С ними можно было тогда опе-
рировать на практике, в отличие от непостижимых <Оно>
и <сверх-Я>, представлявших собой только ментальные кон-
струкции и выражавшихся практически в виде страха перед
совестью. Точно так же не поддавалось использованию и не-
осознанное в строгом смысле слова, ведь оно, как сказал Фрейд,
обнаруживается только в своих производных, то есть уже осо-
знанных явлениях.
Для Фрейда <неосознанное> никогда не было чем-то боль-
шим, кроме <необходимого допущения>. Непосредственному по-
стижению поддавались лишь прегенитальные проявления ин-
стинктов больных и различные формы отпора влечению, вы-
званного испугом или моральным сдерживанием. Тот факт, что
психоаналитики, занимаясь тогда теоретической работой, не от-
давали себе никакого отчета в различиях между теорией, ги-
потетической конструкцией и практически видимыми и ди-
намически изменяющимися фактами, что они полагали воз-
можным постижение неосознанного, содействовало неразберихе.
Такая ситуация блокировала исследование вегетативной при-
роды <Оно>, а тем самым и доступ к биологическому фун-
даменту душевных функций.
Я впервые столкнулся со стратификацией душевного ап-
парата при лечении уже упоминавшегося молодого человека
пассивно-феминистического склада с истерическими симпто-
мами, неспособностью к работе и аскетической импотенцией.
Он был очень вежлив, а втайне - из страха - очень хитер.
Поэтому он уступал во всем. Вежливость представляла собой
как нельзя лучше видимый слой его душевной структуры. Он
очень много рассказывал о своей сексуальной привязанности
к матери. Он <жертвовал> без всякого внутреннего убеждения.
Я не соглашался принять его позицию, а постоянно указывал
на вежливость как на отпор подлинно аффективному пони-
манию. Во время снов скрытая ненависть возрастала. Становясь
менее вежливым, он оказывался оскорбленным. Следовательно,
вежливость дала отпор ненависти. Я позволил ей проявиться
в полном объеме, разрушая все то, что тормозило ее. Ненависть
была неизвестным до тех пор типом поведения. Ненависть
и вежливость были резко противоположны друг другу. Одно-
П2
временно преувеличенная вежливость оказывалась замаскиро-
ванным проявлением ненависти. Обычно чрезмерно вежливые
люди наиболее беспощадны по отношению к окружающим
и опасны для них.
Высвобожденная ненависть в свое время дала отпор тя-
желому страху, который пациент испытывал перед отцом. Сле-
довательно, она была в то же время и вытесненным фрагментом
влечения и неосознанного отпора страху со стороны <Я>. Чем
яснее проявлялась ненависть, тем четче становились и про-
явления страха. В конце концов ненависть уступила место но-
вому страху.
Он был отнюдь не изначальной детской агрессией, а но-
вообразованием позднейшего времени. Прорвавшийся новый
страх представлял собой проявление защиты от более глубокого
слоя деструктивной ненависти. Ненависть, расположившаяся на
первом слое, удовлетворялась с помощью издевательств и уни-
жений. Более глубокая деструктивная позиция состояла из им-
пульсов, направленных на убийство отца. Она выражалась в
чувствах и фантазиях, когда ликвидировался страх перед ней
(<деструктивный страх>). Следовательно, эта позиция являлась
результатом вытеснения со стороны страха, который подавлял
ее. Одновременно она была идентична с этим деструктивным
страхом. Эта ненависть не могла пошевелиться, не породив
страх, а деструктивный страх не мог проявиться, не обнаружив
одновременно деструктивную агрессию. Так мне открылось
функциональное единство отпора и его объекта - факт, о котором
я написал лишь через восемь лет и из которого возникла
важная схема.
Инстинктивное разрушение по отношению к отцу было за-
щитой <Я> от его разрушения отцом. Когда я начал ликви-
дировать это разрушение и раскрыл его защитную суть, про-
явился генитальный страх. Разрушительные намерения по от-
ношению к отцу были, следовательно, направлены на защиту
от кастрации с его стороны. Страх быть кастрированным, свя-
занный деструктивной ненавистью к отцу, сам был отпором
со стороны еще более глубокого слоя деструктивной агрессии,
заключавшейся в стремлении лишить отца члена и таким об-
разом избавиться от соперника в борьбе за мать.
Второй слой деструкции был только разрушительным. Третий
был разрушительным с сексуальным смыслом. Страх кастрации
держал этот слой под постоянной угрозой, но он защищал
очень глубокий и сильный слой, на котором размещалась пас-
сивная, женственная позиция по отношению к отцу, проник-
нутая любовью к нему. Быть женщиной по отношению к отцу
бьшо равнозначно кастрации, то есть отсутствию члена. Поэтому
<Я> маленького мальчика должно было защищаться от такой
113
достаточно. Если пациенты не застревали на стадии безаф-
фектной ассоциации, если аналитик не удовлетворялся тол-
кованием снов и подходил к защитной позиции в характере
больного, тот злился. Сначала это было непонятно. Больной
жаловался на безысходность переживаний. Если ему показывали
ту же безысходность в характере его сообщений, в его душевном
холоде, в его высокопарности или неискренности, он сердился.
Симптом головной боли или тика пациент ощущал как нечто
инородное. Напротив, своей сущностью был он сам. Он чув-
ствовал беспокойство, если ему показывали это. Почему че-
ловеку нельзя было воспринимать свою сущность? Ведь это
он сам! Постепенно я понял, что эта сущность как раз и об-
разует жесткую массу, препятствующую усилиям аналитиков.
Сопротивление оказывали все существо, характер, все свое-
образие данной личности. Но почему? Они должны были на-
верняка выполнять тайную функцию отпора и защиты. Я хорошо
знал учение Адлера о характере. Следовало ли вступать на
ложный путь, проложенный Адлером? Я видел самоутвержде-
ние, чувство неполноценности, волю к власти, которые не вы-
держивали рассмотрения при свете. Имели место тщеславие
и маскировка слабостей. Значит, Адлер был прав. Но ведь
он утверждал, что причина душевного заболевания - <характер>,
а <не сексуальность>. Так где же была связь между механизмами
характера и сексуальности! Я ведь ни минуты не сомневался
в правильности фрейдовского, а не адлеровского учения о нев-
розах.
Проходили годы, прежде чем я обрел ясность. Деструк-
тивность, связанная в характере, есть не что иное, как ярость,
вызванная несостоятельностью в жизни и недостатком сексу-
ального удовлетворения. При движении вглубь любое деструк-
тивное побуждение уступало место сексуальному. Удовольствие
от разрушения было только реакцией на разочарование в любви
или на ее утрату. Если стремление к любви или удовлетворению
настойчивых сексуальных побуждений наталкивается на пре-
пятствие, то начинается ненависть. Но поскольку невозможно
открытое проявление ненависти, то эту ненависть необходимо
как-то связать, и связывается она страхом перед жизнью. Таким
образом, неудачная любовь порождает страх. Заторможенная
агрессия точно так же порождает страх, который тормозит
стремления ненавидеть и любить. Теперь я на ментальном уров-
не осознал то, что пережил благодаря проведению аналити-
ческой работы с пациентом, - структура характера и сексу-
альность теснейшим образом связаны, но связь эта проявляется
в обратном порядке. Стало возможным сделать важнейший вы-
вод: оргастически неудовлетворенный человек превращается в
неискреннее существо, полное страха перед проявлением не-
116
произвольных живых реакций, то есть и перед вегетативным
самовосприятием.
В это время на передний план в психоанализе стало вы-
двигаться учение о разрушительных влечениях. Фрейд в труде
о первичном мазохизме осуществил серьезную ревизию своих
прежних воззрений. Сначала утверждали, что ненависть - био-
логическая движущая сила, параллельная любви. Деструктив-
ность сначала направляется против внешнего мира, и лишь
потом под его влиянием она обращается против собственной
личности и становится таким образом мазохизмом, то есть
желанием страдания. Теперь дело представало прямо проти-
воположным образом. Первоначально существовал <первичный
мазохизм>, или, соответственно, <влечение к смерти>. Оно, как
утверждали, гнездилось уже в клетках. Из-за его обращения
против всего остального и возникала деструктивная агрессия,
которая, со своей стороны, снова могла быть обращена против
<Я>, приняв форму вторичного мазохизма. Тайная негативная
позиция больных питалась мазохизмом. По Фрейду, то же про-
исходило и с <негативной терапевтической реакцией> и <не-
осознанным чувством вины>. Многие годы я работал с раз-
личного рода деструктивностью, вызванной чувством вины
и депрессией, и теперь понял их значимость для формирования
характерологического панциря и их зависимость от сексуального
застоя.
Поддержанный Фрейдом, я лелеял тогда идею обобщить
спор вокруг вопросов техники в виде книги. В ней необходимо
было занять ясную позицию по вопросам деструкции, но соб-
ственный взгляд у меня тогда еще не сформировался. Ференци
полемизировал против Адлера в статье <Дальнейшее развитие
<активной техники>. Он писал, что <исследования характера
и сегодня не выдвигаются на передний план в нашей технике>.
Они играют <определенную роль> только на заключительном
этапе исследования. <...Их касаются только в том случае, если
определенные аномальные черты личности, сравнимые с пси-
хозами, мешают нормальному продолжению анализа>.
Тем самым он верно выразил отношение психоанализа к ро-
ли характера. Я глубоко погрузился в характерологические ис-
следования, намереваясь развить психоанализ и превратить его
в <анализ характера>. Действительное излечение могло принести
только устранение характерологической основы симптомов. Труд-
ности решения задачи заключались в понимании тех анали-
тических ситуаций, которые представляли собой часть анализа
характера, а не симптомов. Моя техника отличалась от ха-
рактерологических опытов Адлера констатацией различим, к ко-
торой приходит анализ характера, исследуя сексуальное поведение.
Адлер был неправ, говоря: <Не анализ либидо, а анализ ха
117
рактера>. Мое представление о заключении характера в панцирь
не имело ничего общего с осмыслением отдельных черт ха-
рактера, свойственным Адлеру. Каждая ссылка на Адлера при
обсуждении учения о сексуально-экономической структуре ука-
зывает на глубокое недоразумение. Такие черты характера, как
<чувство неполноценности> или <воля к власти>, представляют
собой только поверхностные явления в биологическом процессе
заключения в панцирь, торможения вегетативных жизненных
функций.
В <Инстинктивном характере> (1925 г.) я, основываясь на
опыте наблюдений над больными, одержимыми какими-либо
влечениями, расширил анализ симптомов до анализа характера.
Это было логично, но недостаточно обоснованно в клиническом
и техническом отношении. Я еще не знал пути исследования
проблемы и придерживался фрейдовского учения о <Я>
и <сверх-Я>. Эти вспомогательные психоаналитические понятия
не давали возможности разработать технику анализа характера.
Требовалась функциональная теория душевной структуры, ко-
торая могла бы опираться на биологические факты.
В это же время на основе клинического опыта ясно сфор-
мировалась цель лечения неврозов - достижение полной спо-
собности к сексуальному переживанию. Я знал цель, получил
удачные результаты при лечении некоторых больных, но ничего
не ведал о технике, которая могла бы позволить уверенно прой-
ти к цели. Более того, чем больше я убеждался в правильности
формулировки цели лечения, тем явственнее мне приходилось
признавать недостаточность моих технических навыков. Про-
тиворечие между целью и умением ее достигать не уменьшилось,
а увеличилось.
Фрейдовские схемы душевных функций обнаружили свою
достаточно ограниченную терапевтическую пригодность. Его
взгляды на неосознанные желания и конфликты оказались до-
статочно убедительными лишь для объяснения формирования
генитальности. Признание же бессознательной, биологически
обусловленной потребности в наказании и стремления к смерти
мало или вообще непригодны в качестве критериев исследо-
вания душевной жизни. Ведь если существует биологически
глубоко обоснованная потребность оставаться больным и стра-
дать, то вероятность излечения остается весьма проблематичной,
а терапия, в принципе, - бесперспективной.
Многие специалисты потерпели крах из-за терапевтической
несостоятельности методов, которые они применяли. Штеккель
отрицал работу, направленную на преодоление душевного со-
противления раскрытию неосознанного, и <обстреливал неосо-
знанное с помощью толкований>, как делают и сегодня многие
<дикие психоаналитики>. Дело было безнадежно. Он отрицал
118
существование актуального невроза и комплекса кастрации. Он
стремился достичь быстрого излечения и поэтому отказался
от фрейдовского плуга, пахавшего хотя и медленно, но глубоко.
Адлер, используя в своих исследованиях чувство вины и
агрессию, не завершил разработку сексуальной теории. Он за-
кончил свой путь как официальный философ и приверженец
социальной этики.
Юнг обобщил понятие либидо таким образом, что оно пол-
ностью потеряло присущий ему смысл, заключающийся в сек-
суальной энергии. Он превратился в сторонника <коллективного
бессознательного> и тем самьм мистики, которую позже пред-
ставлял официально в качестве национал-социалиста1.
Ференци, высокоодаренный ученый и превосходный человек,
ясно видел жалкое состояние терапии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53