Он используется
для обозначения ряда церковных обрядов и действий духовенства, которые
имеют особое духовное качество, например, способность передавать благо-
дать Божию. Дунс Скот называл таинством "физический знак, учрежденный
Богом, который действенно обозначает благодать Божию или милостивое дея-
ние Божие". Другие определения говорят о том же, но более кратко. Основ-
ная мысль заключается в том, что таинства являются видимыми знаками не-
видимой благодати, которые каким-то образом действуют как "каналы" этой
благодати. Средневековый период стал свидетелем консолидации богословия
таинств, особенно в сочинениях Петра Ломбарда. Были признаны семь та-
инств: крещение, евхаристия, покаяние, конфирмация, брак, священство и
Для миропомазание. Для оправдания и объяснения их важности были состав-
лены сложные богословские системы.
К началу 1520-х гг. система таинств средневековой Церкви все больше
стала подвергаться критике со стороны реформационных фракций. Реформато-
ры предприняли последовательную атаку на средневековое понимание коли-
чества, природы и функции таинств и уменьшили число подлинных таинств с
семи до двух (крещение и евхаристия). Почему же реформаторов так занима-
ло богословие таинств? Многим оно кажется чрезвычайно туманным и неу-
местным. Однако размышление о контексте, в котором действовали реформа-
торы, поможет объяснить, почему этот вопрос представлял для них такую
важность. Здесь можно выделить два фактора.
Во-первых, с точки зрения реформаторов богословие таинств олицетворя-
ло все плохое, что было в средневековом богословии. Оно, казалось, сос-
редотачивало в себе все пороки схоластики. До начала средних веков
большинство ранних христианских авторов (за исключением, может быть, Ав-
густина) придавали относительно мало значения богословию таинств. Во
многом выработка сложного богословия таинств является одним из наиболее
важных достижений схоластических авторов.
Важное место в программе реформаторов занимало исключение средневеко-
вых добавлений к ранним и более простым версиям христианского богосло-
вия. Здесь же имелась явная и, как показало время, крайне уязвимая ми-
шень для общей реформационной программы по исключению схоластических ис-
кажений Евангелия. Для реформаторов сложное схоластическое богословие
таинств представляло собой некое подобие богословского дерева, ветви ко-
торого нуждались в радикальном подрезании. Поэтому они пользуясь языком
метафоры, наточили свои ножи.
Во - вторых, таинства представляли собой видимое лицо Церкви. Таким
образом, реформирование таинств означало бы внесение заметных изменений
в жизнь Церкви и общины. Для большинства мирян основное общение с Цер-
ковью сводилось к посещению воскресных служб. По этой причине кафедра
проповедника была одним из наиболее важных средств передачи информации.
Исходя из этого, становится понятным желание реформаторов и городских
советов контролировать то, что с нее говорилось.
Основной службой средневековой Церкви была месса. Эта служба произно-
силась по установленному латинскому тексту, известному как "литургия".
Реформаторы отвергали это по двум причинам. Во-первых, месса произноси-
лась на латыни, которую не понимало большинство мирян. Часто высказыва-
лось предположение, что некоторые представители духовенства также не по-
нимали значения слов: гуманисты позднего Возрождения, прекрасно знавшие
латынь, иногда жаловались на священников, которые не могли отличить ак-
кузатив от аблятива. Во-вторых, что более серьезно, обряд мессы был ос-
нован на ряде предпосылок, которые для реформаторов были неприемлемы. Им
не нравилась теория, известная как "пресуществление", согласно которой
во время мессы хлеб и вино при освящении, сохраняя свой внешний вид,
превращались, соответственно, в Тело и Кровь Иисуса Христа. Их возмущало
также мнение, что священник, совершающий мессу, выполняет доброе дело.
Таким образом, реформировать литургию значило помочь изменить то, что
люди думали о Евангелии.
Одним из наиболее эффективных путей, способствовших делу Реформации,
являлся перевод литургии на национальные языки (чтобы все присутствующие
в церкви понимали, что происходит). При этом были внесены изменения иск-
лючены идеи, которые были для реформаторов неприемлемыми. Посещая воск-
ресные службы, миряне могли впитывать идеи Реформации из двух источников
- проповеди и литургии. Изменение идей, содержащихся в литургии, означа-
ло, конечно, изменение богословия таинств, что именно и происходило в
первое десятилетие Реформации.
Здесь мы обнаруживаем наиболее серьезные расхождения среди магистерс-
ких реформаторов. Руководители двух течений магистерской Реформации -
Лютер и Цвингли - оказались совершенно неспособными достичь согласия в
своих взглядах на таинства. Это несогласие явилось результатом сочетания
нескольких факторов: например, различных путей толкования Писания, раз-
личных социальных контекстов виттенбергской и цюрихской Реформации. Ниже
мы обрисует различия в их понимании таинств и укажем на значение этих
различий для истории Реформации.
Следует остановиться на одной терминологической сложности. Реформация
явилась свидетелем постепенного отрицания термина "месса" без какого-ли-
бо согласия по поводу названия евангелического эквивалента этого явле-
ния. Христианское богослужение, в ходе которого освящались и употребля-
лись хлеб и вино, стало известно под различными названиями, среди кото-
рых можно отметить "мессу" (термин, сохраненный Лютером), "преломление
хлеба", "причастие", "воспоминание", "Вечеря Господня" и "евхаристия".
Ввиду этих разногласий было трудно остановить свой выбор на чем-то од-
ном. В конце концов для обозначения протестантского эквивалента мессы
был выбран термин "евхаристия", ввиду его недавнего использования в
крупных протестантских экуменических документах. Однако читатель должен
иметь в виду и другие термины, которые он может встретить в богословской
литературе.

Таинства и обещания благодати

Центральной темой реформационного восприятия важности таинств для
евангелической духовности было Божественное приспособление к человечес-
ким слабостям. Эта идея особенно связана с именем Кальвина, который
обычно считается ее наиболее ярким выразителем. Он утверждает следующее.
Все хорошие ораторы знают некоторую ограниченность своих слушателей в
тех или иных вопросах. И они соответствующим образом приспосабливают
свою манеру выступления к возможностям сидящей перед ними аудитории. Они
изменяют речь, чтобы она была понятной для их слушателей, избегают где
это необходимо употребления сложных слов и используют вместо них более
подходящие обороты речи. Этот "принцип приспособления" простирается так-
же на употребление аналогий и использовании наглядных пособий. Многие
люди с трудом воспринимают сложные идеи и концепции, что вынуждает от-
ветственных ораторов использовать простые примеры и аналогии для выраже-
ния своих мыслей.
Кальвин утверждает, что так же поступает и Бог. Он приспосабливает
Себя к нашим ограничениям. Он снисходит до нашего уровня, используя те
образы и речевые обороты, которые позволяют Ему открыться широкому кругу
людей. Никто из-за уровня своих образовательных способностей не исключа-
ется из участия в процессе познания Бога. То, что Бог использует простые
способы Самооткровения, не отражает какой-либо Его слабости или недос-
татка; необходимость в этих способах отражает нашу слабость, которую Бог
милостиво принимает во внимание. Бог в состоянии использовать множество
ресурсов для создания и поддержания веры - слова, концепции, аналогии,
примеры, знамения и символы. Таинства следует рассматривать как важный
элемент в этом арсенале ресурсов.
Для первого поколения реформаторов таинства были Божественным ответом
на человеческие слабости. Зная о наших затруднениях в отклике на Его
обещания, Бог снабдил Свои слова видимыми и осязательными знаками Своего
милостивого благоволения. Они являются приспособлением к нашим ограниче-
ниям. Таинства представляют собой таинства Божий, выраженные посредством
предметов реального физического мира. В своих "Предложениях о мессе"
(1521 г.) Филипп Меланхтон подчеркивал, что таинства являются, в первую
очередь, милостивым Божественным приспособлением к человеческой слабос-
ти. В шестидесяти пяти предложениях Меланхтон изложил то, что он считал
надежным и ответственным подходом к месту таинств в христианской жизни.
"Знаки являются средствами, благодаря которым нам одновременно напомина-
ется о слове веры и уверяется в нем" Не каждый знак является таинством;
таинством является учрежденный и освященный знак благодати, достовер-
ность которого покоится на твердом евангелическом основании. Они не яв-
ляются знаками по нашему выбору; они были выбраны для нас".
В идеальном мире, утверждает Меланхтон, люди были бы готовы дове-
риться Богу на основании одного Его Слова. Однако одной из слабостей
падшего человечества является его нужда в знамениях (говоря об этом, Ме-
ланхтон ссылается на рассказ о Гедеоне). Для Меланхтона таинства являют-
ся знамениями: "То, что некоторые называют таинствами, мы называем зна-
ками, или, если вам угодно, таинственными знаками". Эти таинственные
знаки укрепляют наше доверие к Богу. "Для того, чтобы уменьшить недове-
рие в человеческом сердце, Бог к Своему Слову добавил видимые знаки".
Таким образом, таинства являются знаками милости, которые Бог добавил к
Своим обещаниям милости, чтобы укрепить и усилить в падших людях веру. В
то время, как схоластические теории таинств делали акцент на их способ-
ности передавать благодать, реформаторы подчеркивали их способность
подтверждать и передавать обещания Божий.
Лютер писал о том же, определяя таинства как "обещания, которые снаб-
жены знаками". Интересно отметить, что Лютер использовал термин "залог
(Pfand)" для подчеркивания гарантийного характера евхаристии. Хлеб и ви-
но уверяют нас в реальности Божественного обещания прощения, упрощая для
нас его принятие, а после принятия - его сохранение.
"Для того, чтобы мы могли быть уверены в этом обещании Христовом и
надеялись на него без всяких сомнений, Он дал нам драгоценнейшую печать
и залог - Его истинное Тело и Кровь, даваемые под видом хлеба и вина.
Они являются теми же, с помощью которых Он получил для нас дар и обеща-
ние этого драгоценного и милостивого сокровища, жертвуя Своей жизнью,
чтобы мы могли получить и принять обещанную благодать"
Таким образом, хлеб и вино, используемые в евхаристии, мессы одновре-
менно напоминают нам, с одной стороны, о реальности и цене благодати Бо-
жией, а, с другой, - о нашем отклике в вере на эту благодать.
Таким образом, Божественные обещания являются реальными и дорогими.
Смерть Христа является символом надежности и огромной цены благодати Бо-
жией. Лютер развивает эту мысль, используя идею о "завете", понятом как
"последняя воля и завещание". Она доведена до логического завершения в
его работе "Вавилонское пленение христианской Церкви", на писаной в 1520
г.
"Завещание является обещанием, сделанным кем-либо, находящимся при
смерти, в котором определено наследство и назначены наследники. Таким
образом, завещание предусматривает, во-первых, смерть завещателя, а во -
вторых, обещание наследия и назначение наследников... Все это мы ясно
видим в словах Христа. Христос свидетельствует о Своей смерти словами
"... сие есть Тело Мое, которое за вас предается"; "сия чаша есть новый
завет в Моей Крови, которая за вас проливается" (Лк. 22. 19-20). Он оп-
ределяет наследие, когда говорит: "... во оставление грехов" (Мф. 26.
28). И Он назначает наследников, когда говорит "за вас" (Лк. 22. 20) и
"за многих" (Мф. 26. 28), т.е. за тех, кто принимает и верит обещанию
Завещателя. [1]
По мнению Лютера, завет включает обещание, которое входит в силу лишь
после смерти того, кто сделал это обещание. Таким образом, евхаристия
содержит в себе три жизненно важных пункта:
1) она подтверждает обещания благодати и прощения;
2) она определяет тех, кому эти обещания сделаны;
3) она объявляет о смерти Того, Кто эти обещания сделал.
Таким образом, месса провозглашает, что обещания благодати и прощения
уже вступили в силу. Она является "обещанием прощения грехов, сделанного
нам Богом, и это обещание подтверждено смертью Сына Божьего". Провозгла-
шая о смерти Христа, сообщество веры подтверждает, что драгоценные обе-
щания прощения и вечной жизни уже вступили в силу для тех, у кого есть
вера. Лютер писал об этом:
"Таким образом, вы видите, что то, что мы называем мессой, является
обещанием прощения грехов, сделанным нам Богом, и это обещание подтверж-
дено смертью Сына Божьего. Единственной разницей между обещанием и заве-
щанием является то, что завещание требует смерти того, кто его делает...
Бог составил завещание. Поэтому оно требует Его смерти. Но Бог не может
умереть, не став человеком. Поэтому воплощение и смерть Христа заключены
в одном слове - "завет".
Как было отмечено выше, основной функцией таинств является уверение
верующих в том, что они действительно являются Телом Христовым и наслед-
никами Царствия Божьего. Лютер тщательно рассматривает этот вопрос в
трактате "Благословенное таинство Святого и Истинного Тела Христова",
написанном в 1519 г., в котором он подчеркивает психологическое завере-
ние, даваемое верующим:
"Поэтому получение этого таинства хлеба и вина является ничем иным,
как получением надежного знака причастия и союза с Христом и всеми свя-
тыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48