Нынче он взрослый, сильный джигит, у него выросли усы, хоть и небольшие. Многие его просто не узнали, да и немудрено.
Каждый человек, родившийся на свет, идет по дороге, которую определила всем людям природа: он переживает детство, юность, зрелый возраст, старость... От этого никуда не денешься, но суть-то в том, какой ты человек, что за личность. Мало ли ровесников у того же Кутуйана? Полным- полно! Среди IX много сильных и ловких. Кутуйан выделяется среди них тем, что он, сирота, больше испытал и больше понял, он привык всему давать трезвую оценку, обдумывать свои поступки И еще одним свойством обладал он, не столь уж частым,— смелостью.
Нынешнее время — время зубастых. И Кутуйан хорошо это понимает. Постоянно будь настороже, не теряй бдительности, не то слопают тебя в два счета. Не посмотрят, кто твой дед, отец, кто ты сам есть и чего стоишь. Проглотят
Да, нужно быть настороже и вести себя с умом.
Глухая постоянная тоска и чувство мести — так можно было определить душевное состояние Кутуйана. Есть такая поговорка: «Не будь мстителен, будь умел». Что пользы в бесполезном и бесплодном злобствовании, нужно искать иной выход. Прежде Кутуйан был ребенком, скромным, доверчивым и уважительным, полным почтения к старейшинам — баям, биям, манапам. Теперь он знал, что не только Байтик, но и Базаркул, и вообще вся богатая знать одержима стяжательством, лицемерна. На языке у них каждое второе слово «народ», «родичи» и так далее, а на деле они о народе ничуть не беспокоятся. Мало того — чинят зло и насилие. Сколько бед пришлось претерпеть простому люду на страшных и опасных кочевых дорогах, сколько народу погибло на чужой стороне! А Казат? Что сделали злодеи с Казатом! Кто должен быть в ответе за его гибель? Никто об этом и не думает. Что же, пускай не думают, их дело. Ведь по праву и ответа потребовать некому. Но дух погибшего взывает к отмщению, и оно придет.
Кутуйан с матерью первым долгом побывали у Садыка, которому оставили все свое невеликое состояние, когда уходили в город. Садык уже знал о возвращении кунту.
Юрта их была в целости и сохранности. Таргыл жив, серый трехлетка, подаренный Бегаим, превратился в крепкого, ухоженного — спасибо дяде Садыку! — красивого коня.
— Как же мне за ним не ухаживать,— отвечал старик на благодарные слова Мээркан и Кутуйана,— каждый день ждал вашего возвращения. Да и как я мог нарушить свой долг перед духом Ормона, наказал бы, покарал бы меня его дух, спросил бы с меня на том свете.
Они нагрузили скарб на Таргыла, расспросили о дороге к тому месту, где осел Санджар, и отправились в путь.
Добрались уже в сумерки. Умсунай-эне как раз подошла к входу в юрту с вязанкой хвороста в руках и вдруг заметила джигита и женщину, ведущих в поводу коня и вола. Так и не выпуская из рук вязанку, сделала несколько шагов им навстречу, явно их не узнавая.
— Здравствуйте, джене,— поздоровалась Мээркан.
— Здравствуйте...— Умсунай запнулась, потом спросила: — Вы кто будете и откуда? "
— Вот тебе и на, да ведь я Мээркан!
— Ой! — Умсунай бросила наконец свой хворост и принялась целовать руки Мээркан.— Здравствуй, родная! Так вы живы...
/
Не взглянув на Кутуйана, она кинулась в юрту, путаясь в подоле платья и спотыкаясь о раскиданный по земле хворост.
— Э-эй, отец Акылай! Старик, эй, старик!
Из юрты донесся знакомый голос:
— Бог ты мой, что у тебя там случилось?
У Кутуйана перехватило дыхание. Голос Санджара-ата всколыхнул в душе память о прошлом.
Между тем старик вышел на порог.
— Здравствуйте, аке, как вы тут? Вот мы и встретились?— сказала Мээркан и заплакала.
Санджар в растерянности только часто-часто мигал. Кутуйан подбежал к нему, обнял:
— Здравствуйте, Санджар-ата!
Санджар легонько, со стариковской осторожностью движений похлопал его по спине.
— Да, сынок, привел господь вернуться... А ты откуда? Чей сын?
— Вот и вы меня не узнаете, ата! Я же Кутуйан!
Теперь Санджар всполошился по-настоящему. Он то привлекал к себе Кутуйана и крепко обнимал, то отдалял от себя и пристально всматривался ему в лицо.
— Боже милостивый, спасибо тебе за эту встречу! Я-то расспрашиваю всех и каждого, я-то...— Он сыпал слово за словом трясущимися губами.— Кукентай мой, сирота, дважды сирота! Сколько бед, сынок, сколько бед!
Зашли в юрту. Дочь Санджара Акылай, потерявшая во время кочевки мужа, жила теперь у родителей, да и куда ей было деваться с малыми ребятишками? Она принялась готовить угощение по случаю радостной встречи, положила н казан вяленое мясо.
Санджар тем временем рассказывал о великих страданиях, о муках долгого пути и тяжкого возвращения. Кутуйан слушал, и ему все время казалось, что чья-то жестокая, неумолимая рука сжимает ему сердце. Нет, нельзя дольше терпеть, повторял он про себя, нет, всякому терпению есть предел...
Акылай расстелила скатерть, Санджар начал молиться. По своему обыкновению, молился он долго. Поминал и своих покойных родителей, и отца Кутуйана — Ормона, и Сары, и Кыдыка-балбана, и своего зятя, сорвавшегося со скалы »пата, и многих других. Кончив молиться, помолчал, потом обратился к Кутуйану:
Видел я пепелище бедняги Асеина, не дай бог никому
пережить такое. Вы с матерью ничего о нем не слыхали?
Кутуйан молча закусил губу и покачал головой.
— О времена, тяжелые времена...— вздохнул Санджар.— Ну ничего, сынок, что было, то миновало. Главное, ты нашел своих, свой аил.
Он погладил бороду, и Кутуйан подумал, что за время их разлуки борода у старика стала совсем белой.
— Завтра у нас пятница,— продолжал Санджар.— Все аилы кунту собираются, чтобы принести благодарственную жертву. Без этого нельзя. Давайте-ка ложиться, ехать-то в Ден-Сай, это не близко. Встанем пораньше, чтобы вовремя успеть.
Назавтра Кутуйан поднялся вместе с солнцем, вышел. Серый пасся у заброшенного арыка, а Санджарова коня что-то не видать. А, вон он, поднялся по лощине наверх.
Кутуйан огляделся. Пустые поля, покрытые пожухлой высохшей травой горные склоны, серые юрты аила. Все это дорого и близко ему, Кутуйану. Подставив лицо ветру с гор, он благодарил судьбу за то, что довелось вновь увидеть и юрты эти, которые стоят теперь куда реже, чем в былые времена, и горы, и поля.
Немного погодя спустился к нему Санджар, ведя в поводу своего коня. Кутуйан взял за повод Серого, и они со стариком двинулись к юрте. Санджар вчера и не заметил, что Кутуйан на голову перерос его. Порадовался в душе: «Какой стал-то, совсем взрослый, тьфу-тьфу, не сглазить!»
Вчера старик и на Серого не обратил внимания. Теперь, когда Кутуйан привязывал коня к веревке, опоясывающей юрту, спросил:
— Этого самого коня тебе подарила Бегаим?
— Да.— Кутуйан не ожидал вопроса, и при звуке имени Бегаим заволновался.— Вчера я как-то не решился... Скажите, ничего о ней не слышно?
— Какое там! Как сквозь землю провалилась.
Санджар ушел в юрту и почему-то задержался. Кутуйан
с матерью тем временем развязывали тюки с частями своей юрты — войлоками, жердями и прочим. Немного погодя Санджар окликнул Кутуйана:
— Поди сюда, милый, да поживей!
Кутуйан подбежал и широко раскрыл глаза: седло!
Не только седло, но и вся сбруя для верховой лошади, причем украшенная серебром и новехонькая. Вокруг Санджа-
ра и Кутуйана собрались все — и Умсунай, и Мээркан, и Акылай с детьми. Санджар положил седло и сбрую перед Кутуйаном.
— Ты ведь не знал, сынок, что мы с Кыдыке дружили с детских лет. Он был знаменитый борец. Много ездил повсюду, зарабатывая на Жизнь. Я тебе еще покажу огромный камень, который он своими руками поднял на моем поле. Это седло и сбрую он получил вместе со скакуном как награду победителю на последнем состязании, в котором участвовал. Его вдова подарила их мне: возьми, говорит, в память о покойном, ты о нем молился и молишься, ты был его лучшим другом. Ну а я дарю тебе, и со значением дарю: да перейдет на тебя слава богатыря Кыдыке и да поддержит тебя его дух на жизненном пути. Будь счастлив и разумен, будь сыном своего народа, как Кыдык-балбан! — И Санджар молитвенно развел ладони.— Аминь.
Следом за ним эти слова повторили и остальные.
— Спасибо, ата.— Кутуйан подошел к Санджару и взял его руки в свои.— Спасибо и за подарок, и за отеческое наставление. Приложу все силы, чтобы стать достойным ваших слов. Спасибо.
В аиле все готовы были к отъезду, а кое-кто уже двинулся в путь.
— Вы поезжайте с теми людьми, Санджар-ата.
— А ты?
— Поставим юрту, поднимем тундюк, тогда и я отправлюсь.
Ден-Сай. Народу уйма. Над вытянувшимися в длинный ряд земляными очагами поднимались дымовые столбы, и смотреть на них было занятно и приятно. Как того требовал обряд, установили семь белых юрт в память о семи предках н л смени кунту и в знак того, что племя вернулось на родину.
У Кутуйана при виде всего этого глаза разгорелись и улыбка шире раздвинула губы. Он ехал радостный: его Серый оказался иноходцем и на бегу плавно покачивал хозяина в седле. На голове у Кутуйана белый калпак с кисточкой, одет он в новую, недавно сшитую матерью безрукавку, обут и сапоги.
Базаркул сидел на высоком пригорке, вокруг Базаркула расположилась знать.
Кутуйана заметили еще издали. Вскоре он на своем иночодце начал подыматься на пригорок.
«Кто это? — спрашивал себя Базаркул, глядя на него.— Вроде не из наших... Канаевский? Но канаевские в одиночку не ездят».
Кутуйан спешился поодаль, бросил поводья одному из джигитов у коновязи и направился прямо к тому месту, где восеедала знать.
— Кто это? — уже вслух спросил Базаркул.
Санджар, который сидел среди других стариков неподалеку от Базаркула и его окружения, приподнялся.
— Базаке, это Кутуйан, который еще мальчуганом приезжал к вам вместе со мной и мельником Асеином, помните? — сказал он.
— Кутуйан? — удивился Базаркул, но прежде чем он произнес еще хоть слово, Кутуйан, прижав к сердцу руку, в которой держал камчу, поклонился:
— Ассалам алейкум, отцы! Да будет благословенна приносимая вами сегодня жертва.
Гул приветствий был ему ответом. И старики, и те, кто помоложе, разглядывали его с откровенным любопытством. Вид его понравился: стройный, с матово-смуглым лицом, опрятно, хоть и не богато одетый. Говор смолк, все ждали, что скажет Кутуйан. А он как ни в чем не бывало прошел к почетному месту и протянул руку Базаркулу.
— Здравствуйте, с добрым возвращением вас, Базаке.
— Слава богу,— растягивая слова, отвечал Базаркул, как видно только теперь что-то вспомнив.— А-а, сын мой, это ты? Ну, как поживаешь, как дела?
— И хорошо, Базаке, и плохо. Нет ничего хуже, чем жить в разлуке со своим народом. Мы жили только надеждой на встречу.
И Кутуйан принялся здороваться за руку с теми, кто сидел вместе с Базаркулом: Тойчубек, Маке... Следующим оказался Саты-бий, но Кутуйан сделал вид, что не замечает его, и протянул руку Баю.
Саты-бий, конечно, сдал, крепко сдал. Он уже не задирал высокомерно подбородок и, ясное дело, понимал, что не только простой народ, но и его бывшие сотрапезники и друзья относятся к нему теперь не по-прежнему. Саты-бий локти был готов кусать от злости на самого себя: почему не откочевал вместе во всеми? Не умер бы. И нынче вернулся бы с почетом и уважением. На дружбу с Байтиком позарился, на легкое богатство? И что получил? Байтик ему не слишком доверяет — возможно, из-за случая с Ракматылдой не доверяет, а в последнее время даже близко к своему аилу не подпускает,
словно Саты-бий бог весть кто, пустое место. Ладно, тут дело конченое. И ты погляди только на этого голодранца: не побоялся при всех унизить его, Саты-бия, нанести урон его чести! «Вот уж поистине, гром не из тучи... И конь под ним, и седло богатое. С Базаркулом разговаривает как со своим ровней. Значит, есть у него опора, неспроста он якшался с богатым, сильным Афанасием, ой, неспроста. Выходит, я зря с этим оборвышем ссорился. Знать бы, кем он станет...» И Саты- бий угрюмо прикрыл глаза.
Кутуйан обвел взглядом весь кружок. Никто особо не изменился, и одежда новая, богатая, и с лица особенно не спал ни один, разве что Бай... Бедняга Бай выглядит плохо. Куда девались брюшко и второй подбородок. Щеки обвисли, плечи ссутулились. Лицо невеселое. Санджар-ата рассказывал, что скот Бая особенно пострадал от джута, стало быть, и достаток у него уже не прежний. Заветное желание его, правда, * исполнилось, у него растут двое детей, но, по слухам, ни один на отца не похож.
Вскоре началось жертвоприношение. Вначале зарезали сивую кобылицу, потом еще несколько голов скота. Развернули дастарханы, помолились духам предков. Лица у всех были радостные и просветленные. Старикам одно, а для молодых, сказать по правде, в этом празднике свои расчеты — и у девушек, и у парней на уме игры да песни. Устроили качели, принялись петь, развлекаться. Старики и люди среднего возраста расположились подальше от шумной молодежи, вели степенные разговоры, вспоминали былое и советовались о будущем.
Кутуйан был возле старших. Игры играми, но ему больше хотелось послушать, о чем говорят люди знающие. Ведь за эти годы столько произошло перемен — все по-новому. Новые порядки, даже деньги новые. На равнине, в Сокулуке, одна полость, в горах — другая. Войдет ли племя кунту в одну из них или разделится?
Новые порядки, новые законы, да только по-прежнему в адешних местах власть у Байтика, всех он подмял под себя, и уездный начальник пляшет под его дудку.
Базаркул да и все баи и манапы кунту нынче думали о Бинтике по-иному. Как говорится, ворон ворону глаз не вы- | моет, а иначе — свой своему поневоле брат, так вот думалось им, что, забыв прежние счеты, он их встретит. Конечно, нечего ждать, чтобы выслал он навстречу всадников на «их конях, чтобы возвращение кунту приветствовали м улыканты игрой на зурнах и карнаях,— не такой он человек.
Но хоть бы кого-то выслал хоть бы передал с посланцами свое «добро пожаловать». Ничего подобного. Байтик не проявил к событию ни малейшего внимания — вернулись, не вернулись, слышал он об этом или нет, ничего не известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37