С чего бы это, Женя? — грустно молвил Анатолий.
— Не суйся, куда не просят, не будь затычкой в каждой посудине, и я не стану так смотреть на тебя.
— Такой уж у меня характер.
— Ха-ра-а-ктер!.. Знаю я твой характер.— Губы у Евгения подергивались, голос пасмурно подрагивал.— Твой воинственный оптимизм давно набил мне оскомину. Ты паровоз: шпаришь по накатанным рельсам уставов, и не свернешь ни направо, ни налево. Все правильно, ничего не скажешь, да только уж очень прямо. Это не по мне. Я люблю простор, полет на крыльях мечты и высокого чувства.
Он говорил долго, и злобное торжество блестело в глазах; ему казалось, что он высказывает это не одному Русинову, а всем им, таким. Товарищ не перебивал его. Он размышлял о чем-то, постукивая ладонью о спинку кровати, иногда изумленно, ухмылисто поглядывая на краснобая. Вдруг прервал его:
— Ты можешь без треска?
— Что ты имеешь в виду?
— Полет мечты, высокие чувства. Все это, как говорил еще старик Базаров, молодая смелость да молодой задор. И ни одна твоя декларация не идет дальше благородного кипения. Дела, милочка, нужны, дела! Ежели тебе хочется красиво вещать, то и поступай соответственно. Что ты говорил, когда принимал танки?., Грозная боевая техника, оправдаем высокое доверие. Насулил, наобещал. А что на деле? Танк тебе очень даже нравится, когда после марша ложишься на теплые жалюзи спать.
— Болтай, болтай...
— Я не болтаю — я тебе спасительные слова подаю, Заблудился ты, как потерявший хозяина щенок, среди шумной улицы. А едва тебе намекаешь на это, начинаешь пускать пыль в глаза... Эх, Женька, Женька, пропадешь ты ни за что!
— Откуда такие странные выводы?
— Откуда же, как не из наблюдений за тобой! Сам ведь рассказывал, что в детстве увлекался рисованием. Тебя нахваливали, видели в тебе одаренного художника, а ты взял и объегорил всех,— бросил рисование. Зажегся театром, пошел в самодеятельную студию — тоже скоро выстудился. В училище походил со мной месяца полтора на тренировки в секцию самбо, и бросил... Ты и училище хотел бросить, когда узнал, что
Светлана вышла замуж. Твоей матери и мне стоило немалого труда, чтобы удержать тебя. Теперь снова за старое.
— Глупости ты несешь,— отмахнулся Евгений.— Все это твои фантазих, не больше... Я твердо убежден, что тогда вы только навредили мне. Но теперь я исправлю роковую ошибку.
— Да хватит уже деклараций, Женя! Возомнил ты о себе шибко, а ретивости в деле — кот наплакал. Отсюда все твои беды и метания.
— Пусть метания... А ты не лезь не в свое дело! Хочется тебе служить — служи, командуй ротой. И не мешай мне спокойно уволиться.
— Слушай, Женя, у тебя психика без обратной связи.
— Как это понимать?
— А так: ты подаешь сигналы бедствия, а сам не принимаешь сигналов от тех, кто идет тебе на помощь.
— Гениально! — насмешливо воскликнул Евгений.— Ты подумай только... родился новый термин «психика без обратной связи».
— Положим, не очень новый. Если б ты читал не одни лишь романы, то давно бы наткнулся на него.
— А все-таки гениально!.. Долго ли я был объектом твоего изучения, прежде чем ты сделал это поразительное открытие?
Анатолий не обращал внимания на язвительные слова товарища. Очевидно, тот внушал ему сейчас лишь сожаление. Нимало не смущаясь его издевками, продолжал тем же тоном.
— И еще — у тебя явно барахлит тормозная система. Не мешало бы кое-что подрегулировать.
— Уже целый комплекс! А может, ты в самом деле стоишь на пороге новых открытий в области психологии?
Русинову надоело бессмысленное пикирование: со вздохом сожаления махнул рукой, надел фуражку и направился к двери. Однако у порога остановился.
— А ты все-таки не спеши отворачиваться от службы. Между прочим, она еще и кормит тебя. Сегодня как раз получка. И получка довольно солидная. Иные завидуют.
— Уходя, уходи.
— Уйду, не переживай.— Постояв, Анатолий сказал озабоченно: — Вот что, Женя, я сейчас в город, задержусь там часика на полтора. Если спросят, скажешь: пошел навестить Микульского. Что-то прихворнул старик.— И скрылся за дверью.
«Может и к лучшему, что Толька забрал рапорт у командира?» — вздыхал Евгений, отяжеленный раздумьем. Посидев еще, он поднялся, надел мундир. Да, все-таки надо идти на службу.
Полковник Одинцов не любил уклоняться от принятых решений. Определив на пятницу собрание молодых офицеров, стал готовиться. Доклад намерен был сделать сам. После него выступят секретарь комитета комсомола, передовые командиры взводов и рот, по-деловому обсудят важный вопрос.
После обеда в четверг он набросал тезисы речи. Обдумав их, позвал Чугуева, чтобы посоветоваться по некоторым скользким пунктам. Особенно беспокоил первый из них: об отсрочке присвоения очередного воинского звания.
Едва они с темноусым замполитом начали разговор, как раздался телефонный звонок. На проводе был командир.
— Добрый день, Георгий Петрович! — зарокотал в трубке его голос.— Вот, брат, какие дела: в штабе округа освобождается солидная должность. Мне только что звонил первый заместитель командующего войсками округа. Спрашивал, нет ли на примете подходящего мужика. Я рекомендовал тебя, соответственно подсахарил...
Одинцов скривился, обронил с шутливым упреком.
— Семен Максимович!..
— Ничего, аванс отработаешь... Так вот, замкоман-дущего сказал: именно такой помощник ему и нужен — деловой, с опытом и хваткой. Он тебя знает, приказал завтра к шестнадцати ноль-ноль быть у него на беседе. Мужик он проницательный, неискренность сразу заметит. Ты уж не подводи меня. Понял?
— Подумать надо, Семен Максимович.
— Тут не думать надо, а поскорее соглашаться. Я тебе открою один секрет: там через некоторое время освобождается должность. И заместителю командующего нужен такой помощник, который впоследствии будет назначен на эту должность. Так что соглашайся!
— Ладно, уговорили! Спасибо, Семен Максимович.
— Что, на сей раз не станешь упрямиться?
— Хорошо. Такая перспектива мне подходит.
Одинцова радовало новое предложение. И не столько потому, что открывается широкая стезя, сколько потому, что он будет занят любимым делом, привычными заботами, выездами на полигоны. И с родной частью не порвутся связи, и свой полк можно навещать...
Он почувствовал тревожное волнение, как перед дальней дорогой. Вот и определилась его судьба на завершающем этапе службы. Поработает еще, сколько сможет, а там, как говорится, что бог даст...
— Спасибо! — еще раз поблагодарил он генерала Маренникова.— Правда, завтра нарушаются кое-какие планы...
— Не без того, братец! Что же ты хотел, и повышение получить, и от родного полка не оторваться?.. Сманеврируй. Толковых людей тебе не занимать.
— Да что-нибудь придумаем... Наметили на завтра собрание.
— Вот еще что, Георгий Петрович!—неожиданно перебил его генерал.— Уезжая, назначь временно исполняющего обязанности командира полка. И непременно такого человека, который сменит тебя. Понял?.. Мало ли что! Нам «варяги» не нужны, своих нужно выдвигать...
— Все понятно, Семен Максимович.
— Предварительно не доложишь на кого можно положиться?
— Настроен на третьего.
— Ага, знаю!.. Но ты же говорил, что с перехлестами он!
— Перехлесты отсечем, и будет как раз то, что надо.
— Подумай, у тебя еще ночь впереди. Вопросы есть?
— Они, конечно, есть, да потерпят.
— До завтра. Жду к обеду. Пока!
На лице полковника была задумчивая, светлая улыбка, когда он опускал на рычаг трубку, говоря Чугуеву:
— Поступила вводная от командира: завтра в округ на беседу.
— Добил он все же вас! — рассмеялся замполит.— Куда сватают-то?
— Помощником замкомандующего округа. Как раз по мне работа...
— О, так знатно! Глядишь, года через полтора заявитесь генералом, будете давать ценные указания.
— Не все же в полковниках ходить,— отшутился Одинцов.
Он испытывал чувство гордости: приятно сознавать, что в глазах сослуживцев не меркнет твой авторитет, что ты и дальше будешь причастен к их делам.
— Но как теперь быть с докладом? Собрание уже намечено...
— Доклад мог бы сделать и я — с тезисами знаком,— проговорил Чугуев.— Да ведь не в этом загвоздка.
Георгий Петрович внимательно глянул на него.
— Понял, понял, комиссар... Да, ты прав.
Уловив мысль замполита, Одинцов и сам подумал, что Загорову не провести собрания, как надо: и офицер из его батальона, и в конфликте они... Нет, лучше не рисковать. Открылась дверь, вошел Русинов. Вид у него был встревоженный, невеселый. Не успел он доложить, как Одинцов спросил:
— Что случилось? Русинов виновато вздохнул.
— Извините, товарищ полковник, но я вчера наврал вам. Не просил меня Дремин забирать у вас его рапорт.
Одинцов не знал, сердиться на него или нет. Вчера искренне поверил ему, будто Дремин сожалеет о своем необдуманном поступке (да и хотелось верить), и вернул рапорт Русинову, которого вызывал к себе для разговора.
— Значит, опять инициатива?
— Я думал, что поговорю с ним как друг, и все переменится к лучшему.
— И что же?
— Ни в какую!.. Дело гораздо хуже, чем я предполагал.
С минуту все трое молчали.
— Вот видишь, комиссар, еще одна поправка к докладу,— хмурился Одинцов.— Но что нам делать с инициатором?
— Так ведь он хотел как лучше.
Полковник был явно встревожен новым осложнением дело Дремина.
— Ладно, Русинов, мы подумаем над тем, что ты сообщил. Но я когда-нибудь взгрею тебя по пятое число, чтобы не повадно было врать. Можешь идти.
Ротный, видимо, не спешил — стоял в каком-то трудном раздумьи.
— Товарищ полковник, хочу еще сказать... Когда Дремина посылали за фильмами на базу, он заезжал к Русиновым, и девушка влепила ему пощечину. Это и сбило его с ног. Отец Лены говорит, что сцена вышла драматическая.
В кабинете установилась тишина.
— Еще новость! — обронил Одинцов и переглянулся с замполитом.— Но Дремин мог просто снахальничать, и заслуженно получил плюху!
— Нет, товарищ полковник. Друга я знаю: он так не поступит.
— Мда, плохи дела,— расстроился Георгий Петрович.— Мне теперь все понятно, но как быть, не знаю.
— Очевидно, надо вообще отложить собрание,— заметил Чугуев.— Оно может дать минусовый результат. Кончится новым рапортом.
— Если бы рапортом! — Комполка обратился к ротному: — Спросить хочу, Русинов. Может, Дремин, и в самом деле совершил промах, став офицером? Может, у него какое-то иное призвание?
— Да нет, товарищ полковник. Кабы он имел другое призвание, это было бы замечено. Его мать и дядя — люди образованные, чуткие, помогли бы ему, Евгений мечтал стать офицером.
Одинцов достал папиросу, начал разминать ее.
— А командир из него со временем мог бы выйти неплохой... Неглупый, образованный, физически развит, Я в людях толк знаю. Ему лишь перешагнуть ступеньку взводного, а там пойдет.
— Я тоже так думаю,— произнес Русинов.— Правда, у него один брачок. Парень он с винтиком: чуть чего — р-раз и выкрутился.
Командир полка невольно усмехнулся. Полистав личное дело Дремина, написал на листке несколько слов и подал лейтенанту.
— Дежурному по части: немедленно передать по назначению.
Анатолий быстро вышел, довольный тем, что отделался легким испугом. Ему влетело бы, и крепко, если бы Евгений принес новый рапорт.
Когда за ним закрылась дверь, полковник проговорил отцовским, потеплевшим голосом: — Ох, Русинов, Русинов! Башковитый парень, и шустрый, как метла. Нравится он мне. Перспективный офицер...
— Да, офицер, что надо,— задумчиво молвил Чугуев.— А ведь он только что удержал нас от большой неприятности. Люди с винтиками в тяжелую минуту выкручиваются иной раз так, что хуже не придумаешь.
— Все верно, все верно.— Одинцов досадливо припечатал ладонь к столу.— Опять Загоров кашу заварил! Вот же закоперщик... Ну ничего, я с ним сочтусь по-свойски. Хоть и сказано, что быть ему моим преемником, это дело можно еще переиграть. Как ты считаешь?
Замполит отвечал не сразу, боясь поспешных выводов, боясь ошибки. Конечно, проще заявить, что он не видит в Загорове ничего, кроме честолюбивых устремлений да перехлестов, о которых говорено довольно. Но ведь это будет неправда! В Загорове с избытком огня и энергии, чтобы достойно продолжать начатое...
Василий Нилович глянул прямо и открыто.
— Я так думаю: закрывать ему дорогу не надо. В нем есть то, что необходимо боевому командиру. Но и вывихи его нельзя оставлять. Вправьте ему мозги — вы умеете это делать, — и пусть он засучает рукава.
— Ладно, быть по сему. Передай Загорову, чтобы зашел ко мне. Да скажи дежурному по штабу: пусть пока никто не заглядывает в кабинет и не звонят.
Все, что говорил и делал полковник Одинцов, он делал и говорил предельно обдуманно, как бы заранее предвосхищая тот результат, какого хотел добиться. А как сегодня? Добьется ли он того, что хотел бы видеть в своем преемнике? Этот вопрос не на шутку занимав его.
Вскоре зашел Загоров, стройный, подтянутый. И полковник невольно залюбовался им. Подал руку, здороваясь. Указал на стул у окна. Присел и сам за свой стол.
— Так вот, комбат, недоволен я опять тобой,—начал он и, видя, как у Загорова вскинулись серые глаза, как он расстроился и замер, хмуро подумал: «Эк болезненно воспринимает накачки!.. Ну да лучше пусть болезненно, чем равнодушно».
— Я сделал что-то не так? — спросил майор. Голос его звучал натянуто и даже обиженно. Он же так старается!
— У тебя вновь появились рецидивы старой болезни.
— Она забыта, товарищ полковник! — искренне отвечал Загоров. Это был хороший признак: значит, хочет избавиться от недостатка.
— Увы, и я так считал. Но вот стычка с Дреминым показывает, что ты еще рубишь с плеча.
— Он хоть кого выведет из терпения!.. Конечно, мы сделали его таким: все берегли, отличали —и вырастили изнеженную барышню.
Недовольство и злость отразились на сухощавом лице комбата. И это не понравилось Одинцову, но он пока молчал.
— Сам Дремин не сделал ни шагу вперед,— продолжал майор.— Классность по вождению не повысил, многие нормативы выполняет с трудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42