Никто не будет отрицать существование способности
к любви, как и половую потенцию. Никто не осмелился бы
выдвигать в качестве цели человеческих стремлений неспособ-
ность к любви и импотенцию - эти результаты авторитарного
воспитания. Естественная позиция человека заключается в его
стихийной социальности, и его идеал состоит как раз не в
том, чтобы принуждать себя соблюдать нормы общественной
жизни, борясь с преступными импульсами.
Любой понимает, что лучше и здоровее вовсе не иметь
импульса к сексуальному насилию, который надо было бы сдер-
живать с помощью морального торможения. Тем не менее ни-
какое другое положение моей теории не поставило так сильно
под угрозу мою работу и существование, как утверждение о
возможности, естественном существовании и всеобщей осуще-
ствимости саморегулирования. Конечно, выдвинув только ги-
потезу на сей счет, да еще сформулированную в мягких, эле-
гантных словах и псевдонаучных оборотах, я стяжал бы лишь
славу. Моя врачебная работа требовала постоянного улучшения
техники влияния на людей, а тем самым постановки вопроса,
из которого вытекало стремление идти все дальше вглубь про-
блемы: если свойства гениталъного характера столь естественны
и желательны, то почему упускаются из виду столь глубокие
отношения между социальностью и сексуальной полноценностью?
Почему именно превратное представление господствует надо
всем тем, чем сегодня определяется жизнь? Почему представ-
ление об остром противоречии между природой и культурой, вле-
чением и моралью, телом и духом, Богом и дьяволом, любовью
и трудом стало одной из характернейших черт нашей культуры
и образа жизни ? Почему оно стало незыблемым и незыблемость
эта обеспечивается наказанием, налагаемым за нарушения? По-
чему за развитием моей научной работы наблюдали со столь
большим интересом, а когда сама жизнь начала подтверждать
ее серьезность, стали резко отворачиваться от нее, вступив
на путь клеветы и оскорблений? Поначалу я верил, что всему
виной были злая воля, предательство по отношению к дружбе
или научная трусость. Загадка разрешилась только после многих
лет жестоких разочарований.
Моя реакция на происходившее свидетельствовала тогда
большей частью о дезориентации и обеспокоенности, которые
я и демонстрировал все более многочисленным противникам.
Это поведение основывалось на ошибочном представлении о
том, что люди могут воспринимать без труда, как нечто само
собой разумеющееся, то, что верно в принципе. Если я понял
некие само собой разумеющиеся явления и сумел найти со-
ответствующие формулировки, если они столь блестяще со-
впадали с целями терапевтической работы, то почему же мои
145
коллеги не должны были воспринять их таким же образом?
Такая моя наивность поддерживалась с двух сторон. С одной
стороны, эта поддержка заключалась в позиции тогдашних со-
циалистов по отношению к несоциалистам. Что естественнее
всемирного планового хозяйства? Что проще единства обще-
ственного производства, общественного потребления и обще-
ственной собственности на средства производства? Кто не по-
нимал этого сразу же, был реакционером или предателем. Во-
вторых, моя наивность усугублялась воодушевлением, которое
вызывали у коллег мои взгляды, их большим интересом, их
положительным отношением к моей работе. А ведь я затронул
их простые человеческие идеалы и представления. Очень скоро
мне пришлось узнать, что идеалы - всего лишь дым, а пред-
ставления быстро меняются. Сказываются прежде всего сила
страха за свое существование и привязанности к организации,
срабатывает авторитарная позиция и...? В этом ряду чего-то
не хватало.
То, что одобрялось как идеал, как стремление и представ-
ление, в реальной жизни будило страх, будучи, собственно,
чуждым реальной структуре. Весь официальный мир был враж-
дебен моим взглядам. Механизмы естественного саморегули-
рования покоятся глубоко в организме, скрытые под меха-
низмами принуждения и подверженные их воздействию. Нажива
как содержание жизни и цель противоречит любому естест-
венному ощущению. Мир принуждал людей к такому поведению
и ориентировал на него, воспитывая их определенным образом
и ставя в определенные ситуации. Следовательно, внутри че-
ловеческой личности обнаруживалась пропасть между моралью
и действительностью, требованиями природы и культурными
воззрениями, свойственными общественной идеологии, хотя
здесь она имеет другую форму. Чтобы быть способными к
восприятию реальности этого мира, людям приходилось бо-
роться с самыми истинными и прекрасными, самыми глубокими
побуждениями в себе, стремиться их уничтожить или обнести
толстыми стенами. Роль таких стен будет играть панцирь, в
который окажется заключенным характер.
В результате люди терпели внутренний крах, а зачастую и
неудачу в отношениях с внешним миром, но избегали борьбы
с этой неустроенностью. Слабым отражением самых глубоких и
естественных ощущений жизни, естественной порядочности,
автоматической честности, тихого и полного любовного возбуж-
дения представлялся <образ мыслей>, производивший впечатление
тем большей ложности, чем более плотный душевный панцирь
образовывался вокруг собственного естества. Именно такое впе-
чатление производит на фоне сколь угодно сильного ложного
пафоса хотя бы совсем небольшое проявление реальной жизни.
146
Мое прочное убеждение заключалось в том, что именно из этой
последней искры жизни и черпают силу человеческая лживость
и низость, именно она их и питает. Только так и можно объяснить
то обстоятельство, что, несмотря на реальную мерзость жизни,
столь долго смогла сохраниться идеология человеческой морали
и честности, что массы берут ее под защиту. У людей нет воз-
можности прожить свою жизнь так, как хотелось бы, да им и
не позволяют сделать это, и поэтому они цепляются за последний
проблеск искренности, мерцающий среди лицемерия.
На основе таких размышлений сформировалось мое пред-
ставление о единстве общественной структуры и структуры ха-
рактера. Общество формирует человеческие характеры. Харак-
теры во множестве воспроизводят общественную идеологию.
Таким образом, они воспроизводят собственное угнетение через
отрицательное отношение к жизни во всех ее проявлениях.
Это основной механизм так называемой традиции. Я и пред-
ставления не имел о том значении, которое данное обстоя-
тельство должно было приобрести лет пять спустя для пони-
мания фашистской идеологии. Я не предавался спекуляциям
ради политических целей, не конструировал мировоззрения.
К позиции, которую я занимал, вело решение любого вопроса,
возникавшего в ходе клинической работы. Поэтому больше
и не ошеломляло фотографически точное совпадение абсолют-
ных противоречий в моральной идеологии общества с про-
тиворечиями в структуре человеческого характера.
Фрейд вообще сделал существование культуры зависимым
от существования <культурного> влечения к вытеснению. Я дол-
жен был с оговоркой признать его правоту. Современная культура
и вправду покоится на вытеснении сексуальности! Но следую-
щий вопрос гласил: зависит ли от этого формирование культуры
как таковой? И далее: не покоится ли эта культура, скажем,
на подавлении неестественных влечений, возникших как вто-
ричные? Никто еще не говорил о том, что я наблюдал в глубинах
человеческой души. Теперь я мог развить эти знания, систе-
матизировав их.
Мнения по всем этим вопросам еще не были высказаны.
Вскоре я заметил, что в ходе дискуссий о сексуальности их
участники имели в виду нечто другое, чем я. Прегенитальная
сексуальность, по их мнению, в общем и целом асоциальна
и противоречит естественному ощущению. Но осуждение рас-
пространялось и на акт любви. Почему отец воспринимал лю-
бовные отношения, в которые вступала его дочь, как оск-
вернение? Не только потому, что он бессознательно ревнив.
Это не объясняет жесткость реакции родителя в такой ситуации,
реакции, которая может дойти до убийства. Тенитальная сек-
суальность на деле обесценена, унижена. Для обычного мужчины
147
половой акт - акт опустошения или доказательство завоевания.
Женщина имеет все основания, чтобы инстинктивно защи-
щаться от этого, и так же отец защищает свою дочь. Сек-
суальность в таких условиях - нечто совершенно безотрадное.
Этим и объясняется все то, что до сих пор написано в мире
о низменности и опасности сексуальности. Но такая <сексу-
альность> - болезненное, искаженное отражение реальной жиз-
ни. И это искаженное представление полностью заглушило на-
стоящее счастье любви, желание которого коренится в глубине
души каждого человека. Люди утратили ощущение естественной
сексуальной жизни. Люди судят о себе подобных по лицу, и
правильно делают.
Поэтому спор вокруг вопросов сексуальности, в ходе которого
борются за нее или против, бессмыслен и безвыходен. Моралисты
могут и должны оказаться правыми. Хорошенькая мордашка ока-
зывается чем-то недопустимым. Современной женщине отвра-
тительна сексуальность мужчины, практиковавшегося в борделе
и впитавшего там от проституток отвращение к женщинам во-
обще. <Трахать> женщину постыдно. Ни одна женщина, способ-
ная чувствовать, не хочет допустить, чтобы ее <трахнули>.
Такого рода спор осложняет дискуссию и затрудняет борьбу
за здоровую жизнь. Это позволяет противникам уклониться
от темы. Я говорю не о том, чтобы <трахнуть> женщину, а
о любовном объятии с ней, не о том, чтобы помочиться ей
во влагалище, а о том, чтобы сделать ее счастливой. Не отличая
вторично возникшие противоестественные склонности сексуаль-
ного характера от глубоко скрытой потребности в любви, при-
сущей каждому человеку, нельзя продвинуться дальше в иссле-
довании рассматриваемых вопросов.
Так развивалась проблема, суть которой можно сформули-
ровать следующим образом: как прийти от принципа к дей-
ствительности, от естественных законов, которьш следуют не-
многие, к законам, соблюдаемым всеми, массой. Ясно, что ин-
дивидуальное решение вопроса не снимает проблему в целом и
не учитывает наиболее существенного.
В тогдашней психотерапии была внове постановка вопроса,
продиктованная соображениями социального характера. Доступ
к социальной проблеме открывался с трех сторон: от профилак-
тики неврозов, от несомненно связанной с ней сексуальной ре-
формы 1 и, наконец, от проблемы культуры в самом общем виде.
1 Я подробно изложил проблему сексуальной реформы в книге <Сек-
суальность в борьбе за культуру> и поэтому не хотел бы перегружать
ею данную работу.
148
VII.
НЕУДАВШАЯСЯ
БИОЛОГИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
1. ПРЕДОТВРАЩЕНИЕ НЕВРОЗОВ
И ПРОБЛЕМА КУЛЬТУРЫ
Бесчисленные жгучие вопросы, вытекавшие из моей работы
врача-сексолога, настоятельно побуждали меня выслушать мне-
ние Фрейда. Несмотря на ободряющие слова, которыми он
отреагировал во время одной из прошлых бесед на мое на-
мерение открыть консультацию для малообеспеченных по сек-
суальным вопросам, я не был уверен в его согласии. Атмо-
сфера организации психоаналитиков характеризовалась скры-
тым напряжением. Я пытался побудить коллег занять четкую
позицию, отдавая себе отчет в социальной значимости своей
работы и не собираясь делать из этого тайну. До меня дошли
первые клеветнические слухи, оскорбительные в сексуальном
отношении.
После публикации в <Журнале психоаналитической педа-
гогики> моих статей о необходимости сексуального просвещения
детей поползли слухи, будто я заставлял детей наблюдать за
половым актом родителей, а во время аналитических сеансов
злоупотреблял ситуацией перенесения, вступая в интимные от-
ношения с пациентками, и т. п. Я знал, что это была типичная
реакция людей, потерпевших неудачу в половой жизни, и знал,
что ничто не может сравниться по степени ненависти с этой
реакцией, так как ничто в нашем мире не соизмеримо с этой
немой, поистине убийственной причиной человеческих стра-
даний. Ведь даже убийство на войне дает человеку ощущение
героического страдания, а здесь остается только страдание. Лю-
ди со здоровым ощущением жизни во все времена клей-шлись,
и это клеймо низости из страха и чувства вины выжигали
на них носители строгой морали и противоестественных фан-
149
тазий. В обществе не было ни одной организации, которая
взялась бы отстаивать здоровое ощущение жизни. Я пытался
при всех условиях перевести дискуссию с личного уровня на
профессиональный. Было ясно, в чем заключалась цель этих
клеветнических слухов.
Мой доклад о профилактике неврозов состоялся 12 декабря
1929 г. в узком кругу фрейдистов. Эти заседания, которые со-
зывались раз в четыре недели в доме Фрейда, были доступны
только активистам Психоаналитического объединения. Все зна-
ли о важности того, что там говорилось, и решений, при-
нимавшихся в результате дискуссий. Следовало тщательно об-
думать, что стоило говорить. Психоанализ стал движением, ох-
ватившим весь мир и вызывавшим жаркие споры. На пси-
хоаналитиков ложилась большая ответственность, не
позволявшая отделываться полуправдой, и я должен был пред-
ставить проблему такой, какова она была. Моя сексуально-
политическая работа обрела собственные рамки. На собрания,
которые я устраивал, стекались тысячи людей, желавшие ус-
лышать мое мнение о социальном и сексуальном убожестве
в обществе.
Люди из всех социальных кругов, люди всех профессий
задавали и получали ответы на следующие типичные вопросы:
Что делать, если влагалище женщины сухо, но она испы-
тывает желание? Как часто можно совершать половой акт?
Возможна ли интимная близость во время месячных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53