Как-никак он все время среди знати. Ему есть о чем рассказать, да только нрав у него такой, что без уловки слова из него не вытянешь. Санджар отлично это знал и спросил как бы между прочим:
— Баке, вы сей год в Арчалы не подымались?
— Так ведь в Кенеке трава была отменная...— Бегаим, как видно, поняла, что Санджар начинает важный разговор, попыталась повернуть его в другую сторону.
Однако Бай этого не оценил и принял вопрос Санджара за чистую монету. Нахмурился.
— Куда там в Арчалы! — сердито бросил он.— Туда Байтик направился.
Неизвестно, знал ли об этом Санджар, но Асеин не знал.
— Как так, ведь он, кажется, летовал за Чункурчаком, в Ала-Арчинском ущелье, а? — сказал он.
— Ему там места мало, ищет, где попросторней. Понравились ему леса на Кок-Дебе, добрался он до самого Ак-Ала- Таша. Захватил равнинный участок кверху от Саза, а скот его, говорят, подымался до Чата и Джантыка.
В разговор вмешался Садак, который недавно зашел в юрту и присел у порога:
— Не только до Джантыка, Баке, но до Боз-Ала. Слева перевалили через Кыр-Джон, справа — через Орто-Джон. Рассказывали люди, которые видели своими глазами.
— Да, да,— подтвердил Бай.
У Санджара дух захватило от возмущения. Мало того что здешние джатаки лишатся своих угодий, ведь это и чести противно! За что такая обида? Ведь это их золотая колыбель,
родимая земля, она переходила веками от отца к сыну, от сына к внуку, а этот, понимаешь ли, новый Эсен-хан1 захватывает все новые участки, переваливает за один да за другой хребет, словно он тут единственный хозяин! Кто они ему — добыча? Чем они хуже, чем ниже его? И куда смотрит Базаркул? Дожидается, чтобы с него чапан сняли, тогда только спохватится? Как бы то ни было, мы дети старшего из предков2.
В юрте стояла ничем не нарушаемая тишина, все сидели в тягостном раздумье.
Бегаим без слов понимала, о чем они думают. Да и ни к чему тут слова. О Байтике нужно говорить в другом месте и с другими людьми, а пока лучше помолчать и потерпеть. Мало ли пастбищ кроме Арчалы, место найдется.
Видимо, и все остальные предпочитали держать свои мысли при себе. О многом или о малом, но каждый прежде всего беспокоился о собственном хозяйстве. Не повредить бы себе излишней болтовней, не попасть бы в беду. Уж лучше, поскольку уважение хозяевам оказано, посидеть еще немного, потолковать о том о сем, да и убраться восвояси по домам, в тепло и уют.
Однако так не вышло. Садак — точь-в-точь легкодумный Сары! — выпалил:
— Это наше джайлоо! Так и надо заявить!
Санджар насупился. «Тебе-то для каких таких несметных отар выпасов не хватает? Сидел бы да молчал, если кому и заявлять, то хозяевам этой юрты...» — так и написано было у него на лице. Очевидно, о том же думал и опустивший глаза Асеин.
— Да, надо так и заявить! Иначе Байтик все наши земли заполонит своими стадами и табунами! — с жаром поддержал Садака джигит в домотканом чапане, который как-то незаметно для всех оказался в юрте. По виду был он пастух.
Бай усмехнулся.
— Кто же это заявит? — спросил он.
— А Базаке?
— Да, или еще лучше Сатыке! — подался вперед Садак.— Он с Байтиком запросто...
1 Эсен-хан — персонаж эпоса «Манас», хан-захватчик.
2 Считалось, что у легендарного Солто было три сына. Кунту — старший из них, а Базаркул считается его потомком, в отличие от Байтика — потомка «младшего» рода.
— Ну, ежели так...— Бай сел поудобнее, видимо собираясь повести долгий разговор.
Добрая жена найдет способ вовремя поправить мужа. Бегаим пуще всего опасалась, что о Бае пойдут сплетни и пересуды, поэтому тотчас повернула беседу в иное русло:
— Ах, мужчины, мужчины! Все бы им геройствовать да сражаться! Для споров и драк есть свое время, а нам бы нынче лучше узнать про все новости, посидеть да поговорить по душам. Месяц пройдет, да что там, неделя пройдет — и то по своим соскучишься.— Бегаим повернулась к Асеину: — Аке, как ваше здоровье, как хозяйство? Ваша... м-м-м, как бишь ее... да, Мээркан-джене жива-здорова?
— Спасибо, все хорошо, все мы здоровы.
— Кутуйан-то совсем большой. Видела его давеча, ох, думаю, как время-то бежит!
— Да, ваша правда, бежит незаметно.
— Мальчик расторопный, а?
Асеин с улыбкой погладил бороду.
— Бойкий паренек, пошли ему бог здоровья.
— Вы говорите о сынке тети Мээркан? — Садак расплылся от удовольствия...— Ну, он...
Санджар прервал его и поправил внушительно:
— Лучше сказать, что он сын Ормона...
— Да, да... Такой смирный был человек, этот Ормон, а сын...
Санджар снова прервал его:
— Смирный, скажет тоже! Скромный — вот верное слово! Скромный и простой, да только на вид. Не человек был, а настоящее сокровище! Он много знал о наших богатырях и об их подвигах и умел про них рассказывать.
— Да...— Асеин вздохнул.— Верно говорит Санджаке, он много знал. Послушать только, как он родословье излагал! Кунту, култу, чаа1 — это ведь не такие давние дела и времена, Ормон заглядывал в такую старину, что диву дашься. Э-эх, и все это кануло в могилу вместе с ним...
— Может, Кутуйан унаследовал отцовский дар? Как я понимаю, он сообразительный, за словом в карман не полезет,— вставила Бегаим.
Асеин не мог скрыть удовольствия.
— Мало сказать сообразительный,— сказал он с гордостью.— Умного человека распознаешь, когда он еще в колыбели, хорошего скакуна угадаешь в жеребенке, когда он рвется
1 Асеин перечисляет названия киргизских племен.
с привязи... Даст бог, приведется вам увидеть, что из него выйдет.
Санджар высоко поднял брови и медленно-медленно провел большим пальцем по голенищу сапога так, что кожа заскрипела.
— Что там лишнее-то говорить! Делал бы свое дело, не опозорил бы отцовское имя да был здоров...
— Вот именно,— согласился Асеин.— На то и рожаем детей.
Бай, кажется, еще больше понурился. Ни звука, ни слова...
Асеин спохватился: эх, некстати высказался! Забыл, что ли, что у Бая нет детей? Надо же, подтолкнул шайтан! Будто не о чем больше говорить... Бай сидит мрачнее тучи, а каково Бегаим? Старик с опаской глянул на байбиче. Наверное, ее задели неловкие слова, но внешне она ничем себя не выдала, а приглядывался к ней не только Асеин. Каждый из собравшихся невольно подумал о странной судьбе разумной и красивой женщины, которой достался в мужья человек, только и помышляющий о еде да о выпивке. И по возрасту они неровня. Баю за пятьдесят, а Бегаим тридцати нет. Семья у нее, по слухам, знатная и богатая, зачем она выходила за Бая?
На помощь Асеину пришел Садак.
— Асеин, уважаемый наш зять, я вот что надумал,— как ни в чем не бывало заговорил он.— Не выучить ли тебе Кутуйана играть на комузе и слагать песни? Как он, способный к этому?
Асеин живо откликнулся с благодарным облегчением:
— Ты же знаешь, дорогой мой, что, кроме него да Казата, у меня никого нет. Что там комуз да песни, я душу за них готов отдать. Кутуйан очень способный, мой Казат попроще будет. У него все заботы обыкновенные, житейские, все больше о хлебе насущном. Парень добычливый, ничего не скажешь. А тот... тот совсем другой. Способный, сообразительный, и душа тонкая, все чувствует. Но я так считаю: мои песни ему в память не западают. Слушать слушает, но думает о своем.Мечтает. Я играю, а он сидит и смотрит куда-то вда-аль. Что он высматривает, чего ищет? Не знаю, вижу только, что задумывается крепко.
— Значит, понимает.
— Не понимал бы, не задумывался.
Бегаим повернулась к Асеину:
— Сколько ему сейчас?
— Погоди-ка...— Асеин по одному загибал пальцы, под
считывая годы.— Нынче у нас год барса? Та-ак... значит, ему пятнадцатый пошел.
В это время принесли воду полить на руки, и разговор оборвался.
2
По дороге домой уговорились съездить в Бишкек на следующий большой базар. Предложил это Садак... Зерна хватит до новины, семена запасены. Слава богу, урожай сей год был неплохой. Удастся рассчитаться за скотину на убой, за тягло, налоги внести. Да еще кое-что останется продать на базаре и купить чаю и тому подобного добра да ребятишкам одежонку.
Бишкек нынче уже не тот. Меняется день ото дня. Старая крепость обратилась в развалины. Раньше вокруг города жили, можно сказать, одни кокандцы, а теперь их почти нет. Большинство покинуло эти края, остались самые бедняки, которым деваться некуда — не под силу семью с места поднять. Кроме них живут под городом казахи, киргизы, живут ногайцы, эти в основном заняты мелкой торговлей. Ну и русские... Чиновники в белых кителях, купцы, люди грамотные, ученые. Ездят верхом на конях с подстриженными хвостами или в повозках. Денег у них полны руки. Богатые, выходит. Не все, конечно. Небогатых больше. Одеты так себе, обуты в лапти — вроде чарыков, только не из сыромятины, а из лыка. И то сказать, не от великой радости переселились сюда из своих мест. Выходит, что и у них одним выпало прохлаждаться в свое удовольствие да, ежели понадобится, писать распоряжения и указы, а другим — копаться в земле от зари до зари.
Да, Бишкек — не прежний Бишкек. Раньше место было голое, мало обжитое. Ну, торчала крепость. Был караван-сарай, вокруг него лачуги да лачужки, кузницы, мелкие мастерские, юрты. А нынче мало-помалу народ прибывает, люди строят дома, ставят загоны, город растет. Население увеличилось — стало быть, и базар большой.
Базар что надо: все купишь, чего душа пожелает, от ниток и прочей мелочи до верблюдов. Взять хотя бы материю. Раньше торговали бязью да матой1, слыхали про шеле-бейкасам и парчу, да только шелка эти не про бедняков сотканы, покупали их те, у кого есть на что купить. Теперь появились и
1 Мата — хлопчатобумажная ткань кустарного производства.
трайке1, и ситец, и кисея. Широкие, а недорогие. Продают на базаре и лопаты, кетмени, плуги. Ничего, это все добро, все людям на пользу.
В базарный день, нагрузив мешки с мукой на волов и лошадей, Асеин и Санджар еще до свету двинулись в дорогу. На радость Кутуйану, и его взяли с собой. Как же не радоваться — впервые в жизни увидит он город, базар, о которых раньше только слышал от отца. Скорее бы добраться, скорее бы своими глазами на все поглядеть.
Ехали по дороге у подошвы горы. Вот и Чон-Су. Садак говорил, что встретит их у переправы. Нет его. Или передумал ехать? Вроде бы хотел продать пару овец из тех шести, что дал ему Бай за работу...
Взошло солнце, и сразу все вокруг засияло чистым светом. Асеин повернул коня к небольшой луговине повыше переправы, Санджар последовал за ним. Решили дать животным передохнуть: с грузом идут, устали. Чобур так и водит боками, да и конь Санджара тоже. Волы дышат тяжело. И кони, и волы, едва их освободили от груза, направились к воде, но Санджар тотчас попросил Кутуйана:
— Кукентай, останови-ка их. Наглотаются сгоряча, это не годится.
— Сейчас, ата!— Кутуйан подбежал, ухватил за повод коня.— Стой, куда? Стой, говорю!
— Вот-вот, милый, держи, не пускай.
— Тяжело им,— пожалел скотину Асеин.— Дорога долгая, пить захотели. Но Санджар прав, надо их придержать.
Вытащили из тороков бурдючок, в котором булькала джар- ма. Наломали лепешек, поели с джармой, немного отдохнули и снова в дорогу. Впрочем, задержались они тут не из-за отдыха — ждали, не появится ли Садак. Он не приехал.
Базар обычно начинается рано. Не поспеешь к разгару торговли — хорошую цену не возьмешь. И вообще, если уж ехать, так ехать, а иначе незачем и в путь отправляться, сиди себе дома, и конец делу. И оба старика двинулись дальше; груженых вьючных животных вели в поводу и неторопливо беседовали о разных разностях: то о хозяйстве, о повседневных заботах, то о временах прошедших, при этом подтрунивая друг над другом. Такой разговор — одна из радостей долгой дороги.
1 Т р а й к е — искаженное «трико», так называли дешевую бумажную плотную ткань для верхней одежды.
— ...Теперь уж те времена не вернуть, всему свой срок,— говорил Санджар, вспомнив беспечную пору веселой молодости.— Куда ни кинь, у каждого из нас его судьба на лбу написана. Испытаем что нам суждено. У тебя вот сын. У меня две дочери, обе, как ты знаешь, замужем, обе семейные. Сына мне бог не дал. Ну что ж, и дочь — тоже родное дитя. Надо и за это благодарить небо. Сколько людей томится желанием услышать первый крик хотя бы одного ребенка. А мы внуков- правнуков, гляди, дождемся, вот она и радость, вот оно и счастье. Живи себе тихо-мирно, что может быть лучше.
— Твоя правда,— отвечал задумавшийся Асеин.— Было бы пропитание, и за то слава богу. Мы хоть и состарились, но еще трудимся в меру сил, кой-кому из молодых за нами не угнаться. Не в богатстве, не во власти суть, она в самой жизни. Хорошо тебе или худо, а какое счастье встать на заре и помолиться на светлое солнышко. Какое счастье ходить по этой щедрой земле! Только и остается пожелать, как ты говоришь, чтобы бог нас, рабов своих, призвал раньше, чем вот их.
Кутуйан слушает и вникает. У стариков обо всем свое суждение, это и есть их богатство. Смотри-ка, у них чуть не каждое второе слово «бог», «жизнь», «смерть». Почему это так? «Раньше, чем вот их...» Почему они покоряются? И зачем спешат? Значит, такой у жизни порядок... не очень хороший, по правде сказать. Живешь, живешь — и умирай. Лучше бы так, как Бакай-аба, Каныкей, Семетей1. Просто исчезнуть на время. Обойти весь свет и вернуться. Тогда бы и отец однажды... Кутуйану сделалось грустно, он опустил голову и тяжело вздохнул.
А старики по-прежнему заняты беседой и не замечают, что Кутуйан повесил нос.
— Старшая наша ничего живет, слава богу,— говорит между тем Санджар.— И жилье хорошее, и в пище недостатка не испытывает, есть что в казан положить. А у младшей дела похуже. Муж у нее очень смирный, мягкий человек, а семья там большая, ребятишек много, и все погодки да мал мала меньше. Дочка с мужем новой одежды не могут себе справить, донашивают за стариками. Одна надежда на нас, на нашу помощь. Не утерпишь ведь, особенно мать жалеет дочку. Как придет к нам, так мать прямо заходится — и накормить-то старается, и обнову подарит, и с собой целый узел свяжет...
— Понятное дело, родная мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37