— Мама, можно?
— Ты его одень потеплей,— подымаясь с места, сказал Асеин Мээркан.— В горах ночью и утром холодно. Выехать надо пораньше, и то еле успеем до ночи.
10
Как и предполагал Асеин, до места добрались поздно, солнце уже село. Саты-бий обосновался на этот раз неподалеку от Кетек-Таша, где была стоянка Бая. Время неурочное, прямо к Саты-бию не явишься. Свернули к первой попавшейся юрте. Кто бы ни был ее хозяин, овчар или табунщик, все равно свой человек, знакомый.
Оказалось, то была юрта Садака, дальнего родственника Асеина. Хозяин встретил их радушно, поспешил принять у старика поводья коня. Расторопная, приветливая хозяйка усадила их на мягкую подстилку, поспешила подать чай.
Асеин давно, ой как давно не виделся с хозяевами юрты. Женаты они были больше десяти лет, долго не имели детей, и оттого отношения между супругами не ладились, бывало, что и ссорились они. Теперь у них, слава богу, растет уже двое ребятишек, все хорошо.
— Как там наша Кемпир-апа?1 — спросила между делом хозяйка.
Странно, что тещу Асеина почти все так называли, ее собственное имя, данное ей, как и всем людям, при рождении, забылось. Даже сам Асеин порой добавлял это прозвание к обычному со стороны зятя обращению «апа».
— Хорошо,— отвечал он на вопрос хозяйка.— Топчется. Все больше с шерстью занимается, прядет.
— Крепкое у нее здоровье, дай бог еще на долгие годы. Смотри-ка, всех своих детей пережила. Сколько ей?
— Да уж седьмое двенадцатилетние пошло2. Она в год свиньи родилась...
1 К е м п и р — по-киргизски «старуха». Это слово сделалось прозвищем тещи Асеина.
2 В старину счет лет у кйргизов велся по двенадцати летним циклам, в каждом из которых годы обозначаются названиями определенных животных (мыши, тигра, свиньи и т. д.).
— Свиньи! — Кутуйан фыркнул.
— Ну и что?— Садак повернулся и посмотрел на мальчугана.— Разве это плохо, по-твоему?
Кутуйан сморщил нос.
— Кемпир-апа у нас хорошая, зачем ей свинья?
— Поглядите, какой самостоятельный, совсем большой человек! — улыбнулась хозяйка.— Его, кажется, Казатом зовут?
— Я не Казат,— заявил Кутуйан.
— Ну да?— Хозяйка даже перестала месить тесто и широко раскрыла глаза.— Что ты болтаешь?
— Я Кутуйан. Когда один раз у Бая было много гостей, я тоже приходил с мамой. И вы там были. Вместе с моей мамой боорсоки готовили.
— А-а, верно, верно! Ты сынок Мээркан-джене1. Теперь я тебя вспомнила. Ну как твоя мама, здорова? Где вы с ней живете?
— Мы живем вместе с Асеином-ата.
Садак с женой обменялись быстрым понимающим взглядом, но ни тот, ни другая больше ни о чем не спросили. Да и что спрашивать? Дело человеческое. Старуха теща дряхлая, у Асеина сын еще не взрослый. Хоть бы жили среди людей, а то на отшибе. Должен кто-то хозяйство вести. Да и Мээркан куда податься? Осталась после смерти мужа одна как перст, некому защитить ни ее, ни мальчика. Асеин — человек порядочный, уважаемый. Вроде бы все как надо получилось, только бы Казату не было тяжело. Мачеха она и есть мачеха, тем более у нее свой сын есть...
— Казат, наверное, совсем большой? — спросил Садак.— Где он?
Асеин, глядя, как горит в очаге огонь, поднял брови:
— Где ему быть, дома. Он у нас парень простой, от работы не бегает. Помогает и дома, и в поле, дело всегда найдется.
И снова хозяева переглянулись: вон оно как! Бедняга... Была бы жива родная мать, уж наверное приехал бы вместе с отцом сюда. А теперь вот вместо него чужой явился. Неладно, неладно! Да и старик выглядит неважно, ссутулился, отощал, одна борода и осталась. Раньше-то он эка был здоров — не человек, а прямо гора.
Асеин, конечно, и представления не имел, о чем размышляют хозяева.
— Где ваши озорники, что-то я их не вижу? — спросил он.
1 Д ж е н е — старшая по возрасту родственница или свойственница.
— Прибежали соседские ребятишки, позвали их с собой чеснок собирать,— отвечал Садак.
— На Кёк-Куль?— так и вспыхнул Кутуйан.
— Нет, милый. Там чеснок еще не поспел, они спустились пониже, к предгорью поближе.
— Время-то позднее... не страшно?— забеспокоился Асеин.
— Не-ет, ничего с ними не случится, по крайности у тех ребят заночуют, они в той стороне живут.
Асеин покивал головой:
— Понятно, понятно.
Хозяйка все хлопотала, готовила угощение. Чай уже убрали, мужчины уселись поудобнее, вытянули ноги и принялись обстоятельно беседовать. Как говорил Садак, все последние дни у Саты-бия народ толокся густо. Давеча приезжали канаевские — так, по имени манапа Каная, называли не только членов его семьи, но и весь род, обитавший при нем. О чем там шли разговоры, точно неизвестно, слышно только, что Байтик вроде бы пригласил в гости Ракматылду, бека-управителя Бишкека. Уже отобрали годовалых жеребят на убой, не говоря уже о мелкой живности, которую будут резать без счета. О чем Байтик старается, никто не знает. Приказал — и точка. Вот все от мала до велика и крутятся по его приказу. Если кто и знает, в чем дело, то, может, его двоюродный брат Узбек, Джангарач-манап да хан Джантай. Ну и толкуют кто во что горазд. Многие считают, что Байтик чего-то для себя добивается, иначе не стал бы он так стараться. Новый хан, новый бек, с ними надо по-новому. Политика, а какая — попробуй разберись. Но какая бы ни была, все равно для простых людей добром это не кончится: как говорится, два верблюда сшиблись, а муха между ними попала, тут ей и конец пришел.
Наутро, совершив намаз1, Асеин прохаживался туда-сюда возле юрты. Скот уже выгнали на пастбище, утро разгоралось, люди занимались своими делами. Юрта Саты-бия стояла выше всех прочих, как и полагается. Асеину хотелось поскорее встретиться с бием, но идти к нему он не решался.
...Женщины суетились возле очагов, над которыми тянулся вверх голубовато-сизый дым; джигиты пригнали табун кобыл, привязывали жеребят к натянутой между двумя столбами веревке, покрикивая на самых бойких, которые старались
1 Намаз — мусульманский молитвенный обряд, совершается пять раз в сутки.
убежать к матерям — пососать молока... А хорошо на джай- лоо весной, просто не налюбуешься!
Из-за гребня показались несколько верховых. Спешились они возле юрты Саты-бия. Асеин досадовал: принесло же их не ко времени! Как ему теперь быть? Идти или еще подождать? Хуже всего было то, что он не знал, был ли уже здесь Санджар и с чем уехал.
Пока он так раздумывал, из юрты, протирая глаза, вышел Кутуйан. Обычно он вставал рано, однако нынче проспал дольше обычного: устал вчера в дороге, на коне давно не ездил. Да и дорога трудная, каменистая, неровная.
— Кукентай,— окликнул его Асеин. — Ты уже встал? Ну, беги к речке, умойся.
Они вместе спустились к берегу. Речка была невелика и неглубока. Заросли кудрявой мяты и купыря теснились к самой воде, прозрачной, искристой и неторопливой. Речка струилась среди обросших водорослями камней. Ее ласковое журчание вызвало у Кутуйана улыбку, но вот он поднял глаза — и словно сильным ветром ударило ему в грудь, перехватило дыхание, ошеломило: такой величавой громадой подымались прямо перед ним высокие скалистые горы. Кутуйан стоял и смотрел, лицо его было неподвижно, только ноздри раздувались.
Асеин сделал вид, что ничего не заметил. Сдвинув калпак на затылок, он наклонился к воде, набрал ее в обе горсти и напился. Кутуйан встрепенулся и, тоже зачерпнув ладонями воду, сначала ополоснул лицо, потом напился, как и Асеин.
— Какая вкусная вода, правда, Асеин-ата? В Кенеке она замечательная. Течет прямо из Кёк-Куля.
— Да, это верно...
— Мы будем ездить туда, Асеин-ата?
Асеин вытер мальчику лицо концом своего широкого пояса и ответил ласково:
— Будем, мой хороший...
Но сказал он это лишь для того, чтобы успокоить мальчика.
Тем временем из юрты Саты-бия начали выходить люди. Один за другим они поднимались на ближайший к юрте широкий уступ. Народу оказалось немало, человек тридцать. Следом за гостями шли прислуживающие им молодухи и джигиты.
Асеин подумал было, что теперь самое время подойти, но почему-то снова удержал себя и опять принялся прохаживаться туда-сюда вместе с Кутуйаном. Спустя некоторое
время — то ли сам Саты-бий его заметил, то ли ему сообщили о приезде Асеина — подбежал к старику бойкий, развязный джигит.
— Тебя Сатыке велел позвать,— даже не поздоровавшись, объявил он.
— Велел позвать?— почему-то испугался Асеин.
— Да. Ну, иди же, иди!
Взяв Кутуйана за руку, Асеин пошел следом за джигитом. По пути суетливо поправил шапку, воротник. Поздоровался, но даже не заметил, откликнулся ли кто на его приветствие. Остановился с нерешительным и растерянно-вопросительным выражением на лице: звали меня или как?
Саты-бий сидел на почетном месте. Как-никак здесь он хозяин, его владения. Рядом с ним устроился Бай, нарядный, как всегда. Были здесь и другие в отороченных черным бархатом калпаках, Асеин почти никого не знал.
Саты-бий поднял голову:
— Проходи, Асеин, садись.
Асеин ушам своим не поверил. Что это Саты-бий, шутит? Высмеивает его? Старик не знал, как себя вести.
Саты-бий повернул голову влево.
— Бог ты мой, да освободите место аксакалу.
В это время Кутуйан слегка выступил вперед и поздоровался.
Все повернулись к нему.
Саты-бий широко раскрыл глаза.
— Здравствуй! — сказал он.— Ты чей такой будешь?
Кутуйан ничуть не смутился.
— Я сын Ормона!— гордо вскинув голову, звонко ответил
он.
Саты-бий, усмехнувшись, потянул себя за жидкий ус.
— Вон оно что, ты сын Ормона? Добро пожаловать, ханзада, добро пожаловать1...
«Если в большой юрте смеются, то в малой улыбаются». Шутку Саты-бия встретили дружным смехом.
— Ну и как племя чон-сарыбагыш?2 Что слышно, все ли в порядке? — продолжал развлекаться Саты-бий.
— Я не из племени сарыбагыш.
— Ну да?
1 Саты-бий насмехается над Кутуйаном, делая вид, что принял его за сына Ормон-хана. Ханзада' — сын хана, наследник.
2 Сарыбагыш — одно из крупных киргизских племен так называемого правого крыла; Ормон был ханом этого племени.
— Я сын Ормона из рода дандыбай.— Голос Кутуйана звучал еще громче.
Асеин с досады прикусил губу, но вынужден был улыбаться. Наконец стало тихо. Бай наклонился к Саты-бию и что-то негромко сказал ему в самое ухо; тот выслушал, высоко подняв брови, покачал головой и больше к Кутуйану не обращался.
Расстелили достархан1, принесли кумыс. Когда все выпили по две-три чашки и поговорили о разных разностях, Саты- бий начал наконец разговор о главном:
— Дорогие родичи, среди нас нынче нет чужих, мы собрались все свои. Нет среди нас Базаке2, но он, как вы знаете, находится сейчас среди людей рода тынай. Им тоже надб собраться и обсудить то же, что будем обсуждать мы. Ко времени возвращения Базаке и мы примем решение. Та-ак... Иле- бай, говорят, заболел, а что Азамат?
— Азамат уехал к младшему брату Байтика Сатылгану,— откликнулся на этот вопрос седобородый гость, что сидел по левую руку Бая.
— К Сатылгану, значит? — Саты-бий немного подумал.— Ну а есть среди нас кто-нибудь из рода сарбан?
— Есть, есть,— заверили его.— Мы.
— А, ну ладно. Расскажете потом Азаке о нашем разговоре...
Саты-бий явно приготовился к долгой речи.
— Вот что, дорогие сородичи,— начал он.— Всем вам известно, что кокандцы вернулись. Снова заняли Бишкек, и, может, кто из вас видел, как они укрепляют его. Кажется, только вчера пришли они в полный упадок, лежали во прахе, а нынче... Стало быть, предусмотрителен и крепок Ша- мурат, другой бы на его месте, глядишь, и костей бы не собрал, ничего бы не успел, не сумел, а он сумел... Сумел! И не один Бишкек, также и Аулие-Ата, и Ташкент... Думать теперь надо, крепко думать. Коканд это Коканд. Сила! А вы, наверно, помните, что мы мало помогали Канат-Ша, когда он напал на Кастек. Так или нет?
— Как это?
— Сколько вдов надели траур, какие джигиты погибли! Пали за веру...
Саты-бий поднял руку, успокаивая:
— Что поделаешь, война это война.
1 Достархан — скатерть, на которой расставляют угощение.
Саты-бий имеет в виду главного манапа рода кунту Базаркула.
— Надо было тогда этих русских под корень уничтожить,— добавил кто-то.
— Это дело прошлое, дорогой мирза.— Саты-бий, опустив веки, говорил медленно и степенно.— Во всяком случае, тогда надо было с людьми посоветоваться... с понимающими людьми, способными дать умный совет. Мы, к примеру, нынче и собрали вас для того, чтобы не повторять старых ошибок, не поступить необдуманно...
Что там Джангарач, Байтик или Базаркул! Куда им до Саты-бия с его хитростью, с его изворотливым умом. О них только слава идет, ну и пускай себе идет. А ежели дойдет до дела... Саты-бий отлично знает, как надо действовать, когда сказать нужное слово. Куй железо, пока горячо, слово говори к месту. И сейчас оно именно к месту... Саты-бий продолжал:
— Да, в ту пору мы поступили как раз необдуманно. Ежели дело такое сложное, опасно полагаться только на собственное суждение. На то и есть народ. Куда без него денешься, куда пойдешь? Все мы дети своего племени, и о том забывать никак не годится.
Саты-бий примолк и обвел взглядом собравшихся — обычный его прием, когда он хотел привлечь особое внимание к своим словам.
— Как бы мы ни судили, как бы ни рядили,— снова заговорил он,— но что было, то прошло. Значит, и поминать о том не стоит. А вот о нынешних делах потолковать необходимо. Я уже сказал в самом начале, что среди нас чужих нет, все свои. Люди мы, конечно, разные, и достаток не у всех одинаков, но в таком деле это не имеет значения. Мы дети одного отца, мы все произошли от одного корня. Бог тому судья, кто старается посеять между нами рознь. Правда речи* не испортит. А правда в том, что за каждым нашим шагом" Наблюдают иноверцы, и мы не знаем, какие у них мысли и намерения. И кровь, и язык, и вера у них другие. Кокандцы нам ближе, потому как...
Саты-бия перебили.
— Враг, которого хорошо знаешь, не так опасен?— с откровенной насмешкой спросил кто-то.
Саты-бий пропустил эти слова мимо ушей.
— Потому, значит,— продолжал он как ни в чем не бывало,— что и земли наши лежат по соседству, да и по крови мы родные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37