Я брал деньги. Я хотел купить себе стереомагнитофон.
— Дорогая штука. Потребовалось бы много пятнадцатидолларовых недель. Ты уверен, что сопротивлялся? Клифф опять стал изучать свои ботинки.
— Иногда. А иногда, кажется, нет. Спокойствие Сабрины произвело на мальчика благоприятное воздействие. Он начал говорить легко и откровенно:
— С этими парнями лучше дружить, чем враждовать. Их никогда не победить. И когда они меня попросили, я решил, что стал частью их… И брал деньги… Так все и было.
— Тебе никогда не приходила в голову мысль, что ты помогаешь преступникам?
— Мама! Они не преступники. Они просто чистят маленькие магазинчики. Это не убийство и не ограбление банка. Ведь они говорят, что у магазинов такая прибыль, что те и не замечают пропаж.
— О, правда? Клифф, воровство — ужасная вещь, замечено оно или нет. Обычно оно раскрывается. Ты никогда не слышал об инвентаризации?
— Нет.
— Это когда магазины подсчитывают свои деньги и сравнивают эту сумму с суммой проданного и купленного. Если цифры не сходятся, значит, что-то украдено. Чтобы покрыть недостачу, магазины повышают цены. Поэтому остальные, кто живет честно, оплачивают воровство твоих приятелей. Наступила пауза.
— Я об этом никогда не думал.
— А твои приятели никогда тебе этого не говорили?
— Они мне не приятели.
— Мне показалось, ты сказал, что стал частью их группы.
— Да. Но… я им не нужен, мама. Они терпеть не могут меня. Гады. — Слезы опять навернулись Клиффу на глаза, но он яростно стер их. — Прости, я знаю, что тебе не нравятся мои слова, но никак не могу назвать их по-другому. Они никогда не говорили со мной как с другом. Они смеются…
— Почему? — осторожно поинтересовалась Сабрина.
— Я люблю читать и получаю хорошие оценки.
— Ну, мы гордимся тобой. Но почему ты остался с ними, если они над тобой смеялись? Из-за денег?
— Нет… Если хочешь знать, я боялся их. Они говорили, что побьют меня, если я проболтаюсь. А на прошлой неделе угрожали, что, если я не спрячу вещи, они расскажут директору, будто я украл их. Папа хотел пойти в полицию, но я попросил его этого не делать и не назвал ему их имен. Я никому не могу указать. И перестать помогать им тоже не могу, потому что если они даже и не побьют меня, то лишат друзей, заставят всех не разговаривать со мной и я останусь один. Они могут сделать так, мам. Очень жаль, но я боюсь их. Что бы я ни сделал, все будет плохо. Я знаю, ты не сможешь понять этого, потому что всегда знаешь, как поступить. А я нет. Я не знаю, что делать.
Сабрина села рядом с Клиффом, когда он бросился на кровать. «Я очень хорошо понимаю твои чувства». Она обняла его.
— Прости, мама.
— За что?
— Что я плачу.
— Все мы плачем, когда боимся или когда нам грустно. На твоем месте я бы тоже жалела, что не сказала никому, когда это началось опять. Ты боишься больше, чем тех воришек?
Клифф опустил голову:
— Я хотел.
— И?..
— Папа доверял мне.
— И ты не хотел, чтобы он узнал, что ты не оправдал его надежды?
— Я не хотел, чтобы он узнал, и соврал. Каждый раз, когда он спрашивал, не пристают ли больше ко мне ребята, я отвечал «нет». Я успокаивал его и врал. Теперь ты, наверное, расскажешь ему. Но тут никто ничего не может поделать.
— Думаю, может.
— Что? Мама, они побьют меня или подвергнут остар… остра…
— Остракизму. Ничего у них не выйдет. Я в течение месяца буду сопровождать тебя.
— Сопровождать! Мама! — Клифф отпрянул от Сабрины, глядя на нее покрасневшими глазами. — Это нечестно!
— А честно работать на воров? Или быть избитым? Или быть обвиненным в том, чего не делал?
— Но…
— Если твои родители говорят, что один месяц ты должен идти из школы прямо домой, ты не можешь общаться с друзьями, не можешь выходить из дому по вечерам. Что еще лучше избавит тебя от необходимости работать на них? Можешь честно сказать, что у тебя нет выбора. А через месяц скажешь, что родители все еще что-то подозревают и, чтобы не оказаться опять под надзором, ты вынужден держаться в стороне. Но это может и не потребоваться. Пока я буду тебя сопровождать, мы сообщим полиции, чтобы она послала в радиомагазин и другие места, о которых ты расскажешь, детектива. Так тебе не по требуется называть ничьих имен. Много времени не по надобится, чтобы выследить и поймать их. Они мне кажутся глупыми. Глаза Клиффа округлились от восхищения.
— Мам, это неплохо! Очень даже разумно!
— Да. Я тоже так думаю. Если учесть еще, что я никогда ничем подобным не занималась.
— Занималась. Ты провожала меня…
— Я стараюсь забывать прошлые наказания.
— Мама, у меня есть идея. Если ты поможешь мне избавиться от этого, не нужно ничего говорить папе. Он ничего не узнает.
— Ты хочешь сказать, что опять соврешь ему?
— Нет. Я бы просто вообще ничего не сказал ему.
— Но укрывательство правды — другой вид лжи. Если ты убедил его в чем-то, что является неправдой… Сабрина умолкла и уставилась в пространство. «Кто я такая, чтобы давать советы?»
— Мама? Сабрина медленно повернулась к мальчику.
— Клифф, в кладовой есть несколько пустых картонных коробок. Если ты принесешь пару, мы упакуем туда все вещи. Мы с папой захватим их с собой в полицию.
— Но тогда они узнают, что я прятал их здесь.
— Мы придумаем, как не вмешивать тебя. Когда Клифф заколебался, Сабрина потеряла терпение.
— Ты должен доверять нам. Иди за коробками!
Бормоча что-то, Клифф ушел, а Сабрина встала, стараясь успокоиться. Она направилась в свою комнату — может быть, теперь удастся побыть несколько минут одной, но в этот момент хлопнула парадная дверь и в дом ворвался голосок Пенни.
Гарт пробежал, свои заметки и выписал одиннадцать студентов, которые в прошлом году выражали недовольство низкими оценками.
— Кто это? — спросила Сабрина. — Со знаком вопроса рядом с фамилией?
— Рита Макмиллан, — ответил Гарт. — Только возможность. Я не рассказывал тебе о ней в прошлом июне?
— Кажется, нет.
— А я думал, что рассказывал. Она предложила свои прелести за хорошую оценку, но я выгнал ее при помощи теннисной ракетки. Вот так. Думаю, что смогу спокойно назвать ее шлюхой. Это было на неделе, когда разбиралось дело Вивьен, и на меня не производили особого впечатления дамы, торгующие своими органами. Правда, я не провалил ее на экзамене. Она получила документ о незаконченном высшем образовании, а я дал ей разрешение пройти в классе Вивьен еще один семестр, чтобы закончить учебу. Но это было полгода назад. Не могу поверить, что сейчас она замешана в этом.
— У молоденьких женщин хорошая память. Особенно когда их корона отвергнута. Гарт улыбнулся.
— Рита могла так подумать. Ну и что мы будем делать с этим списком? Должен сказать, все это кажется мне нелепым. Будто кто-то сунул мне в руки игрушечный пистолет и предложил сыграть в полицейских и воров. Лучше бы я поохотился за неуловимыми бактериями.
— Я лучше бы поискала старинный фарфор. Гарт усмехнулся:
— Бактерии и фарфор. Полицейские и воры. Что мы за пара?!
Они были парой. Сабрина была уверена в этом. Их видели повсюду. Вечером в среду, через два дня после возвращения, они посетили премьеру фильма и прием в честь режиссера, в четверг ходили на вечер, где президент университета отнесся к ним с большим вниманием и восхищением.
— Если честно, — отметил Гарт, — ты никогда не была такой прекрасной.
Она действительно была прекрасной, одеваясь всю неделю с шиком Сабрины Лонгворт. Трепетный зеленый и голубой цвета, великолепный бархат, тонкий шелк. Ее тяжелые волосы спадали волнами ниже плеч. Она была маяком, заставлявшим всех кружиться вокруг нее. А сама Сабрина не отходила от Гарта. В субботу вечером они появились на открытии нового университетского музея искусств, где Сабрина разговаривала с художниками, скульпторами и коллекционерами на их языке, призвав на помощь весь свой многолетний опыт. Окружение привело ее в радостное настроение, и Лойд Страус, заставший ее в редкий момент одну, был очень экспансивен.
— Вы волшебны, Стефания. Как хорошо, что вы так быстро оправились после своей потери.
— Это ради Гарта, — четко ответила Сабрина и посмотрела прямо в глаза Страусу, заставляя его высказать сомнение по поводу невиновности Гарта или назвать ее наивной. Он не сделал ни того, ни другого, а вместо этого пригласил их обоих завтра на обед.
— Вас никогда не бывает дома! — возмутилась Пенни, когда Сабрина в воскресенье вечером расчесывала ей волосы.
— Сезон, — криво усмехнулся Гарт, завязывая галстук и обращаясь к отражению Пенни в зеркале. — Обязанности, конфетка.
Воспоминание укололо Сабрину, и она взглянула на удрученное лицо Пенни.
— У нас нет больше семьи… Мы вас не видим!
Комната потускнела. Сабрина и Стефания Хартуэлл стояли перед трюмо в спальне в Афинах, наблюдая, как родители собираются на бал в посольство.
«Все видят вас, кроме нас! Наша семья — это Стефания и я… Больше никого».
Сабрина вспомнила это очень ясно, но в течение недели забыла. В течение недели вместе с Гартом она заполнила их календарь, выходя на люди каждый вечер после работы, как делала это в Лондоне. Часы проходили в обедах, беседах, среди новых лиц. Сабрина не чувствовала времени. Иногда, стоя среди людей под яркими люстрами, разговаривая, держа в руке бокал вина, слушая музыку и смех, несущиеся со всех сторон, она на короткий момент забывала, кто она есть. Ее миры сливались в один, и Сабрина прикасалась к руке Гарта, когда он находился рядом с ней, любила его, любила так, что все видели перед собой счастливую супружескую пару.
Но заполненный календарь был нечестным делом по отношению к Клиффу и Пенни. Сабрина понимала это. «Им нужна семья, — думала она, — и я должна помочь им обрести ее. Скоро я уеду».
— Ты права, Пенни, — сказала она. — Нам нужно бы остановиться и побыть дома. Гарт удивленно посмотрел на нее:
— Я думал, это ты затеяла нашу кампанию.
— Но ты подчиняешься только потому, ибо я думаю, что это нам поможет.
— Наоборот. Я прекрасно провожу время.
— Папа! — крикнула Пенни, и Сабрина в замешательстве посмотрела на нее.
— Правда, мы немного перестарались, — произнес Гарт, наслаждаясь испуганным молчанием жены. — Но после многих лет разговоров по поводу того, что мы никуда не ходим, ты показала мне, как много я потерял. Я могу, — он заметил в ее глазах промелькнувшую тень, — оставаться дома четыре или пять вечеров после семи, не больше. Сабрина мягко засмеялась:
— Ничего особенного. Мы можем это устроить.
— А сегодня вечером? — спросила Пенни.
— Сегодня мы уходим. Нас ждут. Завтра мы останемся дома. Можно устроить это, Стефания?
— Да. — Сабрина улыбнулась, когда Пенни выбежала из комнаты. — Завтра мы остаемся дома.
Она вычеркнула вечеринку, на которую их пригласили в понедельник, и они вчетвером провели тихий вечер. После того как дети отправились спать, Сабрина и Гарт устроились в гостиной, разговаривали, читали, размышляли каждый о своем. «Как можно было, — подумала Сабрина, — так удачно проскользнуть в жизнь семьи?» Это было нелегко. Каждое утро она просыпалась и вспоминала о смерти Стефании и ненадежности ее жизни с Гартом. Но потом проходили часы в общении с людьми, и чувство вины, тоска по Стефании проходили, скрывались за повседневными делами. Каждый день семейные связи становились все крепче. Впервые в жизни Сабрина нашла место, которому принадлежала.
Но потом она возвращалась к действительности. Она не принадлежала этому месту. Такая жизнь основывалась на лжи, зависела от лжи. Сабрина сидела с Гартом в гостиной и напоминала себе об этом, повторяла, чтобы не оторваться от реальности. Потому что при прикосновении его руки, при ощущении близости его тела, при любви в его глазах она знала, что может потерять контроль над собой и силы.
Сабрина быстро вернулась к своей книге, когда зазвенел звонок в дверь. Гарт открыл и вернулся в комнату с невысоким мужчиной средних лет, представившимся Карлом Дженксом. Это был следователь, нанятый Лойдом Страусом для выяснения обстоятельств анонимного обвинения профессора Андерсена.
— Я поговорил с некоторыми местными жителями, — начал он, усевшись в кресло и оглядывая гостиную. — Прекрасная комната. Мелкие черты его лица под высоким лбом придавали ему вид постоянно что-то подозревающего человека. Когда он черкал в своем блокноте, то от напряжения морщил рот, словно ребенок, старательно выводящий буквы.
— Кто-нибудь зол на вас, профессор? Вы заняли чье-то место, выгнали кого-нибудь или взяли в долг и забыли вернуть?
— Нет.
— Никто не имеет на вас зуба? Никто во всем мире? Вас не любят?
Гарт пристально смотрел на Дженкса, пока тот не отвел свои маленькие глазки в сторону.
— Мы составили список студентов, которые могли разозлиться на меня. Я отдам вам его.
— Одну минуту. Вы помогали в составлении этого списка, Стефания?
Сабрина подняла брови.
— Мы встречались раньше?
— Что? Раньше? Не думаю, а что?
— Потому что, мистер Дженкс, только мои друзья зовут меня по имени.
Наступила пауза.
— О нет, — произнес, наконец, Дженкс. — Простите меня, мадам. Или вы предпочитаете леди? Сабрина улыбнулась и ничего не сказала.
— Так как насчет списка, леди? Вы помогали составлять его?
— Нет.
— Вы верите ему?
— Верю во что? Это просто список.
— Может, вы думаете, что ваш муженек включил сюда не всех?
— Абсурд.
— О — Дженкс что-то записал. Сабрина и Гарт обменялись взглядами. Вроде бы ничего из сказанного не заслуживало особого внимания, чтобы быть записанным. — Вы играете в теннис, профессор? Гарт прервал свои размышления.
— Да. Это относится к вашему следствию?
— Может. А вы, миссис Андерсен?
— Да.
— Сыграем потом?
— Нет, — ответил Гарт. — У моей жены недавно умерла сестра и она сейчас в трауре.
— Мои соболезнования. У вас активный образ жизни — вечера, открытия музеев и прочее. Это часть вашего траура?
— Что вы за трудолюбивая пчелка, мистер Дженкс? — любезно поинтересовалась Сабрина. — Исследовать нашу жизнь. Гарт, думаешь, мы должны обсуждать, как нам проводить время, с мистером Дженксом?
— Я думаю, что если мистер Дженкс не говорит об анонимных письмах, у него нет причин задерживаться в нашем доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78