Сердце мое бешено забилось. Я в немом отчаянии озиралась вокруг, но Хеннесси стоял рядом и, заметив мой отчаянный взгляд, положил мне на плечо тяжелую руку.
Затем он одним движением сорвал с меня ветхое платье. Меня затрясло. Хеннесси громко приказал всем рабам выйти и смотреть. Вскоре нас окружила стена темных тел.
От стыда я опустила голову, хотя в лицах рабов не было ни осуждения, ни интереса - только жалость и скорбь. Хеннесси связал мне руки и заставил опуститься на колени.
- Прошу вас, - повторяла я, - прошу вас меня отпустить, я больше никогда не попытаюсь убежать, клянусь.
Губы его сжались.
- Ты должна называть меня «господин». Скажи, приказываю. Скажи: «Простите, господин». Скажи, будь ты проклята!
Сжав мою шею огромными ручищами, он стал душить меня, и чем меньше оставалось во мне жизни, тем ближе наклонялось ко мне его злобное лицо. Он все повторял:
- Скажи, или, клянусь, я убью тебя прямо здесь и сейчас.
- Я… Мне жаль, - выдавила я.
- Господин! - ревел он.
Перед моим помутившимся взором все поплыло. Море черных лиц казалось мне одной страшной ухмылкой, ухмылкой самого сатаны. Лицо моего мучителя разрослось до неимоверных размеров, приобрело чудовищные, гротескные очертания - воплощенное зло. Затем на меня навалилась чернота. Я поняла, что умираю.
- Господин, - прохрипела я.
Он отпустил меня, и я упала на землю, жадно глотая воздух. Возле костра суетились какие-то люди. Через некоторое время Хеннесси схватил меня за волосы и притянул голову к коленям.
- Держите ее кто-нибудь, - рявкнул он. - Вы, Айра и Джесс, хватайте за руки.
Они закинули мне руки за голову. Я обернулась, чтобы посмотреть, что происходит, и увидела, как Хеннесси вытаскивает из огня раскаленный докрасна кусок железа. Он нес его ко мне.
Я закричала так громко, будто от одного лишь крика душа моя унесется из тела. Я продолжала кричать, когда услышала шипение и почувствовала запах паленого мяса. А потом пришла боль, боль заполнила меня всю, закружила, понесла и бросила в спасительное забвение.
Я очнулась от страшной боли, будто раскаленное железо все еще жгло меня. Я попыталась заговорить, но слов не было, заплакать, но не было слез. Я открыла глаза. Марта Хеннесси стояла надо мной, сжимая в руках стакан.
- Выпейте, - ласково предложила она. - Это смягчит боль.
Марта и худая седая негритянка, старушка Анна, помогли мне сесть. Я выпила немного бренди и только тогда осознала, что лежу на соломенном тюфяке в каморке у Анны. Лицо Марты еще раз качнулось передо мной. Она опустилась подле меня на колени. В глазах ее не было ненависти - одна лишь безысходность.
- Вы уже несколько дней, как болеете, - сказала мне она. - У вас была лихорадка. Мы думали, вы умираете.
Анна дотронулась до повязки у меня на спине. Я застонала и вцепилась в руку Марты.
- Мы должны перебинтовать рану. Пожалуйста, потерпите. Он… он не должен был этого делать. Он не имел права. Вы ведь даже не…
Марта понизила голос, и я заметила, что Анна перестала работать, прислушиваясь.
- … вы даже не негритянка, - шепотом закончила Марта. - Он не человек, он мразь. Он взбесился, когда обнаружил, что вы сбежали. Он чуть не убил меня. Думал, что я вам помогла. Боже, прости мне мои прегрешения. Бог да простит всех нас и поможет нам всем.
Марта опустила голову и заплакала.
Я отвернулась. Ноша моей собственной беды была так велика, что я не могла сострадать чужому несчастью.
- Я должна была предвидеть все, когда выходила за него замуж, - надломленным голосом сказала Марта. - Он был упрямым и вспыльчивым, но я думала, что он романтик. Он работал на ферме моего отца. Мы были людьми обеспеченными, даже богатыми. Эдвард хотел доказать, что и он чего-то стоит. Он заработал на одной махинации кое-какие деньги и вернулся за мной. Отец ненавидел его. Мы с Эдвардом бежали. И с того момента, - вздохнула она, - у нас не было ни одного счастливого мгновения. Он как-то сказал мне, что не желает ни у кого ходить в должниках. Но он никогда не любил меня, как я теперь понимаю. Он не мог поверить в то, что отец после смерти не оставит нам ни пенни. Я думала, Эдвард сойдет с ума. Он рассчитывал на деньги отца. В глубине души, - Марта печально улыбнулась, - я была рада, что он так задет. Я успела его возненавидеть. Я ненавижу его сейчас.
После ухода Марты я сказала Анне:
- Ты поможешь мне бежать? Прикроешь меня? Я притворюсь больной. Он сюда не ходит. Он никогда не узнает.
- Он заходит сюда каждый день, - хмуро возразила Анна. - Смотрит на вас и ухмыляется, как дьявол. Вы хотите, чтобы нас всех заклеймили, мисси? А сейчас ложитесь-ка и закройте глаза. Вы немного помешались от боли и обиды, только и всего. Поспите, а я пока сварю супчику. Не говорите больше о побеге. В следующий раз он наверняка вас убьет.
- Надеюсь, - сказала я. - Я так жить не могу. Уж лучше умереть.
Я закрыла глаза. Капитан Фоулер достал меня из своих адских глубин. Таково его возмездие. В Эдварде Хеннесси он нашел своего верного последователя.
Со временем рана затянулась. Я уже безболезненно могла дотронуться до шрама рукой. Латинская буква «R» - от английского «Runaway», что значит «Беглая». Итак, я заклеймлена на всю жизнь. Из-за Жоржетты и Арнольда. Из-за того, что я любила Гарта Мак-Клелланда, а он меня предал. Я знала, что больше его не увижу, и не жалела об этом. Он, он был первопричиной всех моих бед и несчастий.
Пришла зима. Рабы большую часть времени проводили в хлипких хижинах, безуспешно стараясь согреться. Мы с Анной грелись у нашего маленького очага, растирая озябшие руки; заткнули щели в стенах под окнами и дверью ветхим тряпьем, чтобы защититься от холодных северных и западных ветров. Ветер с гор продувал хижину насквозь. К середине января землю покрыл толстый слой снега. Вместе с холодами пришел и грипп. Он унес почти половину рабов и одну из дочерей Хеннесси - маленькую Сару. Я подозревала, что потеря рабов огорчила его куда больше, чем смерть собственного ребенка. Хозяин отсутствовал на ферме неделями, ставил капканы и стрелял зверя, чтобы весной привезти мех в Уилинг и продать на аукционе. Он мог не беспокоиться: зимой никто из рабов и не помышлял о бегстве, понимая всю самоубийственность затеи: в нашей одежде и обуви любой из нас уже через несколько часов пребывания на улице превратится в ледышку, да и по сугробам далеко не уйдешь.
Временами рабы собирались вместе. Мы разговаривали и пели. Я рассказала свою историю, рассказала о Франции и о «Красавице Чарлстона». Многие узнали капитана Фоулера. Чернокожие слушатели качали головами, дивясь превратностям судьбы, занесшей меня на эту забытую Богом ферму. Я в подробностях расписала им красоты замка Лесконфлеров, свою привольную жизнь у Лафита. Рабы охали и ахали, слушая рассказы о моих пиратских забавах. Лафит был для них настоящим героем, как, впрочем, и для меня.
Я рассказала моим товарищам по несчастью и о восстании рабов на Гаити, о том, как черные сбросили своих белых угнетателей. Этим рабам не пришлось убегать, чтобы обрести свободу: они добыли ее для себя и своих детей сообща, раз и навсегда, вырвали ее у белых хозяев, пусть ценой собственной жизни.
Когда я закончила рассказ о гаитянах, лица моих слушателей засветились надеждой.
- Но их были сотни, - возразил Аира, - а нас осталось только около двадцати.
Мечта о свободе гасла, стоило лишь подумать о Хеннесси, его собаках и ружьях.
Я обвела взглядом собравшихся.
- Да что вы! - воскликнула я. - Он всего лишь человек! Он один, а нас много! И такого негодяя, пожалуй, не сыскать. Почему вы так трусливы?
Мои слова были встречены молчанием.
- Вы все знаете, на что он способен, - продолжала я. - Все происходит у вас на глазах. Исаак не может ходить. Милли едва таскает ноги от голода и болезни. Айра, помнишь, он сломал тебе руку. Просто так, для забавы. А ты, Джесс, у тебя тоже клеймо, как и у меня. Разве в вас нет ненависти? Я ненавижу его, ненавижу всеми фибрами души.
- Они убьют вас за то, что вы осмелились поднять руку на хозяина, мисси. Я видел, как другие ребята болтались на деревьях: они убили хозяина и убежали.
- Он не мой хозяин, - с нажимом произнесла я. - Я свободна, что бы он ни сотворил с моей душой и телом. Слышите? Я все равно убегу рано или поздно, клянусь.
Я подошла к окну. На дворе падал снег. Я была одинока в своей ненависти и отчаянии. Один за другим рабы расходились по своим баракам. Когда мы остались одни, Анна сказала:
- Эти разговоры не доведут до добра, мисси. Если хозяин узнает…
- Мне все равно, - запальчиво перебила я. - Неужели ты не понимаешь? Что с вами происходит? Вы - как овцы, как ягнята, которых ведут на бойню. Я убью его. Убью. И буду этим гордиться. И пусть меня повесят!
- Они вас не повесят, - тихо сказала Анна. - Вы - белая, а белых они не вешают.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Гнев мой погас.
- Прости, Анна, - сказала я. - Не знаю, что на меня нашло.
- Вы просто никогда не были рабыней, мисси, - сказала Анна. - Вам труднее, вы знаете, что такое свобода.
Зима свирепствовала. Холод и мрак сковали наши души. Казалось, весна уже никогда не наступит. Хеннесси наведывался в бараки каждый день, когда был дома, просто для того, чтобы пересчитать нас по головам. Он ни разу не сказал мне ни слова, и я была ему за это благодарна, однако временами он отсылал Анну и насиловал меня. Я придумала для себя игру и всякий раз, когда он использовал меня, представляла его смерть, и это помогало мне выжить.
В декабре Анна приходила к хозяевам присмотреть за младенцем.
- Он очень слабенький, - рассказывала она мне. - У Марты ни капли молока, а коровье мальчик не пьет. Он не доживет до весны.
Потеряв ребенка, Марта едва не лишилась рассудка. Даже до наших бараков доносились ее траурные причитания и плач.
Весной Эдвард Хеннесси не повез меха в Уилинг, а продал заезжему торговцу. Все с большей неохотой он покидал дом. Я стала замечать за ним странности. Настроение его менялось ежечасно, он отдавал приказания, которые противоречили друг другу, и наказывал, когда мы не подчинялись.
Временами на него накатывала ярость, иногда он погружался в мрачную меланхолию. Он становился все более подозрителен и мелочен, ходил вонючий, небритый и вечно пьяный.
Когда земля оттаяла, настала пора посевной. Однажды после полудня, разбивая каменистую землю мотыгой и кляня Хеннесси при каждом взмахе, я заметила, что всего в десяти шагах от меня работает Марта. Жена хозяина или рабыня, белая или черная - Хеннесси не делал различий. Он не щадил ни тел наших, ни рассудка, ни душ.
- Я вам сочувствую, - сказала я, повинуясь внезапному душевному порыву, - из-за ребенка.
- Сочувствуете? - переспросила она, подслеповато моргая. - Не надо. Ему лучше там. Хотела бы я уйти вместе с ним.
- Так не может продолжаться, - сказала я. - Что-то должно произойти, и жизнь изменится.
- Вы так думаете? - Голос Марты был глух и безжизнен. - Я жила этой верой десять лет. Каждый день я говорила себе, что Бог должен положить конец моим страданиям. Но напрасно. Конец наступит только со смертью, не раньше.
Но конец наступил. Это случилось в июне. Боб, негритянский паренек, купленный Хеннесси на деньги, вырученные за мех, попытался убежать. Хеннесси пустил следом собак и привел его несколькими часами позже. Он привязал раба к забору поблизости от наших бараков, там, где начиналось поле. Всех нас выгнали смотреть на экзекуцию. Мы собрались в плотное молчаливое кольцо. Хеннесси вынес из дома огромную плеть, которой загоняют быков. Из-за пояса у него торчал пистолет.
Солнце палило, не было ни ветерка, тишину нарушали лишь учащенное дыхание юноши да негромкий топот наших босых ног, переминающихся в пыли. Марта тоже была здесь, но Дженни она предусмотрительно заперла в доме.
Хеннесси замахнулся и со свистом опустил бич на обнаженную спину негра. На месте удара появилась кровавая полоса. И в это мгновение что-то сместилось во времени и пространстве. Хеннесси занес плеть, и вместо чернобородого грязного фермера я увидела капитана Фоулера. Люди, невольные зрители экзекуции, из чернокожих рабов превратились в очерствелых моряков, матросов «Красавицы Чарлстона». И били не Боба, нет, били раба, которого я позже нарекла Джозефом.
При втором ударе Фоулера из моего горла вырвался крик.
- Мерзавец, - завизжала я, - дьявол, кровожадное чудовище!
Он повернул ко мне лицо на долю секунды. Его глаза горели, как красные уголья, он рявкнул, приказывая мне замолчать. В этом лице не осталось ничего человеческого - одна лишь животная ярость.
Анна положила руку мне на плечо.
- Т-с-с, хотите быть следующей?
Я потеряла чувство реальности, уже не понимая, где я - на «Красавице Чарлстона» или на ферме в глухих лесах.
Очередной вопль жертвы послужил для меня сигналом к действию. Я вырвалась из рук испуганной Анны и встала между хозяином и рабом.
- Прекрати! - закричала я, хватаясь за бич. Хеннесси презрительно смерил меня взглядом и одним движением отшвырнул прочь, словно докучливое насекомое. Вмиг я очутилась на земле. Надо мной раздался дьявольский смех, свистнула плеть, я откатилась в сторону, и удар лишь поднял пыль рядом со мной.
- Не лезь, девка, - предупредил хозяин, - не то и тебя выпорю.
И снова он опустил кнут на спину бедняги. Крики парнишки слабели. Спина его превратилась в сплошное кровавое месиво.
Я вновь бросилась на Хеннесси, но на этот раз, когда он отшвырнул меня, в руках у меня был его пистолет. Я упала на землю.
- Ты подохнешь, стерва, - просипел он. - Я долго ждал этого часа.
Я подняла пистолет и не целясь выстрелила.
В центре его опаленного порохом лба показалась красная дырочка. Кровь заполнила отверстие, вздулась красным пузырем и струйкой потекла по лицу. Раздался чей-то истошный крик, Хеннесси закачался и рухнул на пропитанную кровью землю у ног своего раба.
Я поднялась и подошла к своему, теперь уже мертвому мучителю. Ненависть ушла. Я не чувствовала ни жалости, ни раскаяния. Скривив рот, я плюнула в лицо мертвеца и недоверчиво оглядела молчаливую толпу. Встретившись с Мартой взглядом, я прочла в ее глазах прощение всех моих грехов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65