Одна хорошая и две посредственных оценки, конечно же, не удовлетворили командира роты.
— Как чувствуют себя ваши наводчики? — пасмурно спросил он.
— Да так же, товарищ капитан... Если бы видимость была хоть немного лучше. А то едешь будто с завязанными глазами.
— Где ее взять, лучшую погоду?.. Давайте очередную смену.
Приходько вернулся на вышку, а Евгений поспешил к своим наводчикам. Он сказал им все, что нужно — прицел ни в коем случае не увеличивать! — и отправил к ганкам. Пока солдаты загружали боеприпасы, у него нарастало волнение. Прозвучавшая из динамиков команда «К бою!» заставила его встрепенуться.
Пятьдесятпятки он провожал почти в паническом настроении. Почудилось, будто туман стал плотнее, и дождь гуще моросит, а избитые дорожки совсем залиты водой. «Разве это дело? — обреченно стонало в нем.— Только двинулись машины, а их уже плохо видно...»
Гул двигателей удалялся и глох. Вот грохнули пушки. Взводный глянул на хронометр, который держал в руке. Стрелка неумолимо приближалась к отметке, сигнализировавшей об отведенном времени. Пробежит еще несколько секунд, и мишени опустятся, ничто не задержит их и на одно лишнее мгновение.
Второй раз ударили два орудия, а по третьему выстрелу вообще никто не сделал. Значит, не успели... Отзвучали пулеметные очереди, и танки повернули назад. И чем слышнее становился их рокот, тем тревожнее было на душе у Евгения. Неумолимое приближалось.
Ожили динамики. Оператор сообщил результаты стрельбы:
— Первый экипаж: цель номер один — ноль, цель номер два — ноль...
— Одни ноли!—ужаснулся лейтенант. Он готов был провалиться на месте, сбежать. Однако земля, хоть и раскисшая от дождя, не разверзалась. И бежать было некуда. Внезапно в нем вспыхнуло озлобление — на себя, на подчиненных, на противную погоду и майора Загорова, не отложившего стрельбы.
Едва пятьдесятпятки остановились на исходном, а экипажи вышли, он разъяренно подбежал к ним и взорвался:
— Шляпы! Бездарные мазилы!.. Ни одного попадания из орудий. Позор!
Наводчики не поднимали глаз. Только чернобровый горец ефрейтор Хаджимуратов рассудительно буркнул:
— Что мазилы?.. Как научен, так и стреляем.
— Как научен... Неужели не можете поразворотли-вей ворочаться у прицелов?.. Мало тренировали вас, да? Теперь ночью буду поднимать.
Выкричавшись, он взял себя в руки, повел экипажи к вышке. Приходько выслушал доклады наводчиков с окаменевшим лицом, обронил всего одно слово «плохо». Затем пригласил взводного к комбату.
Первым, кого увидел Евгений в огневом классе, был Загоров. Его ожесточенно-злое, расстроенное лицо не предвещало ничего доброго. «Сейчас начнутся казни египетские»,— затосковал лейтенант.
— Товарищ майор, наводчики второго взвода,.. Комбаг остановил его презрительным жестом.
— Не надо докладывать, Дремин. Не о чем.
Загоров с минуту молчал, сдерживая себя, чтобы не сорваться. А когда заговорил, голос его звучал сухо, уязвляюще:
— Тоже мне танкисты! Из трех целей поражают одну, да и то пулеметную. А кто пушечные будет бить?.. Почему так плохо стреляют ваши наводчики, лейтенант Дремин?
— Но совершенно же нет видимости, товарищ майор!— попробовал оправдаться Евгений.— Маячит что-то серое в тумане...
— Вот и надо без промаха бить в это серое. Во время войны это наверняка будет вражеский танк, орудие...
— Может, туман идет волнами? — вступился за взводного Приходько.— Мишени сливаются с мутью, не разглядишь. Бывает и такое.
Комбат наэлектризованно повернулся к нему.
— Бывает, и корова летает... Они же стреляли! Стреляли. Значит, видели цель! Не могли же лупить в белый свет, как в копеечку.
Евгений был сам не свой, весь вспотел от волнения.
— Разрешите объяснить, товарищ майор,— попросил он.
— Не нужно объяснять, товарищ лейтенант.— Загоров все больше выходил из себя, и теперь его не могли остановить никакие доводы.— Не надо меня обхаживать, как неразумную девицу. Я не с луны свалился на должность комбата. Два года ходил взводным, да три — ротным, да академию закончил. И знаю всю эту кибернетику, как таблицу умножения. Растерялись ваши наводчики, потому что плохо обучены. Начали суетиться, потеряли время — отсюда и промахи. Или вы что-то иное хотели сказать?
Евгений смотрел на жесткий, дергающийся рот комбата, и внутри у него напрягалось что-то протестующее, злое. Когда его распекали вот так грубо, прилюдно, он терял контроль над собой. И сейчас, пожав плечами, вызывающе обронил.
— Я бы сказал, да что толку!
Загоров вопросительно уставился на него. — Я вас не понимаю, товарищ лейтенант.
— Л что тут не понимать? Я весь перед вами. «Ему не нравится, что я намекаю на его дурь! Ну и пусть. Это я на высотке тогда молчал. А тут не буду.
Ишь раскипятился!» — негодовал Евгений, глядя в сузившиеся, жгучие глаза комбата.
— Товарищ Дремин!.. Вы разговариваете со старшим по званию в неподобающем тоне, и я вынужден сделать вам замечание.— Загоров снова взял себя в руки, кинул капитану Приходько.— Заряжающего и механика! Сейчас сам все проверю.
И оглушительно хлопнул дощатой дверью. Евгения душила обида и злость. Но что он мог поделать? Оправданий у него не было.
— Тут проверяй не проверяй, а оценку рота получит низкую,— роптал ротный.— Это как пить дать... Идите, Дремин, выделите комбату механика и заряжающего.
Орудийные раскаты подхлеснули Русинова. Он со своими людьми начал как бы генеральную репетицию, чтобы они перевалили через барьер волнения. Не спрашивал больше ни механиков, как плавно остановить машину, ни заряжающих, что делать, если после выстрела не открывается затвор орудия, он теперь занялся наводчиками, поскольку основное зависело от них.
Русинов обладал цепкой хваткой: как бы ни было тяжело в учении, не опускал рук и не делал поблажек ни себе, ни подчиненным. Любознательный, напористый, он, казалось, только того и ждал, чтобы ему доверили служить, командовать людьми. В этом смуглом оренбургском парне было немало первозданной силы, безоглядной уверенности. К тому же он был, как говорится, человеком себе на уме: докапывался до таких истин, о которых иные и не помышляли.
Вот и сейчас он не терял времени даром. Ведь перед стрельбой упражнять глаз и руки наводчика уже поздно, а закрепить его уверенность в себе, мобилизовать сознание — крайне важно. Значит, нужно потренировать память.
— Итак мы установили, что видимость сегодня — двести метров,— сказал он.— Исходя из этого и надо ставить прицел. Ни в коем случае не больше! Пусть никакие сомнения не грызут вас. Усекли?..
Произнесенное с юмором, любимое словечко командира роты вызвало у танкистов улыбки (хорошее настроение тоже не помешает!). Анатолий извлек из кармана секундомер и дал вводную Ванясову. Свежее, румяное лицо наводчика сразу стало сосредоточенным и строгим. Он не сводил голубых своих глаз с командира взвода: ему доставляло удовольствие наблюдать за энергичным лейтенантом.
Наводчик в строгой последовательности излагал все то, что будет делать в момент стрельбы. И это, естественно, оправдает себя. Ведь человек, собираясь совершить что-либо, требующее точности и пунктуальности, вольно или невольно воспроизводит в мыслях порядок предстоящей операции.
Был тут и еще один положительный фактор. Поскольку ограничивалось время, то наводчик и спешил, и волновался, и этим как бы предварял беспокойное ожидание решающего момента.
Едва отзвучали последние слова, Русинов остановил хронометр.
— Семнадцать секунд. Молодец!.. А ну, кто хочет его обогнать?
И Адушкин, и Колесса, и другие укладывались в шестнадцать и даже в пятнадцать секунд. Ни сам Русинов, ни его подчиненные не сомневались, что совершают нужное дело. Человек, четко выразивший словами то, что ему следует предпринять, станет работать осмысленно. Сообразительность танкисту — не помеха.
— Очень хорошо! — удовлетворенно сказал взводный, проверив каждого из подчиненных по два раза.— Теперь проделайте то же самое самостоятельно и без спешки.
Когда сообщили плачевные результаты срельбы первого взвода, Анатолий сразу понял, что друг попал в беду, невольно глянул в сторону полигонной вышки. Танкисты тоже насторожились.
— Что ж это, товарищ лейтенант? — спросил Колес-сп, веснущатый ладный парень; на лице его недоуменно-растерянное выражение.— Готовимся, готовимся, а потом вот так объявят...
— Не объявят,— заверил его взводный.— При такой видимости — спасение в быстром темпе стрельбы, а они замешкались.— Помолчав, он бодро закончил:—У нас все предусмотрено, так что от мишеней только щепки
полетят...
Он знал, что сказать в данном случае, и знал Ко-лессу. У парня одна особенность: перед стрельбами очень волнуется, высказывает свои опасения вслух. А еще любит, когда заверяют, что все будет хорошо. Это успокаивает его.
Приказав Адушкину оставаться с людьми, Анатолий поспешил к вышке. Ему не давали покоя сомнения. «Неужели так сложно сегодня попасть в мишень?..» Подходя, услышал снова прозвучавшую команду «Вперед!» Однако с исходного двинулся лишь один танк. Два других стояли на месте. Это еще больше озадачило его.
В самых дверях столкнулся с Евгением,— у того было обреченное, печальное выражение лица.
— Что случилось, Женя?
— Трескучий завал!.. Мои наводчики не поразили ни одной пушечной цели. Загоров двинул сам проверять дорожку.
— Как думаешь, что он решит?
— Отложит стрельбы, что еще. Не захочет же, чтобы лучшая рота с треском провалилась.— Евгений вдруг рубанул воздух кулаком.— А все-таки досадно! Наводчики у прицелов, точно слепые котята...
— А я тебе говорил, больше потей на тренировках! Не прислушался ты к моему слову,— заметил Анатолий.
Товарищ глянул на него недружелюбно.
— Давать советы все мастера. Посмотрел бы я, что бы ты делал с моими дуботолами. Только и знают, что дремать на занятиях.
— Ребята у тебя боевые. Все зависит от того, как заниматься с ними. А как ты делаешь? «Сейчас рассмотрим принцип работы стабилизатора...» Целый час толкуешь о каждом проводничке. Зачем такой академизм? Солдаты все это в учебном слышали, и им скучно...
— Да перестань, Толька! — раздраженно оборвал его Евгений.— Загоров вкручивал мозги, теперь ты. Ему я уже дал отповедь.
— Дело твое. Но с отповедями поосторожнее, а то нарвешься на неприятность. У комбата норов — не дотронься.
— А, плевать!..
Грохнул орудийный выстрел, за ним — второй. Третьего не последовало. Загоров тоже не рассчитал время.
— Вот видишь! — воскликнул Евгений.— И комбат-партачит.
Отстучала дробь пулеметных очередей, усилился гул идущего назад танка. Объявили результаты заезда: хорошо.
— Стрелять все-таки можно,— обронил Анатолий. Глянув на приунывшего товарища, стал успокаивать его: — Не переживай, все обойдется. В службе ведь, как в атаке: то бежишь, то упадешь. Главное — вставать и бежать дальше.
— С кем бежать-то? — опять сетовал на своих наводчиков Евгений.— Словно сговорились: один мажет, другой...
Выплывший из тумана танк развернулся на исходном и замер. Из люка вынырнул Загоров, решительный, нахмуренный. Соскочил в размешанную грязь, зашагал к вышке. Мимо лейтенантов прошел молча, хлопнул
дверью. Постояв еще под моросящим дождем, друзья тоже зашли в огневой класс. Вскоре комбат и ротный, оба возбужденные, спустились вниз. Как видно, между ними произошел не очень приятный разговор.
— Нет, Василий Григорьевич, это не довод,— воз-разжал Загоров.— Мишени видны, и выполнять упражнение можно.
— Как будто обязательно стрелять в туман! Лучше выбрать другой, более погожий день. Выполняли же упражнения две роты при хорошей погоде, а чем мы хуже?
Сойдя с лестницы, Загоров сказал капитану:
— Я вижу, вы опасаетесь, как бы ваша рота не получила низкую оценку по огню. А я боюсь, как бы она не сгорела в бою, вся, до единого танка!.. Там тоже встретится туман, дым, пыль. К тому же будете стрелять не только вы, но и вас будут лупасить.
- Ну бой—другое дело,— отозвался Приходько.— Там кто кого. А сегодня я просто не вижу причины рисковать.
— Причина есть: готовить людей к войне,— стоял на своем Загоров; вдруг он повернулся к Русинову: — А вы, лейтенант, тоже боитесь стрелять в такую погоду?
— Нет, я не боюсь. Если не сейчас, то когда же еще может командир испытать подчиненных?
— Истинно так!.. Значит, уверены в своих танкистах?
— Как в самом себе... Разрешите стрелять моему взводу!
Евгений был ужасно удивлен и раздосадован. Напряженно-осуждающе смотрел на товарища, словно хотел остановить его взглядом.
Ротный, жуя спичку, сплюнул под ноги, опасливо предупредил:
— Видимость-то неважная. Может, не стоит напрасно снаряды жечь? Не камушки бросаем. Как выстрел, так пара хромовых сапог.
— Тогда не стоит нам быть и командирами! Загоров еще обдумывал что-то. Наконец лицо его
разгладилось.
— Что ж, лейтенант, начинайте! — кинул он.
— Есть, начинать! — И взводный выбежал под дождь. Комбат поднялся наверх, а Приходько все еще медлил, словно решал трудную задачу.
— Тяжелую ношу взвалил на свои плечи Русинов,— заговорил он.— Как думаешь, Дремин, сможет его взвод выполнить упражнение?
— Еще как сможет!
— Хорошо бы, а то роте совсем труба.
Сверху позвал его Загоров, и капитан поднялся по лестнице.
— Русинов на все способен! — зло и расстроенно бормотал Евгений.— Даже друга утопить. Ай да Толик! Не ожидал я...
Сел на табуретку и застыл в неподвижности, обреченно опустив голову. Идти к своим танкистам было крайне стыдно; и оттого, что завалили стрельбу, и оттого, что сорвавшись, накричал на наводчиков. В ушах еще укоризненно звучали слова Хаджимуратова: «Как научен, так и стреляем».
Но такова натура у Евгения,— и знал, что сам виноват в своем позоре, а на скамье подсудимых видел ухватливого приятеля. Что он мог поделать с собой, если нутро протестовало против того, что его обходят? И кто —Русинов!
Евгений ударил кулаком по столу — так муторно было на душе. Не выскочи Толька, и сошло бы с рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42