Реплика о пиве «Гиннесс» пробила стену моей неуверенности. Я обернулась. Там, в тесном углу, вольготно облокотившись на холодильник, стоял парень. Ничего необычного в этом не было: вечеринка, полно людей, и среди них даже попадаются мужчины, один из которых решил отдохнуть, прислонившись к домашней технике.Молодой человек — насколько молодой, сказать сложно, — был очень привлекателен: шапка черных вьющихся волос, зеленые глаза в тонких розовых прожилках от усталости. Он смотрел на меня в упор и улыбался так, будто знает меня, — а мне в данный момент это было очень кстати.— Привет, — кивнул он просто и дружески.Наши взгляды встретились, и у меня возникло странное ощущение: я почувствовала, что тоже знаю его. Я пялилась на него, понимая, что это невежливо, но оторваться не могла. Меня бросило в жар от смущения, и в то же время я была заинтригована, потому что, хотя я была уверена, что нигде с ним не встречалась, никогда прежде его не видела, откуда-то я его знала. Я не понимала, почему мне так кажется, но было в нем что-то очень знакомое.— Ты где пропадала? — весело спросил он. — Я тебя давно жду.— Ты — меня? — нервно сглотнув, выдавила я.У меня застучало в висках. Что происходит? Кто он? Что это за внезапное узнавание, полыхнувшее между нами?— Ну да, — подтвердил он. — Я мечтал о прекрасной женщине с банкой пива «Гиннесс», и вот явилась ты.Я не нашлась, что ответить.Он вольготно привалился к стене, излучая расслабленное спокойствие, всем довольный, симпатичный, несмотря на красные глаза. Казалось, он не находил в нашей беседе ничего необычного.— И давно ждешь? — спросила я, почему-то почувствовав, что задать такой вопрос абсолютно нормально, как будто болтаешь со случайным человеком на автобусной остановке.— Добрых девятьсот лет, — вздохнул он.— Как девятьсот? — подняла брови я. — Девятьсот лет назад баночный «Гиннесс» еще не придумали.— Точно! — обрадовался он. — Вот и я о том же! Бог свидетель, как я страдал. Пришлось столько ждать, пока они разработают технологию, так скучно было! Если б я мечтал о кувшине меда или кружке эля, я сэкономил бы нам массу времени и сил.— И все эти годы ты стоял здесь? — поинтересовалась я.— Почти все, — честно ответил он. — Иногда отходил туда, — он показал на квадрат пола примерно в полуметре от себя, — но в основном здесь.Я улыбнулась, совершенно плененная им и его болтовней.Именно такие мужчины мне и нравились — не скучные и положительные, но наделенные фантазией, изобретательностью и быстрым умом.— Я ждал тебя так долго, что, когда ты появилась, мне трудно в это поверить. Ты настоящая? — спросил он. — Или ты плод моего истомившегося по «Гиннессу» воображения?— Абсолютно настоящая, можешь не сомневаться, — уверила его я. Хотя сама в этом уверена не была, как, впрочем, и в том, что он настоящий.— Я хочу, чтобы ты была на самом деле, ты говоришь мне, что ты настоящая, но, может, я все это выдумал, даже тот эпизод, где ты говоришь мне, что ты настоящая. Тут так легко запутаться — ты понимаешь, в чем моя проблема?— Безусловно, — серьезно подтвердила я. Я была очарована.— Можно мне получить мою законную банку «Гиннесса»? — осведомился он.— Даже не знаю, — занервничала я, на минуту забыв, что я очарована.— Девятьсот лет, — мягко напомнил он.— Да, понимаю, — сказала я, — и полностью разделяю, но, видишь ли, эти банки не мои, а Дэниэла. То есть он за них заплатил, и я как раз собиралась отнести ему одну, но… а, ладно, неважно. Бери.— Может, Донал за них и заплатил, но судьба предназначила их мне, — доверительно сообщил он, и я почему-то даже не усомнилась.— Правда? — нетвердым голосом спросила я, разрываясь между желанием сдаться на милость сверхъестественных сил, играющих этим человеком и мною, и страхом быть обвиненной в том, что обнаглела и распоряжаюсь чужим пивом, как своим.— Донал не стал бы возражать, — продолжал он, мягко высвобождая что-то у меня из-под мышки.— Дэниэл, — рассеянно поправила я, оглядывая толпу в прихожей; нашла глазами сблизившихся головами Карен и Дэниэла и подумала, что, судя по виду Дэниэла, ему сейчас не до пива.— Может, ты и прав, — согласилась я.— Есть только одна загвоздка, — сказал парень.— Какая?— Если ты — плод моего воображения, то и «Гиннесс» твой тоже плод моего воображения, а воображаемый «Гиннесс» вполовину не так хорош, как настоящий.У него был чудесный выговор, такой мягкий, лиричный, и звучал знакомо, но я никак не могла определить, почему.Парень открыл банку и вылил ее содержимое себе в горло. Он осушил всю банку одним глотком, а я стояла и смотрела. Могу честно признать: он меня впечатлил. Почти никто из моих знакомых так не умел. Если точно, единственный, кто умеет, — мой папа.Я пришла в полный восторг, совершенно пленившись этим мужчиной-мальчиком, кто бы он ни был.— Хмм, — задумчиво промычал он, посмотрев на пустую банку, а затем на меня. — Трудно сказать. Может, оно настоящее, но, опять-таки, может, и воображаемое.— Вот, — сказала я, протягивая ему вторую банку. — Это настоящее, ручаюсь.— Почему-то я тебе верю. — И он взял вторую банку и повторил представление с начала до конца. — Ты знаешь, — глубокомысленно продолжал он, вытирая губы тыльной стороной кисти, — я думаю, ты права. А если пиво настоящее, значит, и ты тоже настоящая.— Пожалуй, да, — согласилась я. — Хотя часто я в этом не уверена.— Ты, наверно, иногда чувствуешь себя невидимкой? — спросил он.У меня екнуло сердце. Никто, никто никогда еще не задавал мне этот вопрос, а ведь в точности так я чувствовала себя большую часть своей жизни. Он что, читает мои мысли? Я была просто околдована. Такое чутье! Кто-то понял меня. Совершенно незнакомый человек только что заглянул мне прямо в душу и увидел мою суть. От радости, волнения и надежды у меня закружилась голова.— Да, — слабо кивнула я. — Иногда я чувствую себя невидимой.— Я знаю, — сказал он.— Откуда?— Просто знаю, и все.— Ясно.Потом мы оба замолчали, стояли и, слегка улыбаясь, смотрели друг на друга.— Как тебя зовут? — вдруг спросил он. — Или лучше называть тебя просто Богиней «Гиннесса»? Если хочешь, можно сократить до БГ. Но тогда я могу перепутать тебя с какой-нибудь лошадью и попытаться поставить на тебя, а ты, будем откровенны, совсем не похожа на лошадь, и хотя у тебя красивые ноги… (тут он остановился, нагнулся вперед так, что его голова оказалась вровень с моими коленями). Да, ноги красивые, — продолжал он, выпрямляясь, — но не думаю, чтобы ты умела бегать так быстро, чтобы выиграть Большой Кубок. Хотя, может, ты пришла бы в первой тройке, так что я в любом случае мог бы ставить на тебя … Посмотрим, посмотрим. И все-таки, как тебя зовут?— Люси.— Значит, Люси? — повторил он, глядя на меня зелеными-презелеными глазами. — Красивое имя для красивой женщины.Я точно знала, что он ответит на мой следующий вопрос, но все равно решила спросить:— Скажи… ты, случайно, не ирландец?— Разумеется, господи, кем же мне еще быть, как не ирландцем? — откликнулся он с театрально-преувеличенным ирландским акцентом и выдал какое-то замысловатое танцевальное па. — Самый что ни на есть, из графства Донегал.— Я тоже ирландка, — взволнованно сообщила я.— По выговору не похоже, — усомнился он.— Нет, правда, — возразила я. — Во всяком случае, мои родители оба ирландцы. Моя фамилия Салливан.— Действительно ирландская, — признал он. — Ты из вида Пэддиус, подвид Этникус?— Что-что?— Ты ирландского происхождения?— Да, родилась здесь, — согласилась я, — но ощущаю себя ирландкой.— Ладно, для меня этого достаточно, — весело заметил он. — А меня зовут Гас, но друзья для краткости называют меня Огастес.Я была совершенно очарована. Он нравился мне все больше и больше.— Чрезвычайно рад нашему знакомству, Люси Салливан, — сказал он, беря меня за руку.— А я чрезвычайно рада познакомиться с вами, Гас.— Нет, пожалуйста! — протестующе вскинув руку, воскликнул он. — Огастес, я настаиваю.— Если тебе все равно, я бы лучше звала тебя Гас. Огастес так длинно, что весь рот забивает.— Я? — с искренним удивлением произнес он. — Весь рот? Ты ведь только что со мной встретилась!— Ну, ты же понимаешь, что я имела в виду, — смутилась я, испугавшись, что мы не поймем друг друга.— Ни одна женщина до сих пор обо мне такого не говорила, — заявил он, внимательно глядя на меня. — Ты необычная женщина, Люси Салливан. Ты, если я могу так выразиться, очень проницательная женщина. И если ты настаиваешь на формальном обращении, так и быть, зови меня Гасом.— Спасибо.— Сразу видно, что ты хорошо воспитана.— Правда?— Конечно! У тебя чудесная манера поведения, очень мягкая и вежливая. Ты, наверно, умеешь играть на фортепьяно?— М-м-м… нет, не умею, — промямлила я, недоумевая, что заставило его столь резко переменить тему. Мне хотелось сказать ему, что умею играть на фортепьяно, потому что я изо всех сил старалась ему понравиться, но беззастенчиво врать все же боялась: вдруг он тут же предложит сыграть в четыре руки?— Значит, на скрипке?— Нет.— На окарине?— Нет.— Значит, наверное, на аккордеоне?— Нет, — в отчаянии ответила я. Когда он наконец остановится? Дались ему эти музыкальные инструменты!— По твоим запястьям не похоже, чтобы ты играла на бод-хране, но ты, должно быть, все равно играешь.— Нет, и на бодхране я не играю.Да о чем это он?— Ладно, Люси Салливан, ты совсем меня озадачила. Сдаюсь. Теперь скажи сама, какой у тебя инструмент?— Инструмент?— На чем ты играешь?— Я вообще ни на чем не играю!— Как?! Но, если не играешь, то наверняка пишешь стихи?— Нет, — коротко ответила я и стала думать, как бы сбежать. То, что происходило, было слишком странно даже для меня, хотя я очень терпима к странностям.Но тут, как будто прочитав мои мысли, он положил руку мне на плечо и повел себя нормально.— Прости, Люси Салливан, — кротко попросил он, — я виноват. Я тебя напугал, да?— Немного, — признала я.— Прости, — повторил он.— Да ладно, — заулыбалась я, чувствуя небывалое облегчение. Не имею ничего против людей неожиданных и даже слегка эксцентричных, но когда их мелкие причуды перерастают в психопатию, предпочитаю ретироваться.— Дело в том, что я тут сегодня хорошо поел наркотиков класса «А», — продолжал он, — и сейчас не совсем в себе.— «А», — слабо отреагировала я, не зная, что думать. Значит, он принимает наркотики? А я как к этому отношусь? Наверное, никак, решила я, пока он на моих глазах не готовит себе инъекцию героина, — да ему и негде: в этой квартире явно не хватает чайных ложек.— Что ты принимаешь? — осторожно спросила я, стараясь не впадать в обличение.— А что ты можешь предложить? — рассмеялся он. Затем оборвал себя: — Опять я начинаю, да? Пугаю тебя?— Ну, как тебе сказать…— Не беспокойся, Люси Салливан. Я тяготею к мягким растительным галлюциногенам или релаксантам, а больше ничего не принимаю. В малых дозах. И не очень часто. На самом деле, скорее очень редко. В отличие от пива. Должен признать, что к пиву я питаю искреннюю склонность и готов потреблять его в любых количествах и в любое время суток.— Ну, это не страшно, — сказала я. С пьющими мужчинами у меня все в порядке.Но тут мне пришло в голову: если сейчас он под воздействием какого-то зелья, значит ли это, что в нормальном состоянии он не рассказывает байки, ничего не выдумывает и вообще такой же скучный, как все? Я отчаянно надеялась, что нет. Было бы невыносимым разочарованием, если б этот великолепный, обая-тельный, необычный человек исчез, как только из его крови испарятся остатки наркотика.— А обычно ты тоже такой? — спросила я. — Ну, выдумываешь, рассказываешь всякие истории и вообще? Или это от наркотиков?Он пристально посмотрел на меня сквозь упавшие на лоб волнистые пряди.Почему, ну почему я никак не добьюсь, чтобы мои волосы так блестели, позавидовала я. Интересно, каким кондиционером он пользуется?— Это важный вопрос, не так ли, Люси Салливан? — не сводя с меня глаз, промолвил он. — От ответа многое зависит.— Пожалуй, — промямлила я.— Но я должен быть честен с тобой, — сурово продолжал он. — Я не могу так вот просто взять и сказать тебе то, что ты хочешь услышать, верно?Положа руку на сердце, я не стала бы утверждать, что полностью с ним согласна. В нашем непредсказуемом и неприятном мире услышать то, что хочется, было бы и необычно, и очень приятно.— Пожалуй, — вздохнула я.— Тебе не понравится то, что я скажу, но это все равно мой нравственный долг.— Ладно, — загрустила я.— У меня нет выбора. — Он легко дотронулся до моей щеки.— Знаю.— О! — неожиданно вскрикнул он, театральным жестом широко раскинув руки, чем привлек к себе беспокойные взгляды всей кухни — даже те, кто стоял у двери, обернулись к нам и вытянули шеи. — «О, что за паутину ткем, когда впервые робко лжем!» Ты не согласна, Люси Салливан?— Согласна, — рассмеялась я, не сдержавшись, — так он был хорош и безумен.— Люси, ты умеешь ткать? Нет? В наше время это мало кому нужно. Умирающее ремесло, забытое искусство. Я и сам, признаться, не умею — руки-крюки, что поделаешь. Так вот, Люси Салливан, говорю как на духу…— Надеюсь.— Слушай же! Без наркотиков я еще хуже! Вот, я это сказал! Наверное, теперь ты встанешь и уйдешь навсегда?— Вообще-то нет.— Но разве ты не считаешь меня ненормальным, горем луковым и клоуном несчастным?— Считаю.— Ты хочешь сказать, что клоуны и ненормальные — твоя публика?Об этом я никогда не думала, но если уж он спрашивает…— Да, — сказала я, — пожалуй… 19 Он взял меня за руку и повел через холл. Я шла послушно, не сопротивляясь. Возбуждение мое росло. Куда он меня тащит? Вот мы протиснулись мимо Дэниэла, который вопросительно поднял брови и предостерегающе погрозил мне пальцем, чего я решила не замечать. Сделать мне выговор он еще успеет.— Присядем, Люси Салливан, — Гас указывал на нижнюю ступеньку лестницы, — здесь можно поболтать без помех.Его выбор показался мне не очень удачным: по лестнице вверх и вниз сновали люди, и движение тут было покруче, чем на Оксфорд-стрит в час пик. Что происходило наверху, в точности сказать не могу — полагаю, обычный секс по пьянке с парнем лучшей подруги на пальто этой самой лучшей подруги или что-то вроде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64