Ему не приходилось делать над собой усилие, чтобы блистать воспитанием, поскольку оно было частью его самого.
Сейчас, подойдя к моей постели, он галантно поднес мою руку к губам. Затем отступил на шаг, чтобы оценить новую прическу.
- Вам идет, мадемуазель, - решительно заявил он. - Мне кажется, пора вам выбираться в свет. Я приказал вынести кресла на балкон.
- О нет, не надо! Прошу вас! Я лучше побуду здесь. Что, если кто-нибудь меня увидит? Что, если…
Смеясь над моими протестами, он подхватил меня на руки и понес к дверям, ведущим на балкон. Я спрятала лицо в кружевах его воротника, крепко прижавшись к нему.
Лафит опустил меня в большое плетеное кресло, заботливо завернув в одеяло.
- Не дай Бог, вы простудитесь, - деловито пояснил он. - Если с вами что-нибудь случится, Лили мне оторвет голову. Она очень гордится вашими успехами.
- Лили очень добра со мной. Вы оба так добры ко мне.
Я огляделась. Дом Лафита, построенный на пустынном берегу, парадным входом был обращен к морю.
- Это и есть Новый Орлеан? - наконец спросила я.
- Нет, мадемуазель, это всего лишь остров, известный как Гранд-Терра, часть земли, названной первыми французскими поселенцами Баратарией в честь островного королевства Санчо Пансы. Помните, в «Дон Кихоте» Сервантеса? Он так и не смог попасть на этот остров, вот французы и надеялись, что название принесет удачу: земля из-за густых лесов и болот окажется недоступной чужакам. Перед вами Мексиканский пролив, за нами - Баратарская бухта. Мы находимся южнее Нового Орлеана, который я назвал бы самым замечательным городом Луизианы. Вы никогда там не были? Правда? Значит, вам есть на что посмотреть.
- Но почему вы живете здесь? Здешние болота не самое подходящее место для земледелия.
Лафит вежливо улыбнулся.
- Я не земледелец, мадемуазель. Я вне закона. Я плачу неплохие откупные, поэтому меня не трогают, но предосторожность все же не повредит. Как вы считаете? Мой остров легко защищать, и поэтому я решил, что лучшего места для жизни не найти.
- А чем вы занимаетесь? Вы - пират? - пошутила я.
- Пират? - задумчиво переспросил Лафит, скрестив на груди руки и устремляя взгляд в синий простор. - Пират - красивое романтичное название. Чаще я слышу другое: негодяй, подлец или менее эмоционально - морской разбойник. А если быть точным, я - контрабандист, что в глазах многих идентично понятию «вор». И в самом деле, кресло, на котором вы сидите, накидка, которая вас укрывает, кровать, на которой вы спите, ковры и еда - все это либо украдено, либо приобретено на деньги, вырученные контрабандой. Короче, мадемуазель, вы попали в лапы банде жестоких разбойников. Надеюсь, вы испугались.
Он обернулся и без улыбки посмотрел мне в глаза.
- Нет, я не боюсь вас, - честно призналась я. - Теперь меня мало что может испугать.
Однако старые страхи и ненависть продолжали жить во мне, продолжали терзать мою душу. Глядя вдаль, я думала о том, что сталось с моим мучителем. Я помнила, о чем просила Лафита в тот день, когда очнулась в его доме. Перекошенное ненавистью лицо Фоулера никак не стиралось из памяти. Жив ли он? Умер? Я не могла заставить себя спросить о нем.
- Мадемуазель, - тихо сказал Лафит, - мне кажется, вы немного боитесь людей.
- Да, - кивнула я. - Я все еще чувствую себя, как бы это сказать, оскверненной, грязной.
- Вы не хотите сказать мне, кто вы и как попали на этот корабль?
Я ответила не сразу. Этот элегантный вежливый мужчина, совсем не зная меня, честно рассказал о своем занятии. Как ни дико это звучит, Лафит и в самом деле был пиратом, тем самым, что захватил «Красавицу Чарлстона», остановив занесенную надо мной руку капитана Жозе Фоулера. Воспоминания нахлынули на меня: я вспомнила вонючую каюту и ту битую и драную шлюху, которой я стала. Я вспомнила французскую речь, которую слышала перед тем, как потерять сознание, и поняла, как попала в дом этого человека. Он вынес меня из ада и видел этот ад своими глазами.
- Нет, не могу. Прошу вас, не спрашивайте меня. Когда я поправлюсь, я уйду, и вы должны будете забыть о том, что видели меня когда-то. - Я закрыла лицо руками.
- Не стоит бояться прошлого, мадемуазель, - спокойно сказал Лафит чуть погодя. - С прошлым покончено. Не надо бояться его призраков, позволять им мучить себя. Вы здесь в безопасности. Никто не причинит вам вреда, клянусь, мадемуазель. Если кто-то посмеет к вам прикоснуться без вашего желания, он умрет от моей руки.
- Вы…
Лафит прочел в моем взгляде то, чего я не смогла произнести вслух.
- С капитаном Фоулером произошел несчастный случай. Я думаю, что он и в самом деле сошел с ума, потому что, когда я освободил его от корабля и груза, он, размахивая передо мной пистолетами, стал кричать и грозиться убить меня. Пришлось немного успокоить его с помощью шпаги.
- Значит, он мертв, - медленно проговорила я.
- Рана была незначительной, но я решил, что лучше убрать его подальше, а на досуге подумать, что же с ним делать. К сожалению, к тому времени вы еще не просили меня убить его. Возможно, мне следовало принести вам его голову, - по губам Лафита скользнула усмешка, - но я сделал на свой лад: запер Фоулера в трюме его собственного корабля. Не я виноват в его смерти - думаю, он был действительно безумен и покончил жизнь самоубийством.
В тот вечер я сидел на веранде. Вдруг с южной стороны небо осветила вспышка. Я позвал Доминика и еще нескольких своих товарищей, и мы на двух лодках поплыли к кораблю, но было уже поздно: «Красавица Чарлстона» уходила на глубину со своим капитаном на борту.
Луна была полной, а небо ясным, и не заметить плывущего человека было невозможно. Капитан Фоулер уничтожил себя посредством воды и огня без постороннего участия.
На следующее утро у вас прошла лихорадка и вы произнесли свои первые слова. Вы просили меня убить мертвого, мадемуазель. Простите меня, мне не выпала честь убить его для вас.
Я молчала, подавленная его рассказом.
- Но жизнь продолжается, мадемуазель, и эта часть вашей жизни скоро закончится - тогда, когда вы сможете рассказать мне обо всем. Вам не кажется, что вы несете слишком тяжелую ношу? Не будет ли вам легче, когда вы поделите ее на двоих? - И не дожидаясь моего ответа, он сказал: - Пойдемте в дом, вы устали.
- Да, я устала.
Лафит наклонился, чтобы поднять меня. Я тронула его за руку.
- Господин Лафит…
- Да, мадемуазель?
- Меня зовут Элиза. Элиза Антуанетта Леонора Марианна Лесконфлер. Я… Я буду польщена, если вы станете обращаться ко мне по первому имени.
- Спасибо, Элиза. И вы можете звать меня Жан, если хотите.
На следующий день Лафит уезжал в Новый Орлеан по делам. Он собирался пробыть в городе неделю или чуть дольше. Лили решила, что к его возвращению я должна окрепнуть настолько, чтобы встречать его у порога и выглядеть, как она изволила выразиться, как черноокая красавица Сьюзи. Лили решительно шла к своей цели, следя за тем, чтобы я съедала все с аппетитом и каждый день удлиняла прогулки.
- Как приятно ходить по поверхности, которая не уплывает из-под ног, - говорила я. - Приятнее и гораздо проще.
Я узнала, что двое пиратов, отыскавших меня на «Красавице Чарлстона», были старшими братьями Лафита. Однажды они пришли меня навестить. Пьер, всего на два года старше Жана, был одного роста с братом, но крепче и смуглее. Он относился к своему платью на редкость безразлично: рубашку его, вечно грязная, местами была даже порвана, а на шее он носил нечто вроде красного в пятнах носового платка. Тем не менее даже в его небрежной манере одеваться было что-то притягательное. Доминик, самый старший из братьев, был мал ростом, левая сторона его лица была сильно обезображена пороховым ожогом. Он был очень широк в плечах и крепок. Внешне Доминик являл собой классический, известный из сказок, тип разбойника, но когда он улыбался и подмигивал, вся жестокость куда-то исчезала. Он носил маску злодея как рабочую одежду - чтобы спрятать доброе сердце. Именно ему я была обязана своим спасением.
- Ну что вы, мадемуазель, - ответил он на мою благодарственную речь, - для нас всегда приятно вызволить юную леди из беды. Позвольте сказать, вы сегодня выглядите прямо как солнышко. На этом острове никогда таких красавиц не бывало, верно, Пьер? Скажите, как вы вообще оказались на той посудине? Капитан получил по заслугам, думаю, Жан успел вам рассказать обо всем. Наш Жан прекрасно управляется с клинком, но он и говорить мастак, что вы, наверное, не преминули заметить.
- Заткнись, Доминик, - вмешался Пьер. - Дай девушке передохнуть. Не видишь, мадемуазель устала от твоих баек. Простите моего брата, мадемуазель. Он не получил образования, которое посчастливилось получить мне и Жану, и слишком много времени провел среди грубой команды морских разбойников…
- Ничуть не грубее тебя, Пьер!
- … которые не знают, как обращаться с дамами вашего достоинства.
Я с трудом удержалась от смеха.
- Благодарю, сударь, но я не нахожу ничего предосудительного в манерах вашего брата. Вы, верно, забыли, что и я провела много дней в весьма сомнительной компании и, боюсь, слегка подрастеряла достоинство.
- Неправда!
- Немыслимо! - хором запротестовали братья.
- Золото, - галантно заявил Доминик, - всегда будет ярко сверкать, если его поскрести хорошенько, даже если на нем лежала пыль столетий.
На сей раз я не удержалась и рассмеялась.
- Спасибо вам, Доминик. Я никогда не слышала ничего приятнее.
- У шпаги может быть два острых края, но у хорошего комплимента не должно быть больше одного. Хотя откуда взяться мозгам у такого… - заявил Пьер.
Глаза Доминика сверкнули.
- А кто ты, если не контрабандист и вор? Сопляк! Я водил за нос англичан, когда ты еще играл в солдатики!
- Может быть, - поддразнил брата Пьер. - Но ты хоть одного поймал?
- Ты еще смеешь спрашивать! Клянусь твоей костлявой задницей, я выпускал из них дух и бросал за борт так же играючи, как я скину тебя сейчас с балкона мадемуазель.
В мгновение ока Доминик сгреб младшего брата в охапку, и тот, несмотря на то что был выше на целую голову, беспомощно барахтался в его объятиях.
- Где? - быстро спросила я, надеясь, что смогу таким образом предотвратить кровопролитие. - Где вы рубали англичан, Доминик?
- Ну так как, бился я с англичанами или нет? Что скажешь, Пьер?
Пьер согласно затряс головой, и Доминик милостиво опустил его на землю. Тут я услышала историю братьев Лафит.
Братья родились на Гаити еще в то время, когда остров был французской колонией, до того знаменитого и кровопролитного восстания рабов, которое в 1799 году принесло черным независимость. Александр, старший из братьев, стал капитаном капера и, как было принято в среде таких, как он, взял себе новое имя - Доминик.
Доминик, как владелец частного судна, которому с разрешения властей полагалось нападать на коммерческий флот неприятеля, имел на борту официальный документ, дающий право грабить иностранные суда, главным образом испанские и английские, именем Франции. Само собой, война приносила доход, и младшие братья с радостью последовали за старшим в его опасном, но прибыльном деле.
Доминик промышлял во французских водах, где он снискал себе славу еще как канонир наполеоновского флота. Младшие братья присоединились к своему кузину, Рене Белушу, имевшему уже двенадцатилетний опыт каперства. Когда ситуация на Гаити стала критической, братья помогли многим выходцам из Франции покинуть остров и перебраться в Новый Орлеан. Там же братья заручились правительственными документами и приобрели собственный корабль.
С переходом Луизианы к Штатам ситуация изменилась. Америка была нейтральным государством, не вела, как Франция, войны с Англией, Голландией и Испанией. Следовательно, институт каперства был упразднен. Однако Жан, как и другие каперы, решил не бросать прибыльного, но ставшего нелегальным ремесла. Используя Луизиану как базовый порт, Жан и Пьер стали пиратами; Доминик, вернувшийся из Франции, вошел в семейное дело.
Пираты не должны были сдавать львиную долю награбленного, как это делали каперы, в казну, не платили налогов, вместо этого они сбывали товары оптовым торговцам в Новом Орлеане. Американские пошлины на импорт и эмбарго на судовладение, введенные в 1807 году, взвинтили цены на рынках. Пираты-контрабандисты, которых расплодилось к тому времени немало, вскоре поняли, что рынок практически пуст и у них готовы с руками оторвать любой товар. Стихийная конкуренция между пиратами заставляла сбрасывать цены, и вскоре для всех контрабандистов стало очевидно: необходима защита от стихийности.
- Например, - пояснил Доминик, - какой-то желторотый юнец решил податься в пираты. Он добывает себе судно, нападает на большой торговый корабль и вдоволь хлебает лиха, если он, конечно, не настолько глуп, чтобы захлебнуться в нем. В итоге теряют все: торговцы, пират и общество. Безнадега!
- Пусть ему даже удается захватить корабль, и тогда что? - вступил в разговор Пьер. - Где он продаст товар? У него нет нужных связей. Он хочет сбыть рулон шелка, а торговец предлагает ему доллар за все, добавляя при этом, что берет товар только в качестве одолжения.
- Значит, если у вас много товаров, вы можете диктовать свои требования? - спросила я.
- Вы чертовски быстро все схватываете, - гордо сказал Доминик. - Из нее выйдет неплохая пиратка, а, Пьер?
- Так что вы сделали? Дальше что было?
- Мы разработали «Пиратскую конвенцию». Это случилось шесть лет назад, помнишь, Пьер? Прямо здесь, на этом острове. Мы встретились на Гранд-Терре: Винсент Гэмби, Рене и Чигизола - Отрезанный Нос. Винсент и Чигизола каждый мнили себя умнее других, каждый хотел стать здесь императором, и ради этого они готовы были пожертвовать всеми, им было наплевать, сколько прольется крови и перережут глоток, ублюдки проклятые. А организации, как вы понимаете, нужен только один вожак.
- Конечно, - согласилась я, с нетерпением ожидая продолжения истории.
- Ну что же, вы можете себе представить, как все было, - медленно проговорил Доминик, несомненно, польщенный тем, что оказался в центре внимания. - Вот мы все стоим, у каждого шпага наизготове и кинжал в зубах, здесь, на песчаном пятачке, словно в ожидании второго пришествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65