Вот это действительно будет номер.
От моего взгляда не ускользнуло, что тетушки подсмеиваются, прикрывшись веером. Колетт смотрела на Арнольда с растерянным выражением лица, будто не совсем понимала, почему он так вызывающе себя ведет. Оставалось только надеяться, что бедняжка не влюблена в этого циника.
- Скоро увидимся, - сказал Арнольд, собираясь уходить. - Уверен, Жоржетта захочет устроить бал в вашу честь.
- Жоржетта?
Ну конечно, вот почему внешность Арнольда показалась мне знакомой. Неужели брат?
- Моя двоюродная сестра Жоржетта Мак-Клелланд. Насколько мне известно, вы хорошо знакомы с ее мужем. Он недавно был выбран сенатором от штата Луизиана.
Арнольд ядовито прищурился. Так, значит, ему известно о Гарте. Жоржетта рассказала.
- Их плантации находятся по соседству с «Ля Рев». Только выше по реке. На холмах. Думаю, это обстоятельство позволит вам с Гартом поддерживать… хм… знакомство, - добавил он злорадно.
Я подавила желание отплатить той же монетой. Мне не хотелось ссориться со старшими Фоурнерами с первой же встречи, но я поняла: жизнь в «Ля Рев» будет труднее, чем я предполагала. Чтобы завоевать их симпатии, мне придется приложить много усилий, и еще неизвестно, имеет ли это смысл. После ухода Арнольда я, сославшись на усталость после долгого пути, покинула гостиную. Колетт вызвалась проводить меня наверх.
В комнате Колетт вдруг обняла меня и сказала:
- Мне жаль, что они так ужасно обошлись с вами, Элиза. Они просто недовольны, что Жак женился без разрешения маман. Это так на него не похоже. Он всегда был пай-мальчиком.
- А я не та девушка, о которой мечтали его родные, - с оттенком горечи продолжила я. - Мне ясно дали это понять.
Моя комната выходила окнами на реку, на запад, и предзакатное солнце заливало ее розовато-золотистым мягким светом. Колетт пожала мне руку и оставила наедине с Саванной, распаковывавшей мои вещи.
- Ужасно, Саванна, - простонала я. - Три ядовитые старухи, похотливый старик и кузен жены Гарта, Арнольд, настоящая змея подколодная. Видеть не могу никого из них. Я даже Жака не хочу видеть. Что, скажи, на меня нашло?
- Вы знаете, что на вас нашло. Дело в том самом мужчине, - ворчала Саванна. - А вы слишком гордая и слишком глупая для того, чтобы понять, что он до безумия в вас влюблен. Вы думаете, он пошел бы на все эти ухищрения с покупкой дома, если бы не любил вас? Я другой такой сумасшедшей женщины не видела.
- Не ворчи, Саванна. Я и так устала видеть вокруг одни кислые лица. Зачем я только поехала сюда? Почему я не вернулась во Францию?
- Тот человек…
- Тот человек никогда никого не любил, кроме себя, - резко сказала я. - И пожалуйста, прекрати о нем говорить. Я даже имя его не хочу слышать. Одно только упоминание о Гарте Мак-Клелланде - и вылетишь вон!
- Не знаю, куда вы меня хотите прогнать, разве что отправить в бараки к рабам, - заявила Саванна, со злостью толкнув выдвижной ящик секретера. - Я здесь единственная свободная чернокожая, и мне это вовсе не нравится. Я не рабыня, и они знают, что я не буду с ними дружить. А с кем, по-вашему, я должна дружить? С вами, белыми? Если вы еще раз накричите на меня, мисси, я прыгну в реку и поплыву обратно в Новый Орлеан.
Я подошла к девушке и обняла ее за тонкий стан.
- Не бросай меня, Саванна, - попросила я. - Ты здесь единственная, с кем я могу говорить. Если ты оставишь меня, я сойду с ума. Пожалуйста, останься, а я обещаю не обижать тебя. Я была не права, прости меня.
- Я на вашей стороне, мисси, но лучше бы нам быть в другом месте, не здесь.
Я подошла к окну, глядя, как закатное солнце расстилает мерцающую дорожку на водной глади. Ну почему он оказался так близко? «Хайлендс» - так, кажется, называется их поместье на холмах. Мне нравилось, как звучит это название. Совсем-совсем рядом, только руку протяни. В пяти милях? В десяти? С тем же успехом он мог быть от меня в сотнях, в тысячах миль пути. Сейчас мы разделены навечно барьерами куда более непреодолимыми, чем расстояние.
Ужин, прошедший в обстановке сумрачной меланхолии, многое для меня прояснил. В половине восьмого мы собрались в гостиной, чтобы выпить традиционный коктейль. Дамы ограничились маленьким стаканчиком шерри, но, по моим наблюдениям, старушки уже успели изрядно пригубить до нашего появления. Дядя Роберт явно испытывал прилив сил. Глазки его блестели, кончик носа и щеки порозовели, я была уверена в том, что для поднятия аппетита он не пожалел виски.
Как только дворецкий объявил, что ужин подан, Жак подхватил под руку мать и повел ее в столовую. Дядя Роберт хотел было вести меня, но его жена предусмотрительно перехватила мужа, и мне ничего не оставалось, как присоединиться к Колетт и Генриетте. Сказать, что мне не понравилось поведение Жака, - значит ничего не сказать. Я была в ярости. Как жена Джакоба, хозяйкой «Ля Рев» была я, а не его мать, и я твердо решила добиться того, чтобы ко мне относились с соответствующим уважением.
Беседу за столом едва ли можно было назвать живой и непринужденной. Дядя Роберт что-то бубнил о войне с британцами и о том, какими бедствиями она может обернуться. Тетя Селина жаловалась на еду, тетушка Генриетта - на подагру. Колетт глупо хихикала, и за это ее грубо одергивала мать. Жак сидел во главе стола, но не был похож на хозяина: запинающаяся речь и принужденность манер выдавали его волнение. Напрасно я надеялась, что в кругу семьи ему будет легче, чем в Новом Орлеане.
Неожиданно я приобрела друга в лице слуги Джеймса, который заботился о том, чтобы мой бокал не оставался пустым. Всякий раз, как я подносила бокал к губам, брови тетушек удивленно взлетали вверх. Мне было все равно: все выпитое мной так и не помогло развеять скуку от общения с этим семейством.
- Элиза, - сказал Жак во время одной из затянувшихся пауз. - Почему бы тебе не рассказать маман о замке Лесконфлеров. Уверен, ей будет интересно.
- Да, расскажите, Элиза, - повторила Колетт, беспокойно заерзав на стуле.
- Это очень большой и запущенный замок. У моего дядюшки Тео всегда не хватало денег, чтобы поддерживать его в должном порядке, а когда карточные долги моего брата вконец разорили нас, дядя вынужден был продать несколько ценных вещей.
Кто-то захихикал. Маман поднесла к губам стакан с водой.
- Как интересно!
- Да нет, совсем неинтересно, - сказала я уныло. - Первой вещью, выставленной на продажу, оказалась я. Дядя Тео продал меня толстому барону. Подумай, Жак, ты женат на потенциальной баронессе!
Колетт захихикала, маман послала ей уничтожающий взгляд и встала.
- Прошу простить нас, - сказала она и, кивнув дочери и сестрам, немедленно последовавшим ее примеру, вышла из комнаты. Жак и дядя Роберт тоже встали. Я упрямо осталась сидеть, сжимая в руках бокал вина.
- Вы не пойдете с нами, Элиза? - спросила маман. - После того, как мужчины угостятся портвейном, в гостиную подадут кофе.
Жак смотрел на меня блестящими от вот-вот готовых пролиться слез глазами, молчаливо взывая к повиновению. Я решила больше их не дразнить. Встав из-за стола, я последовала в гостиную за женщинами.
Они вели себя так, будто меня не было: не задавали ни одного вопроса, даже не смотрели в мою сторону. Тетя Селина утащила Колетт в дальний угол комнаты и нарочито громко стала рассказывать о своей племяннице, рожденной умственно отсталой, которая мечтает выйти замуж за сынка из самого богатого креольского семейства. Маман что-то вышивала, тетя Генриетта жаловалась на боль в ноге. Я зевала, прикрывая платком рот. Наконец я услышала шаги дяди и Жака.
Жак вошел первым. Попросив у меня прощения взглядом, он сел подле матушки на кушетку. Я немедленно вскочила и уселась рядом.
- О, Жак, - запела я, - мы тут так славно беседовали. Я полюбила твою семью.
Жак все время придвигался к матушке, и как только представилась возможность, я быстренько пересела от него по правую руку, так, чтобы оказаться между ним и маман. Тягостное молчание, по счастью, было нарушено появлением кофе и сладостей. Тетя Генриетта предложила сыграть в вист.
- Я так устала, дорогой, - заявила я громким шепотом так, чтобы все могли услышать. - Пойдем спать?
- Конечно, Элиза, - ответил он быстро.
Мы пожелали семейству спокойной ночи. Маман и тетушки сухо кивнули, и только Колетт подбежала ко мне, крепко обняла и шепнула на ухо, что любит меня очень-очень, даже если другие не любят.
Когда мы с Жаком остались вдвоем, он набросился на меня с яростью, которой я в нем даже не подозревала:
- Элиза, мне стыдно за тебя! Ты вела себя непростительно грубо и…
- Твои родные были настроены против меня задолго до встречи, Жак, - сказала я. - Это они вели себя со мной по-свински и совершенно ясно дали понять, что я здесь - лишняя. Они даже не пощадили твою гордость - тебя ставят на место, как мальчишку, тебя, хозяина «Ля Рев»! А ты даже не пытался вступиться за меня. Ты и двух слов не сказал мне, пока мы здесь. Складывается впечатление, что ты не хочешь и смотреть в мою сторону. Что, я внезапно растолстела или стала уродливой? Что случилось, Жак?
- Ничего, - звенящим от напряжение голосом сказал он. - Ничего со мной не случилось. Я только обижен и удивлен тем, что ты можешь вести себя так развязно. Да ты буквально хвасталась своей дружбой с Лафитом.
- А почему бы и нет? - засмеялась я. - Я не стыжусь того, что была его любовницей. Я вообще не стыжусь того, что делала. Хотела бы я посмотреть на женщин вашей семьи во время атаки на вражеский корабль. То-то было бы смеху.
- Я едва узнаю тебя, Элиза, - покачал головой Жак. - Ты стала другой. Ты изменилась.
- Не я изменилась, а ты. Ты разыгрывал роль влюбленного обожателя, был порывистым, страстным. Почему ты не покажешь им всем, что гордишься мной, вместо того чтобы выглядеть виноватым?
Жак надул губы и повернулся, чтобы уйти.
- Послушай, Жак. Разве ты не видишь, что они хотят разлучить нас? Не позволяй им это сделать. Если мы будем поддерживать друг друга, у нас будет крепкий брак, который никто и ничто не сможет разрушить. Прошу тебя, Джакоб…
Жак отбросил мою руку и хрипло сказал:
- Не знаю, о чем ты говоришь, Элиза. Никто здесь ни о чем подобном не помышляет. Ты не понимаешь их. И меня тоже.
Жак ушел в свою комнату, смежную с моей, и прикрыл дверь.
Я чувствовала себя разбитой и опустошенной, словно меня сутки мотало в трюме в шторм. Почему, ну почему… Но я не должна оглядываться назад. Никаких сожалений. Раз я вышла замуж, следовательно, я должна смириться.
Когда полоска света под дверью исчезла, я, накинув пеньюар, проскользнула в комнату мужа. По дыханию я определила, что он не спит. Присев на кровать, я положила ладонь на его руку. Он чуть заметно вздрогнул.
- Жак, не сердись на меня, пожалуйста, - сказала я. - Я… Я хочу, чтобы мы были счастливы. Мы не должны так ссориться.
- Мне жаль, что так вышло, - промямлил он. - Мне не следовало тебя сюда привозить.
- Не говори так, - возразила я, - мы и здесь можем стать счастливыми. Я знаю, у нас получится. Неужели ты не можешь забыть обо всем, кроме того, что любишь меня? Пожалуйста, Жак.
Он сел и обнял меня. Сердце его бешено колотилось. Мы сидели так довольно долго, ничего не говоря друг другу, затем я тихонько погладила его шею и нежно поцеловала, потом еще. Нежность не помогала, Жак по-прежнему был болезненно скован и напряжен, словно в ожидании боли.
- Не бойся, Жак, - сказала я. - Позволь…
Рука моя скользнула под его ночную сорочку, и я тихонько погладила его бедро. Мышцы его свело судорогой - так он был напряжен. Я не сдалась, поднимаясь все выше и выше, и внезапно, с громким стоном, он оттолкнул меня с такой силой, что я едва не упала с кровати.
- Оставь меня, - завизжал он. - Не дотрагивайся до меня!
Он скатился с кровати и подбежал к окну. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, он ловил ртом воздух судорожными, жадными глотками. Я тупо смотрела на него, не в силах ни пошевельнуться, ни раскрыть рта. Придя наконец в себя, я встала и вернулась к себе в комнату. Только там, посмотрев на руки, я увидела, как они дрожат, и только тогда слезы унижения и стыда потекли по моим щекам.
Я знала немало мужчин, но ни у одного из них близость со мной не вызывала отвращения. Может быть, я слишком поторопилась? Вела себя смелее, чем надо? Но я его жена! Что произошло? Я не понимала.
Вдруг мне припомнился какой-то особенный тон, вымученная улыбка Жака, когда он представлял меня Арнольду. Я вспомнила и странную колкость Арнольда, грубый намек на ожидаемого наследника «Ля Рев». Я думала, что меня стошнит. Мурашки побежали у меня по спине, руки и ноги онемели. Арнольд и Джакоб. Нет, такого не может быть! Он просто застенчив… Нет. В голосе его безошибочно угадывалось отвращение. Он любил меня издали, но близость со мной пугала его. Этот страх был мне знаком, а потому легко узнаваем.
И я рассмеялась. Жизнь сыграла со мной шутку. Какая смешная, какая гнусная шуточка! Наш брак вовсе не был браком и никогда им не станет. О Гарт, Гарт. Я вспомнила его смех у собора. Знал ли он, что… Нет, он не мог знать. Не должен знать. Я допустила ошибку, но я никогда не доставлю Гарту Мак-Клелланду удовольствия, признавшись в ней. Мы останемся супругами в глазах всех. Я стану хозяйкой имения Жака. Я займу достойное положение в обществе. Я смогу, я знала, что смогу. Но как мне умерить эту жажду, эту боль, терзавшую мое женское естество?
На следующий же день я потихоньку принялась прибирать к рукам бразды правления домом. Началась долгая позиционная война. Маман не сдавалась, не раз провоцируя меня на открытую схватку, но я не теряла контроля над собой и упорно продолжала вести дом по своему усмотрению. Я присматривала за слугами, заказала новую мебель для столовой и гостиной. Однажды я попросила Джакоба показать мне, как обстоят дела на плантации.
- Это неинтересно, Элиза, - сказал он. - Ты не сможешь разобраться в делах.
- Тогда просто покажи мне плантации. Ты ведь знаешь, меня здесь все интересует.
Мы обошли земли и хозяйственные постройки, бараки рабов, поля и склады, навесы и мастерские. Все пребывало в небрежении и разрухе. Жак извиняющимся тоном пояснил, что последние годы были неурожайными, да и рабов не хватает, чтобы управляться со всем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65