Если бы мы жили вместе, я бы так о тебе заботилась!
Он посмотрел на нее с ласковым укором:
— Опять Елена написала?.. Говори, родная, что у тебя там на душе.
Лицо ее вдруг порозовело от волнения и решимости.
— Алешенька, извини, но я так не могу больше. Ты часто уезжаешь, а я даже не смею спросить в полку, где ты. Кто я тебе, как назовусь?.. Устала и отвечать на глупые вопросы, почему занимаю твою квартиру, а ты живешь отдельно. Я уже не говорю о прочем.
Он погладил ее по худенькому плечу, вздохнул и качал:
— Честно признаться, меня пугает семейная жизнь после того, как женился мой товарищ по училищу. Дружил он с девушкой — водой не разольешь, а едва расписались— тут и началось! Ссоры, оскорбления, дошло до измены. Боже мой, что мне однажды довелось увидеть и услышать! До сих пор холодом окатывает, как подумаю.— Он помолчал, вспоминая.— Я тогда собрался в отпуск и получил от товарища телеграмму: срочно приезжай. Попал к ним как раз в тот день, когда они подали на развод, делили мебель и вещи... Все это не передать никакими словами.
— Не у всех же так складывается,— возразила она.
— Это понятно. Но зачем нам спешить?.. Вот я пришел к тебе, и у нас праздник, какой другим во сне не снится. Конечно, мы с тобой чаще расстаемся, зато не знаем, что такое семейные неурядицы. И у нас такие встречи, которым позавидуют самые счастливые женатики. Ну как, убедил?
Аня промолчала. Он принялся было за еду, но отложил вилку.
— Тебе хочется еще что-то сказать?
— Извини, Алешенька,— тихо и не совсем уверенно отозвалась она.— Может, я и не права... Но мне все-таки кажется, что счастье — не только праздничные булки, но и черный хлеб на каждый день. Пусть иной раз черствый, горький, но хлеб.
Он глянул на нее озадаченно.
— Не совсем понимаю тебя...
— Что ж тут не понимать? — Голос ее обрел силу и убежденность.— Вот ты говоришь, что счастье — в радости встреч. А мне оно видится в заботах о близком человеке... Иной раз купила бы что-то, приготовила, поделилась с тобой мыслью, сомнением, отвела душу в разговоре. А тебя нет рядом — и не хочется ничего делать, ни думать, ни говорить. Все тускнеет, как в дождливый день. И ощущение такое, будто живу я совсем-совсем напрасно.
— Тебе хочется, чтобы мы чаще встречаюсь?
— Мно хочется, чтобы ты был всегда рядом. Всегда, понимаешь?.. Проснусь среди ночи, а в квартире пусто. Нападет какой-то страх, полезут раздумья, и я не могу больше уснуть. Утром встаю разбитая....
— Короче говоря, ты хочешь, чтобы мы жили вместе,— перебил он ее, начиная нервничать.-— Но если мы будем мужем и женой, то ведь я все равно не всегда буду рядом. Я же военный, Аннушка!
— Но будет рядом кто-то, кому нужна моя забота и защита. В нем я буду видеть тебя.—Она выводила черенком вилки на скатерти невидимый узор и не поднимала на него темных, грустных глаз.
Загоров отставил тарелку с недоеденным салатом, тяжело вздохнул.
— Ты хочешь иметь ребенка?
— Да, хочу.
— Что ж, я тебя понимаю. Желание материнства — святое желание. Без него не было бы и нас с тобой.
Он вдруг замолчал, не хотел больше ни пить, ни есть. Поскучневшими глазами смотрел перед собой. Аня пристально глянула на него раз-другой, смуглое лицо сделалось виноватым, расстроенным. Уже не рада была, что завела этот разговор. У нее же мягкий, податливый характер, и она так боится заслужить его неудовольствие.
Однажды он позвонил ей на работу, а у них как раз было собрание. Выслушав объяснение, он обронил до свидания, и повесил трубку. После этого не заходил дней десять... Был бы мужем, не делал бы таких фокусов. Подулся бы да и остыл... Потом, разумеется, у них была радостная встреча. Но пока Аня дождалась этой встречи, у нее изболелась душа.
«Что ж, видать, такова моя участь. Не быть мне коро-левой»,-горько подумала она и погладила его по руке.
— Алешенька, голубчик, ну что с тобой?
Видя, что она так убита его молчаливым неодобрением, он стряхнул с себя насупленность.
— Ничего, это просто так.— И снова взялся за вилку. Она заглядывала ему в глаза, виновато и преданно улыбалась.
— Ты на меня сердишься, правда?.. Ну скажи, сердишься?
— Нет, родная моя,— отвечал он, и это было неправдой. Он действительно сердился. Но сказать ей об этом — значит вовсе обидеть ее и испортить вечер, а он так хорошо начался.
Она все поняла.
— Извини, пожалуйста.— Голос у нее дрогнул.— Никогда больше не буду говорить об этом. Даю тебе слово.
— Но почему же!.. То, что на душе, надо высказывать. Иначе как же? — Он чувствовал, что фальшивит, и не любил себя в эту минуту.— Извини и ты меня... Ты знаешь, я решил посвятить армии всю свою жизнь, без малого остаточка. А служба — ревнивая дама, не терпит соперниц...
Он говорил торопливо, сбивчиво. Слова его звучали как извинение за то, что он рассердился, за то, что сфальшивил.
— Не расстраивайся, Алешенька,— сказала Аня, не дослушав, явно думая о своем.— Может, еще немного винца?
Во взгляде, словах, в каждом ее жесте было беспредельное милосердие. Она простила ему, и у него отлегло от души.
— Спасибо.— Глаза его вдруг оживленно засветились. — А знаешь что? Пойдем-ка сейчас за город, а? Такой прекрасный вечер, а мы сидим и киснем.
— И верно!.. Какой ты молодец! — Она вскочила.— Сейчас оденусь и пойдем. Я быстро...
По асфальтовому раздолью шоссе мотоцикл несся гудящим вихрем. Анатолий и Евгений, оба в зеленых дорожных шлемах, щурились от встречного ветра, обвевавшего их голубой вечерней прохладой. Они радостно улыбались при мысли, что проведут вечер в театре. Вел мотоцикл Русинов.
Солнце заметно поостыло и, клонясь к горизонту, наливалось краснотой. Оно тоже неслось куда-то легко и неслышно. Казалось, сама удача, сказочно щедрая, отправилась вместе с ребятами в веселое путешествие.
Когда выехали на противоположный край широкой лощины, лес начал отступать, точно утомленный бешеной гонкой. Анатолий сбавил газ, притормаживая: впереди повороты, перекресток, постройки... Но лишь ми-новали небольшой городишко, снова увеличили скорость. Оставались позади селения, мелькали автобусные останопки со знакомыми надписями. А впереди из дымки уже вставали строящиеся на окраине огромного
города корпуса нового завода и за пыльной листвой придорожных деревьев проглядывалась сплошная мешанина построек, высоковольтных мачт. Все ближе первые дома, переезды. По тряской брусчатке, вслед за автомобильной суетой, друзья въехали на городские улицы.
Торопились они напрасно. В кассовом зале театра было тоскливо пусто. Невысокая располневшая женщина в сером костюме весело болтала о чем-то с кассиршей. Над окошком приколотый кнопкой висел листочек с надписью: «Билеты проданы».
Лица друзей потускнели от разочарования. Было чертовски обидно, что так глупо рушатся все их замыслы. Русинова почему-то заинтересовала афиша,— вчитывался в нее, изучал.
— Может, перед началом спектакля кто-нибудь придет сдавать билеты? — не терял надежды Евгений.
— Как же, держи карман шире! — буркнул Анатолий, и вдруг лицо его просияло.— А ведь это идея, Женя!
Новенькие желтые полуботинки Русинова зацокали по метлахской плитке, на смуглом лице зажглась самоуверенная, вызывающая ухмылка.
— Позвольте, гражданочка! — попросил он женщину, и привалился к окошку, сказал небрежно: —Тут дядя обещал мне оставить два билетика.
Кассирша из-за стекла глянула на него недоверчиво.
— А кто ваш дядя?
— Народный артист республики Русинов.
— И всего-навсего два билетика? Анатолий осуждающе поморщился.
— Нам больше и не надо. Так, Жень?
Евгений стоял за его плечами сам не свой: не ожидал, что товарищ выкинет такой номер. Кассирша крутнула головой, спросила:
— И вы уверены, что дядя позаботился о вас?
— А как же? По-родственному.
— А может, нет?
Кажется, она затеяла игру, в конце которой намеревалась ловко изловить прыткого лейтенанта. А он будто и не замечал ее маневра, шел напролом.
— Должен оставить. Я же недавно звонил ему домой...
— Борис Петрович уже больше часа в театре!
Евгений видел, как насмешливо оглядывает их полная женщина, и ему стало не по себе. Между тем Анатолий начинал «показывать характер».
— А недавно — это разве пять минут?.. Часа полтора у. прошло с того момента, как я говорил с ним. А чтобы вы не сомневались... вот!
Достав из кармана удостоверение личности и раскрыв его, сунул в окошко («Что, поймала?»). Поскольку б документе было четко написано, что предъявитель его — Русинов Анатолий Михайлович, кассирша погасила усмешку, подняла телефонную трубку.
— Сейчас узнаем. Мне Борис Петрович ничего не говорил о вас.
«Этого только не хватало!» — сгорал от стыда Евгений. Его даже повело всего. А кассирша уже говорила с кем-то.
— Зиночка!.. Попроси, пожалуйста, Бориса Петровича... Да-да, я жду у телефона.— Она кинула взгляд на лейтенантов.— Сейчас спросим у самого...
Минуты три тянулось напряженное ожидание. За это время, обезопасив себя шаловливым смехом, можно было спокойно уйти. Евгений даже отступил на два шага, подавая другу спасительный знак.
За окошком снова говорили:
— Борис Петрович?.. Извините, что беспокою... Здесь, около кассы, ваш племянник... Офицер Русинов... Говорит, что вы ему обещали на сегодня два билета... С трудом... Ну хорошо, сделаю.
Все это время, пока кассирша говорила с народным артистом, лейтенанты стояли в оцепенении. Но вот она кинула трубку. Смущенная и заметно порозовевшая, начала искать что-то. Тут же, как ни странно, подала билеты.
Анатолий расплатился. Глаза его горели насмешливым огнем.
— Вот так! — ухмыльнулся он и победно сунул билеты в карман.— Потопали, Женя!
На улице он облегченно вздохнул, позел плечами, расслабляясь. Коротко рассмеялся.
- Вот и отделали Пенелопу!.. Однако жарко в этом предбаннике.
Гений неодобрительно покачал головой.
— Слушай, Толик, мы могли капитально влипнуть!.. Не понимаю, как ты мог решиться на глупый фарс?
— Велика беда! Крутнулись бы и пошли прочь. Кто знает нас, лейтенантов безвестных?
— А если актер и в самом деле заказывал для кого-то билеты? Вот наделаем шороху, когда увидят, что пришли совсем не те.
— Исключено. Спектакль — не именины. Старик все понял и быстренько сориентировался. Актер все же!.. Не каждый день обращаются к нему однофамильцы, понимать надо. Психология — штука тонкая.
Товарищ неодобрительно покосился на него.
— Тоже мне психолог!.. Ты хоть видел актера Руси-нова?
— Да только что... на афише,— хохотнул Анатолий беспечно и посмотрел на часы.— Вовремя управились, так что еще успеем и перекусить до начала спектакля. Пошли!
Прозвенел третий звонок. Не оглядываясь по сторонам и не поднимая глаз, лейтенанты прошли в зрительный зал, разыскали свои места. В просторном, сверкающем огнями помещении было шумно, людно, суетливо. Почти в каждом ряду то садились, то вставали, пропуская опоздавших.
Плавно тускнея, померк свет, заиграло разноцветье юпитеров, по затихшему залу тугой волной прошлась музыка. И вниманием зрителей завладела сцена. А на ней — пожилой заслуженный генерал встречает приехавшего в отпуск сына-капитана, у которого вышла неприятность по службе и который не знает, как теперь быть...
За развивающимися на сцене событиями друзья следили с большим интересом, и первый акт показался им удивительно коротким. В антракте, едва они поднялись со своих мест, к ним подошла миловидная женщина с темными глазами. Спросила, слегка грассируя:
— Простите, кто из вас Русинов? Анатолий живо глянул на нее, отозвался.
— Борис Петрович очень просит вас задержаться после спектакля. Ему хотелось бы повидаться с вами.
Второй акт спектакля Евгению показался гораздо длиннее. Но отзвучали аплодисменты, опустился занавес, . на минуту снова стало шумно и людно. Когда зал и фойе покинули последние зрители, к лейтенантам подошел Борис Петрович. Рослый, представительный, он улыбался сдержанно, несколько озадаченно. У него крепкая блестящая лысина, прищуренные с лукавинкой глаза. Нос по-ястребиному, чуть загнут вниз, губы крупноватые, подбородок волевой.
Он только что снял генеральский мундир своего героя, и было как-то непривычно видеть его в светлосером костюме.
— Здравствуйте, племянники! — устало произнес актер, и вокруг карих глаз стрельнули лучинки морщинок.— Так кто из вас Русинов?
Смущенному Анатолию снова пришлось назваться. Борис Петрович подал ему руку, пошутил:
— А вы не из цыган?.. Вон какой черный.
— Может, и из цыган,— отвечал парень, смеясь.— 51 своей родословной дальше деда не помню.
Актер тоже усмехнулся.
— Оригинальный способ проникновения в театр избрали вы! Я даже растерялся вначале. Думаю, откуда у меня племянник? Старший брат, как ушел на фронт, так и не вернулся. Никакого потомства он не оставлял. Младший — безнадежный холостяк. Но кто знает, может, какие-то грехи молодости открылись!..
— Да нет, Борис Петрович, мы однофамильцы.
— Значит, племянник вы липовый?.. Просто хотелось попасть в театр. Понятно... Нехорошо, конечно, но в сообразительности вам не откажешь.
Актер был заметно огорчен, и Анатолию стало неловко.
— А что было делать?.. Очень хотелось попасть в театр, а билетов в кассе нет, возвращайся не солоно хлебавши.
— Разговариваете вы по-нашенски, по-уральски,— задумчиво заметил Борис Петрович. — И фамилия Русинов не часто встречается.
— У нас Русиновых—дворов пятнадцать. И деревня — Русиновка.
— Уж не в Оренбуржье ли? - Так точно, там.
Борис Петрович внезапно изменился в лице, завол-новался.
— Постой, постой, парень! А ты ничего не путаешь?.. Я ведь тоже из той самой Русиновки!—Он привлек лейтенанта к себе, заглянул ему в глаза. — Милый ты мой мальчик! Да я не только племянником — сыном тебя готов назвать. Встреча-то какая;.. С войны не был в родных краях, а тут — земляк, односельчанин!.. Постойте, что-то вы проговорились, будто отмотали на мотоцикле энное количество километрое? -— Да, больше полсотки.
— И что же, сейчас назад?
— Так нам это не впервые,— отвечал Анатолий.
— Зачем же отправляться в путь на ночь глядя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42