что с ним не соскучишься! – Довольный Антонио потирал свои огромные ручищи.
Пьетро смотрел туда, где, по предположению Кангранде, падуанцы устроили засаду. Сначала в глазах юноши плясали только нечеткие разноцветные пятна. Но вот под мостом шевельнулась тень. Пьетро не сомневался, что она – не обман зрения. Капитан отличался дальновидностью. Под мостом действительно поджидали всадники.
Пьетро так был занят тенями под мостом, что не заметил возвращения Кангранде и, услышав над ухом: «Ну что, синьоры, проглотим наживку Асденте?», подпрыгнул от неожиданности. Скалигер, не дожидаясь ответа, выехал из рощицы и поскакал вниз по склону холма. Антонио и Марьотто скакали соответственно по левую и по правую руку от Кангранде. Пьетро поспешно пришпорил коня.
– Торопиться не надо, – вполголоса произнес Кангранде, и юноши придержали коней. Они ехали в одну линию. Кони, казалось, вместе с Пьетро радовались, что можно сбавить скорость. Кангранде, пустивший коня легким аллюром, делал вид, что осматривает окрестные холмы и поля. Такой способ передвижения не соответствовал темпераменту юношей, однако их предводитель был непревзойденным актером.
«Если я сегодня погибну, – думал Пьетро, – напишет ли отец поэму? А если напишет, кем покажет нас – храбрецами или глупцами?»
Юноша попытался сам сложить стихи, как отец, однако на ум ему пришли только строчки из «Ада». Внезапно Пьетро поймал себя на том, что декламирует вслух:
Мы внутрь вошли, не повстречав врагов,
И я, чтоб ведать образ муки грешной,
Замкнутой между крепостных зубцов,
Ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный
И вижу лишь пустынные места,
Исполненные скорби безутешной.
Изогнувшись в седле, чтобы видеть лицо Пьетро, Кангранде продекламировал другой стих:
Он, прозорливый, отвечал на это:
«Здесь нужно, чтоб душа была тверда,
Здесь страх не должен подавать совета.
Я обещал, что мы придем туда,
Где ты увидишь, как томятся тени,
Свет разума утратив навсегда».
Пьетро покраснел. Он не думал, что его слышат.
– Мне кажется, отец хотел выразить презрение к тем, кто пренебрегает тренировкой ума. Он вовсе не желал превознести таких людей.
Кангранде пожал плечами.
– Не далее как сегодня твой отец утверждал, что стихи каждый может толковать по-своему. Порой ум должен уступить доблести.
– Вряд ли отец согласится с этим последним утверждением, мой господин.
– Он поэт. Он забыл, что чувствует человек дела!
При слове «поэт» Антонио презрительно скривился.
– Ты это напрасно, – тотчас отреагировал Кангранде. – Следует отдавать должное поэтам, ибо без них никто не узнал бы о подвигах героев. Люди для того и рискуют жизнью, чтобы прославиться в веках.
– Все равно больше нечем заняться, – произнес Марьотто. – Не разводить же овец!
– А женщины? – воскликнул Кангранде.
– Простите меня, мой господин, – отвечал Марьотто, – насколько я знаю, любовь пока никого не прославила в веках. Во всяком случае, я бы не хотел такой славы.
– И я, – сказал Антонио.
– Да, но ведь самые знаменитые войны вспыхивали из-за женщин! – с жаром парировал Кангранде. – Возьмите хоть Трою. Наверняка Елена стоила многолетней осады.
Антонио не растерялся:
– Возьмите хоть Абеляра. Любовь стоила ему мужского достоинства.
Хохоча, они перевалили гряду холмов. Этого момента падуанцы с надеждой ждали целый день. Предвидевший их не терпеливость Скалигер был вознагражден. Когда четверо всадников наполовину пересекли поле, отделявшее их от стен Виченцы, падуанцы с торжествующими криками выскочили из засады.
Кангранде поворотил коня и с криком «За мной!» вонзил шпоры ему в бока.
Пьетро, ожидавший от Скалигера яростной атаки, застыл в недоумении.
«За мной»?
Падуанцы приближались, от ужаса у Пьетро пересохло в горле, схватило живот. Он дернул поводья, зажатые в левой руке, и пришпорил коня. Целую кошмарную секунду конь артачился, шейные мускулы у него ходили ходуном. Пьетро сильнее натянул поводья и заколотил пятками. Наконец конь повиновался и развернулся. Пьетро поскакал за Скалигером, который успел отдалиться на добрых сорок локтей.
Путь лежал вверх по холму. Пьетро быстро понял, что от погони не уйти: его конь устал и едва держался на ногах, а лошади преследователей успели отдохнуть в прохладе под мостом. Падуанцы с энтузиазмом работали пятками.
Кангранде обернулся на приближающихся всадников, сверкнув из-под шлема хищной улыбкой. Пьетро внезапно понял, в чем заключался план Скалигера.
Гарнизон крепости Илласи появился из рощицы на склоне холма – прямо перед опешившими падуанцами. Вынужденная медлительность всадников Скалигера наконец была вознаграждена. Засверкали щиты. Взметнулись боевые топоры, булавы, копья; однако больше всего оказалось длинных мечей.
Падуанцы остановились. Да, они были в большинстве, но на Скалигера работали и ландшафт, и элемент внезапности. Падуанцы повернули обратно. Однако они знали – не могли не знать, – что это ловушка.
Мимо Пьетро, все еще скакавшего вверх по склону холма, пронесся отряд с копьями наперевес. Падуанцы, недавно пытавшиеся устроить засаду, теперь сами в нее угодили. Некоторые из них защищались, другие тщились спастись бегством.
Пьетро смотрел, как воины Скалигера преследуют падуанцев. Живым не ушел ни один. Пьетро никогда еще не видел столько смертей одновременно. Люди Скалигера рубили и резали молча, в то время как падуанцы вопили, стонали и выкрикивали проклятия. Пьетро не мог отделаться от суеверного страха: воины, на стороне которых был и он сам, казались призраками на живых конях. Только конский топот и слышался, да еще скрежет металла.
Скоро наступила полная тишина. С падуанцами было покончено.
«Странно, – думал Пьетро, чувствуя холодок между лопаток. – Скалигер славится своим милосердием».
Он набрался храбрости и, пристроившись рядом с Кангранде, спросил, почему тот никого не пощадил.
Кангранде пожал плечами.
– Нельзя было, – просто ответил он. Пьетро в его голосе послышалось сожаление. – Оставь я в живых хоть одного, этот один предупредил бы Асденте и графа. Мне же сейчас не до пленных. Со мной небольшой отряд, и я должен был выжать из внезапного нападения все преимущества.
«Так вот почему они убивали молча. Таков был приказ Скалигера».
Кангранде поехал к осажденному городу.
– Нужно отвести лошадей в безопасное место и дать им отдохнуть. А у нас еще полно дел.
Легким аллюром Кангранде и трое юношей приближались к воротам Виченцы. Ворота открылись, и через несколько минут Кангранде уже стоял на ступенях главного палаццо и говорил с Антонио да Ногарола. Этот резкий в движениях, грубоватый коренастый человек со скверными зубами доводился Скалигеру родственником – деверем его родной сестры. Однако семейства делла Скала и да Ногарола связывала не только Катерина; да Ногарола старались держаться в лучах славы делла Скала. Антонио поспешно излагал все, что случилось до приезда Кангранде. Пьетро, стыдясь самого себя, навострил уши. Ему послышались слова «кошка» и «удочки». Затем он ясно расслышал вопрос Кангранде:
– Она в безопасности?
Вместо ответа Ногарола указал на окна палаццо.
– Она там, отдает распоряжения слугам. Это она придумала поджечь Сан-Пьетро.
– Похоже на Катерину, – несколько смущенно произнес Кангранде.
Следующие несколько слов Пьетро не расслышал, так как Ногарола и Кангранде повернули и стали по ступеням подниматься в палаццо. На все реплики Ногаролы Скалигер согласно кивал.
Пьетро вдруг вспомнил, где раньше слышал слово «Виченца» – еще во Флоренции, в школе, он сидел рядом с сыном знатного пизанца по имени Винченцио. Возможно, имя означало, что он родом из Виченцы.
Кангранде и Ногарола повернули назад, и Пьетро снова стал прислушиваться.
– …узнав, что я здесь, она, пожалуй, вытворит что-нибудь эдакое.
– Например? – поинтересовался Ногарола.
– Например, наденет мужское платье и шлем и спрячется среди всадников. Лучше я потом объявлюсь, после битвы. А где же наш любимый святой Бонифачо?
– Граф? – Ногарола сплюнул. – Его здесь нет. Помахал своим флагом, и Сан-Пьетро припал к его стопам. Похоже, скоро графу Бонифачо надоест тебе противостоять. Проигрывать никто не любит.
Ногарола смерил юношей подозрительным взглядом – видимо, не ожидал, что у Кангранде могут быть такие сопровождающие. Марьотто он, без сомнения, знал. Кангранде представил Антонио, затем указал на Пьетро:
– Синьор Ногарола, это Пьетро Алагьери.
– Алигьери? Не родственник ли знаменитого Данте?
Прежде чем Пьетро успел открыть рот, Кангранде сказал тоном, не допускавшим возражений:
– Пьетро не нуждается в знаменитых родственниках.
Привели свежих лошадей в боевом снаряжении.
– Вперед. Пора прославиться в веках.
Ногарола расстегнул пряжку под горлом и, сняв алый плащ военачальника, вручил его Кангранде.
В дверном проеме появилась старуха. Она была сильно пьяна. Споткнувшись посреди улицы, старуха едва не упала, но Кангранде метнулся к ней, подхватил под руки и освободил ее от тяжкой ноши – фляги с вином.
– Вы же не против, матушка?
Залпом осушив флягу, Кангранде почти швырнул старуху прямо в объятия ошеломленного солдата. К нему же отправилась пустая фляга. Поклонившись, Ногарола и Скалигер пошли отдавать распоряжения.
Пьетро остался, где стоял, переваривая слова Кангранде. Не многовато ли потрясений для одного дня? Бешеная скачка, боль в груди, плечах, дрожь в коленях да еще странное заявление Скалигера. С рождения Пьетро учили, что главная его задача в жизни – служить верной тенью своему отцу. Все семнадцать лет он стремился стать идеальным сыном. Однако ему никогда не приходило в голову, насколько он преуспел. Пьетро всегда считал себя недостойным отца и самого имени Алагьери.
Шесть слов Кангранде – и тугой узел где-то под ложечкой ослабел. С этого момента начался процесс выхода Пьетро Алагьери из тени знаменитого отца. К несчастью, Пьетро не понимал, что лишь меняет одну тень на другую, – причем новая тень куда темнее и гуще старой.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Сан-Пьетро
Наблюдая бойню у стен Виченцы, граф Винчигуерра да Сан-Бонифачо не мог отделаться от впечатления, что она добавила красок закатному небу. План падуанцев провалился.
Жители пригорода уничтожены. Это хорошая новость. Но есть и плохая: день потерян, ни численное превосходство, ни вероломство не помогли. Главная часть города окружена. Это заслуга графа. От Понцони никакого толку. Не может, видите ли, смириться с мыслью, что мародерство неизбежно. Ничтожество! В упор не видит, что захват Виченцы явился бы оправданием резни в пригороде. Надежда графа на достижение цели, которую так легко оправдать, таяла с каждым часом.
Казалось, захватить Виченцу проще простого – падуанцев было более чем достаточно, чтобы пойти на штурм внутренней стены и уничтожить охрану. Однако они рассеялись, как стадо баранов. Прославленные воины Падуи сейчас накачивались вином или дрыхли в тенистых садах пригорода, создавая себе дополнительную тень посредством щитов.
Застопорившаяся атака – еще полбеды; настоящая беда состояла в уязвимости армии. Падуанцы не только не выставили постов, но и сняли боевое снаряжение. Даже самые знатные всадники предпочли предаться утехам низших чинов. Лишь несколько воинов оставались при оружии. Граф с отвращением наблюдал невоздержанность падуанцев. Пожалуй, тут не повредили бы специфические методы Асденте, которыми он приводил в чувство солдат, забывших свой долг. По-хорошему эти люди уже не понимали. У Понцино, думал Бонифачо, кишка тонка, чтобы быть полководцем – он слишком заботится о своей чести. Нелепой ошибкой казалось графу пребывание Понцино на посту главнокомандующего. Такой пост человек с совестью занимать не должен.
Винчигуерра да Сан-Бонифачо приблизился к одному из командиров армии Падуи. Джакомо да Каррара, по мнению графа, мог прекратить это безобразие. Каррара беседовал с Альбертино Муссато, историком и поэтом. Что бы ни говорили о враждебности между семействами Каррара и Муссато, сейчас их представители выражали взаимное дружелюбие. Правильный ход со стороны да Каррары. С писателями лучше дружить, а не враждовать.
Каррара был замечательным в своем роде человеком. Еще три года назад против Пса объединились пять знатных семейств. Через год в результате интриг два семейства исчезли как со сцены, так и с лица земли. Да Камино уехал, чтобы вступить в права над городом Тревизо, Нико да Лоццо перешел на сторону врага. Невозмутимый, непроницаемый Каррара, или «Il Grande», остался в гордом одиночестве. Именно он усмирял Падую после переворотов, что произошли год назад. Уже три месяца граф пытался разгадать мысли да Каррары, однако лицо последнего все это время, как, впрочем, и сейчас, выражало полное спокойствие.
Граф не стал утруждать себя поклоном – он просто вмешался в разговор:
– Пора наступать, иначе мы потеряем целый день.
– Ту же мысль сейчас выразил Альбертино, – кивнул Каррара. – Только ему понадобилось больше слов.
Муссато фыркнул.
– Надо сделать так, чтобы Понцино убрался из виду, – продолжал граф, обращаясь к одному Карраре, – и тогда объявить его приказ.
– Он разве что-то приказал? – удивился Муссато.
Каррара усмехнулся.
– Мессэр Винчигуерра имеет в виду, что исчезнувший из виду Понцино не сможет доказать, что он ничего подобного не приказывал.
Муссато вскинул голову.
– Что, если Пес уже здесь?
– Есть сведения от шпионов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93