По-моему, она в последнее время ничего у него не покупала. По крайней мере, ничего крупного. Они замолчали.
«Ну, — подумал Фелпс, — на этот раз она в чем-то солгала. Но будь я проклят, если знаю, в чем. Нет ни намека на то, что этот магазин был связан с какой-нибудь контрабандой или сговором о подделках. Но что-то ей не дает покоя». Пытаясь, это понять, он продолжал задавать вопросы о людях, которых Сабрина знала и о которых не знала. Он все продолжал и продолжал — казалось, совершенно бесцельно, — потом, наконец, закрыл свою книжечку.
— Мы ищем Карра и Ласло и, несомненно, выясним больше, когда найдем их. Вы не знаете еще чего-нибудь, что могло бы нам помочь, мэм?
— Нет, — устало ответила Сабрина. Когда они найдут Рори Карра, он, вероятно, попытается впутать ее в это дело, но пока она ничего не может предпринять. Пока репутация «Амбассадора» вне опасности, и ее собственная тайна тоже. Но она так устала, как будто только что пробежала марафон и финишировала всего на полшага раньше остальных. Слишком поздно рассказывать Александре правду — раз вмешался Скотланд-Ярд, она не может сделать ее участницей своей полулжи. Она еще более одинока, чем раньше. «Я хочу домой, — подумала она. — Я хочу быть с Гартом».
— Где мы можем связаться с вами, миссис Андерсен? — спросил Фелпс. Она сказала ему телефон дома на Кэдоган-сквер. — А в Америке?
— Я сообщу вам, когда буду возвращаться домой. Я планирую какое-то время пробыть здесь. Александра проводила его до двери. Она не задавала вопросов, пока Сабрина закрывала жалюзи витрины и запирала двери.
— Хотите поговорить, душенька? — спросила она, когда они поймали такси.
Сабрина покачала головой:
— Нет. Спасибо вам. Может быть, потом…
На Кэдоган-сквер она вышла из такси одна, все еще сжимая в руке письмо Стефании. Отпирая дверь и входя в дом, она по-прежнему повторяла одну его строчку, снова и снова: «Вы не можете рассказать мне ничего, чего бы я уже не знала».
Ночью было труднее всего — медленные тихие часы, когда Сабрина была одна, думая о Стефании, томясь по Гарту, и мысли ее безудержно перескакивали из одного мира в другой. Днем было лучше: она была занята и думала только о том, что делает в данную минуту.
Каждое утро она навещала Гордона, а потом сидела с Лаурой за ленчем в «Гренадере» — пабе, спрятавшемся среди домов неподалеку от больницы. Потом Сабрина шла пешком в «Амбассадор», чтобы планировать интерьеры, заказы на которые приняла Стефания, и изучать каталоги аукционов. Но она никогда не задерживалась там надолго: беспокойная и нетерпеливая, она, как только было возможно, сбегала, чтобы быть в одиночестве среди городской суматохи. Всю неделю она совершала длинные одинокие прогулки по деревням, которые превратились в районы Лондона. К чаю, она возвращалась домой к миссис Тиркелл и Габриэль и слушала, как Габриэль все время говорит о лондонских сплетнях и Бруксе. Сама того, не зная, она рассказала Сабрине все, что случилось здесь, пока та была в Америке…
— Наверное, вам неинтересно, Стефания, ведь вы не знаете большинство из этих людей. Но вы так похожи на Сабрину…
— Ничего. Конечно, мне интересно. Они ведь ваши друзья и Сабрины. Конечно, мне интересно.
— Мне так странно разговаривать с вами. Неестественно. Удивительно, как вы выглядите… Как будто Сабрина не умерла. Знаете, последние несколько недель она была единственным человеком, которому до меня было дело. А теперь… Я знаю, что это несправедливо по отношению к вам, но, кроме вас, у меня никого нет. И даже вас на самом деле, потому что вам надо думать о вашей собственной семье, и вы тоже потеряли Сабрину…
Когда глаза Габриэль наполнились слезами, она стала похожа на Пенни, маленькую и безутешную. Сабрина подвела ее к диванчику и обняла обеими руками, и по тому, как Габриэль прислонилась к ней, расслабившись, поняла, что именно так поступила бы Стефания.
А она сама обняла бы Габи несколько месяцев тому назад? Скорее всего — нет, или, по крайней мере, не с такой легкостью. Она чувствовала неловкость от проявлений привязанности и физической поддержки, как и ее друзья. Но вот сидит она, Сабрина Лонгворт, и утешает Габриэль де Мартель, не испытывая ни смущения, ни неловкости — по правде говоря, чувствуя себя совершенно естественно.
«Дело в Пенни и Клиффе, — подумала Сабрина. — Жизнь с ними изменила меня, так что это теперь кажется правильным. И важным». Она могла закрыть глаза и живо представить себе их: Пенни тихо сидит в углу, рисует и что-то напевает себе под нос или садится рядом, дотрагиваясь до нее, секретничая о чем-то важном; Клифф произносит слова нараспев, готовясь к контрольной по правописанию, или сидит рядом с ней, и глаза его блестят, когда они обмениваются шутками. Ах, ей не хватает их, не хватает их любви, и доверия, и даже беспорядка, который они устраивают в доме. Ее руки ощущают пустоту. Несмотря на то, что они обнимают Габриэль, они все равно пусты.
Вечерами Габриэль по большей части чувствовала беспокойство и находила какую-нибудь вечеринку, чтобы заполнить время, а Сабрина поднималась наверх, в тишину своей комнаты. Миссис Тиркелл разжигала там огонь, раскладывали халат, и приготавливала что-нибудь перекусить: кекс и чай в серебряном чайнике. Сабрина сидела у маленькой лампы, читая и думая — о Стефании, о Гарте, о детях, о будущем, которое не могла предсказать. И каждую ночь, почти ровно в десять, звонил Гарт. В Эванстоне было четыре, он уже возвращался домой из университета, и Пенни и Клифф были с ним в столовой, требуя трубку, чтобы поговорить несколько драгоценных секунд.
— Когда ты вернешься домой? — спрашивали они каждый день, и, наконец, когда Гордону сказали, что он может выйти из больницы, Сабрина смогла им ответить.
— Мы вылетаем в субботу, — сказала она Гарту. — Я полечу с родителями до Вашингтона, а в понедельник буду в Чикаго.
— В понедельник, — сказал он, сообщая новость Пенни и Клиффу, и Сабрина услышала их радостные возгласы.
«Но это ненадолго», — думала она, глядя на языки пламени в камине и на длинные, искаженные тени, которые они отбрасывали на стены и потолок. Потому что она возвращается, чтобы сказать им правду. В течение недели она играла роль Стефании в мире Сабрины, и к этому моменту уже чувствовала себя так, словно она — никто. Гарт был прав: она не может скользить туда и обратно, ей надо быть одной или другой — и она должна быть Сабриной. Поэтому она скажет им правду, и тогда они будут ее ненавидеть. Когда Гарт узнает, что его жена умерла, когда Пенни и Клифф будут знать, что их мать умерла, что Сабрина обманывала их так долго, они отвернутся от нее. Она даже не сможет им сказать, что любит их. Им не нужна, будет ее любовь. И у нее не останется никого, кому ее можно подарить.
Когда они попрощались, и она повесила трубку, Сабрина сидела в пустой комнате, пока не устала настолько, что заснула прежде, чем в ней начала биться тоска по Гарту. Она жаждала не секса — об этом она совершено не разрешала себе думать, — но просто его, присутствуя, совсем близко от нее, в том тесном пространстве, которое принадлежало только им одним.
Но она чувствовала себя слишком усталой даже для того, чтобы потянуться к теплой мечте, которой не было рядом. Она выключила свет и уснула.
— Вы вернетесь? — спросила Александра, заехав в «Амбассадор» в пятницу. Она принесла пачку фотографий, которые разложила на столе. — Их сделали в ресторане, где мы с Сабриной обедали как-то вечером. Позже к нам присоединился Брукс. И Антонио тоже, по правде говоря — начало нашего страстного романа. Я подумала, что вы захотите иметь их у себя. Вы все-таки вернетесь, как думаете?
— Да, конечно, — ответила Сабрина, изучая фотографии в молчаливом изумлении. Как это удалось Стефании? В наклоне головы, в манере держаться, в хладнокровной прилюдной улыбке она превратились в Сабрину. «А что насчет меня? — спросила себя Сабрина. — Кем стала я?» — Да, конечно, я вернусь, — рассеяно сказала она. — Это ведь мой дом.
— Дом? А как насчет Америки?
— Я хочу сказать, это дом Сабрины и я не решила, что с ним делать. Поэтому я скоро снова буду здесь. А как на счет вас? Вы останетесь здесь или будете болтать по-португальски со строителями и лесорубами в джунглях? Александра бросила на нее быстрый взгляд.
— Это вы сказали совсем как ваша сестра, душенька. Похоже, что я буду болтать. Но не по-португальски. Мне понадобилось немало времени, чтобы как следует выучить английский.
— Почему бы вам не найти легенду гуарани, в которой говорится, что родной язык — лучше всего, и вспоминать о ней всякий раз, как он попросит вас выучить португальский?
— Ну, вот это блестяще… А что мне делать, если такой легенды нет?
— Выдумать. Ему будет стыдно признаться, что он о ней никогда не слышал.
Александра расхохоталась:
— Черт побери, душенька, я так и сделаю. Вы просто неподражаемы, вы так же умны, как Сабрина. Они вас когда-нибудь отпускают из Чикаго? Приезжайте нас навестить. В нашей роскошной лачуге или в нашей квартире в Рио. Или здесь, когда мы в Лондоне. Вы приедете? Вы и ваш муж, конечно. Если он захочет.
— Я, может, и приеду.
— Мы были бы вам рады. Ради вашей сестры, но и ради вас самой. — Она натянула пальто и остановилась на пороге. — Она была совершенно особая леди, и вы тоже такая. По-моему, мы с вами будем ладить.
— По-моему, тоже. Вы мне напишете и расскажете о себе? Мне будет не хватать… будет не хватать возможности подружиться с вами.
— Душенька, я никогда не пишу. Слова накапливаются у меня в голове и не желают выходить наружу. Но я хорошо владею телефоном. Какой у вас в Эванстоне номер? Сабрина заколебалась.
— Возможно, я буду здесь. Вам лучше позвонить сначала в «Амбассадор» или на Кэдоган-сквер. Александра пристально на нее смотрела, начала что-то говорить, потом передумала.
— Как скажете. Всего хорошего, Стефания.
— До свидания, Александра.
В пятницу вечером Сабрина сказала Николсу и Сидни Джонсу, что уезжает на несколько дней в Америку.
— Я вернусь, как только устрою отца в Вашингтоне и проведу несколько дней с семьей. Я оставляю магазин закрытым, и я сказала Брайану то же самое. Я не буду принимать никаких решений, пока не переговорю с вами обоими. До этого времени с «Амбассадором» и моим домом ничего не делайте. Ясно?
«Что они скажут, — подумала она, — когда я вернусь и расскажу им правду? Их это мало заденет — их жизни не изменятся».
Но позднее, когда она сообщала то же самое миссис Тиркелл и Габриэль, она говорила мягче:
— Я скоро вернусь, поэтому вы обе не должны думать об отъезде. Это ваш дом, Габи, пока вы этого хотите, и ваш тоже, миссис Тиркелл. Я хочу, чтобы вы содержали его в порядке, пока я не вернусь. Я сообщу вам, когда меня ждать.
«Их это заденет, — думала она, — когда я скажу им правду. Потому что они каждая по-своему на меня полагались».
А кого еще это заденет? Скотланд-Ярд. Потому что кто-то взорвал яхту Макса, чтобы убить ее, и, наверное, попытается снова это сделать, когда всем станет известно, что была убита ее сестра, а не Сабрина Лонгворт.
«Может быть, я не вернусь, — думала она. — В Чикаго безопаснее».
Спустя неделю после похорон Стефании, летя на высоте тридцать пять тысяч футов над землей в яркий субботний солнечный день, Гордон сидел между дочерью и женой, планируя будущее. Они с Лаурой решали продать свой дом, купить другой, поменьше, без лестниц, и нанять помощника, который бы участвовал в сборе материала и написании книги о политике Америки в Европе. «Как они постарели, — думала Сабрина, — распределяют свое время, чтобы делать меньше, иметь больше помощи, жить спокойнее». И она поняла, что не сможет рассказать им свою историю. Ей надо сначала сказать матери, а Лаура решит, как сообщить Гордону.
Но, прежде всего она должна поговорить с Гартом. Она останется у родителей на субботу и воскресенье, а в понедельник полетит в Чикаго. В полдень в понедельник, когда Пенни и Клифф благополучно будут в школе. Ей невыносимо будет их видеть, и она не сможет говорить с Гартом, если они будут рядом. Поэтому в полдень, когда они будут в школе, Гарт встретит самолет и они поедут… куда? Не домой. Не в этот чудесный, надежный, обшарпанный домишко, который стал ее домом. В ресторан. Куда-нибудь туда, где Гарту не нужно будет снова появляться и слышать эхо того ужасающего момента, когда она посмотрит на него и, наконец, скажет ему правду.
Потом, в этот же день она вернется в Вашингтон, чтобы сказать родителям, а на следующий день полетит обратно в Лондон. И всему окончательно придет конец. Она больше никогда не увидит Пенни и Клиффа. Никогда больше не увидит Гарта. Никогда больше не увидит Долорес и Ната, Вивьен, Мэйдлин Кейн, Линду и Мартина, Гарта, Гарта, Гарта…
— Стефания, в чем дело? Она вытерла глаза и наклонилась, чтобы поцеловать отца.
— Я просто думала. Гордон всмотрелся в ее лицо:
— Ты уверена, что все в порядке?
— Да, все прекрасно, — ответила Сабрина, успокаивая его — Не беспокойся обо мне, я постараюсь думать без сырости.
«Казалось бы, я должна уже иссякнуть, — подумала она. — Откуда у человека может взяться столько слез?» Но Сабрина знала, что будут еще слезы, когда она во всем признается. И гнев. Но только потом, когда все будет сказано, наступит время оставить эту жизнь позади и вернуться к лондонскому укладу жизни, которую она оставила в сентябре.
Если сможешь. Эта мысль заставила ее глаза удивленно распахнуться. Почему ты так уверена, что сможешь вернуться к прежнему укладу? С тех пор как ты уехала, произошло многое. Будут ли ликовать твои лондонские друзья, когда узнают, как вы со Стефанией оставили их в дураках и даже позволили плакать на похоронах другой женщины? Посмеются ли добродушно такой веселой выходке? Или отвернутся от тебя и «Амбассадора», потому что им не нравится быть объектом чьих-то шуток? Особенно публично.
Александра этого не сделает. Александра скоро будет проводить большую часть времени в Южной Америке. Габи этого не сделает.
Но Габи и Брукс скоро снова сойдутся, или она найдет кого-нибудь еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78