Служебная карьера у него складывалась удачно. Вскоре после танкового училища получил должность ротного, через три года поступил в академию бронетанковых войск. Из нее прибыл в этот полк на должность командира батальона. И вот уже который год его батальон передовой, взял обязательство стать отлич- ным. Поговаривают, что Петрович — так подчиненные
зовут комбата — первый кандидат в командиры полка, когда уйдет Одинцов. Евгений еще долго думал об услышанном. Во «фронтовой философии», несомненно, что-то было, однако душа не принимала ее... Крутой, крутой человек Петрович! И если он станет командиром полка, то многим придется туго. Тут надо заранее сделать вывод для себя,— размышлял лейтенант, чувствуя, что его одолевает дремота.
Внезапно над полигоном трескуче прокатился удар грома. Налетел ветер, и распахнутые половинки окна задребезжали. «А ведь разобьет их! — забеспокоился Евгений.— Надо закрыть...» Вскочив, он захлопнул окно, опустил шпингалет и снова лег в постель. Натянул поверх простыни одеяло.
В это время кто-то вбежал в общежитие, у Евгения мелькнула догадка: «Это — Толька... Видать, гроза вспугнула!»
А через минуту в дверь проскользнула крупная фигура друга.
— Чего не спишь, Женя? — спросил Русинов.
— Да вот гроза мешает... А ты где задержался?
— Рыбачил с Микульским на озере. Ох, и клюют караси, отбоя нет!
Раздевшись, он забрался под одеяло. Поворочался, укладываясь и подтыкая подушку, облегченно спокойно задышал.
— Слушай, Толя, мне кажется, ты не туда удочки забрасываешь!..
— А-а, ты вон о чем! — рассмеялся товарищ тихо.— Что ж, нравится она мне. Жаль, что замужем...
— Зачем же тогда встревать в интрижку? Ведь это дурно пахнет.
— Ай, чего ты пристал?.. Что, и поговорить уже не смей с женщиной? Не корчи из себя святого. И давай лучше спать.
Из-за шума дождя голоса их еле улавливались. Все еще доносились раскаты грома.
— Святого я из себя не корчу и о женщине мечтаю,— сказал Евгений.— Но о такой, которая бы стала спутницей жизни.
— Я тоже за такую женщину. Если бы она завтра встретилась, то завтра бы и женился на ней. А пока что прикажешь делать?.. Тебе тоже советую не записываться в монахи. Я давно заметил, как поглядывает на тебя официантка Люда.
— Нужна она мне, рыжая! Пусть засматривается на других.
— Напрасно. Может, ей и нужен всего лишь один твой поцелуй, и она потом всю жизнь будет счастливая... Все, спим.
Русинов уронил голову на подушку и затих. Уснул или притворяется?.. Пожалуй, уснул. На бессоницу тут не жалуются.
— Надо и мне спать,— пробормотал Евгений.— Ох, и Толька! Опять чудачество...— шевелил он беззвучно губами, засыпая.
Через неделю танкисты покидали полигон. Проверив, все ли взято, Анатолий Русинов с чемоданом в руке и шинелью под мышкой вышел из пустой уже казармы. Боевые машины выстроены в походную колонну на обочине изъезженной дороги. Танкисты стояли несколько в стороне, на живописной поляне. Разбив-шись на группки, большей частью поэкипажно, судачили о предстоящем отъезде. Вился папиросный дымок, слышались шутки и смех.
День уже давно был в разгаре. С утра парило, и горизонт терялся в дымке. Казалось, плывущие вверху облака рождаются на краю неба и уплывают неведомо куда. Настроение у Русинова было приподнятое. И не только потому, что возвращались в часть,— за прошедшие ночные стрельбы его взвод получил высокую оценку. Тем самым лейтенант вернул расположение к себе старших начальников.
Анатолий имел цепкую крестьянскую натуру, помогавшую его далеким предкам стоически переносить жизненные невзгоды, а ему, их потомку,— тяготы и лишения армейской службы. Причем некоторые трудности, по определению веселых приятелей, он сам себе и создавал, чтобы потом мужественно преодолевать. В полку его считали, несомненно, популярной личностью в том смысле, что о нем можно было рассказать не одну забавную историю.
Ничего, тот промах — уже достояние истории. В будущем Русинов еще не раз покажет себя.
— Толя!
Разгонисто шагая и совершая в мыслях разные геройские дела, он не заметил заведующую столовой Су-лиму, которая хотела что-то сказать. Остановился, весь озаряясь улыбкой. Ее привлекательное, тоже улыбчивое лицо дышало свежестью и лаской. Сияли зеленоватые глаза, подрагивали крутые брови, рдели розовые щеки.
— Добрый день, Люба! — приветствовал ее, пожимая руку; молодым, радостным трепетом наполнилось его тело.— Вы, я вижу, тоже свертываетесь! — И кивнул в сторону убранных палаток, автомашин.
— А что, мы хуже вас, что ли! — задиристо отвечала она, смеясь.
— Когда отъезжаете?
— Как только погрузимся... Собственно, почти все уже на машинах, девушки и шоферы постарались. Теперь бы самую большую палатку еще затянуть — и порядок.
Анатолий видел, что обеденная палатка, свернутая в большой, выше человеческого роста рулон, уже связана, около нее стоит грузовик с открытым бортом.
— Чтобы поднять такой тючок, нужна по меньшей мере аварийная лебедка,— усмехнулся он.
— Обойдемся без лебедки — у нас доска есть. Только откомандируйте нам четырех дюжих молодцов, чтобы помогли шоферам.
— Это можно. Сейчас пришлю вам таких парней, что не только палатку, но и вас в машину подсадят.
— Нечего нас подсаживать,— возразила Люба.— Никто не останется здесь — все хотят домой.
Анатолий смотрел на нее восхищенными, почти влюбленными глазами, ревниво досадуя на то, что она замужем. Пока молчали, между ними, кажется, произошел некий тайный разговор. Парень не понял его значения и, волнуясь, спросил:
— Может, встретимся нынче вечером? Она рассмеялась загадочно и осуждающе:
— Муж прислал письмо: на днях пожалует домой из отпуска. Детей оставил у матери на лето...
— Муж для красивой женщины — не самая романтическая фигура.
— Толя!.. Цур — на крюк. Был грех, сорвались — и хватит.
Он с минуту оторопело смотрел на нее, кающуюся и неуступчивую.
— Чего уставился на меня? Небось, и сам думал о том же.
— На крюк, значит? — растерянно молвил он.— Но почему?
— Нельзя нам встречаться, Толя,— грустно вздохнула она. В голосе и взгляде — ласкающая нежность: нелегко оттолкнуть от себя красивого парня. Однако теперь её волновало что-то другое...
Поняв, что упрашивать бессмысленно, он вдруг спохватился:
— Всего хорошего, Люба! До встречи в нашей гарнизонной столице.
И заспешил к стоящим у дороги танкам. Поставил на корму своей машины чемодан, положил на него шинель. Одетые в танкошлемы и комбинезоны, похожие друг на друга офицеры и прапорщики собрались около командира роты Приходько. Тот лишь недавно получил очередное звание, и подчиненные теперь с особым удовольствием обращались к нему со словами «товарищ капитан». Поговаривали и о том, что в ближайшие месяцы его назначат начальником штаба батальона, и в кругу сослуживцев капитан уже признавался: при нем в органе командования и управления будет соблюдаться железный порядок.
Приходько как бы заранее оглашал свою новую служебную программу, убеждая себя и окружающих, что непременно выполнит ее. Даже бросил курить. Теперь то жевал спичку, то сосал таблетку «табекс», якобы помогающую преодолеть никотиновый голод.
Капитан был крепкого сложения. Коричневые глаза весело смотрели из-под темных бровей. Вот только нос у него не воинственный, а курносый, не импонирующий будущему начальнику штаба. На вид ротному никак не дашь тридцати, хотя этот рубеж он тоже недавно переступил.
С подчиненными Приходько справедлив и приветлив,— они отвечали ему взаимностью. Еще он любил нехитрую шутку, и когда что-либо рассказывал, среди окружающих звучал смех. Вот и сейчас, заметив подошедшего лейтенанта, весело спросил:
— Так что, Русинов, с какой дистанции лучше бить по танкам противника? Вот тут говорят, чтобы кувалдой можно было достать.
Лейтенант лишь вздохнул в ответ.
— Скоро выступаем, товарищ капитан? — спросил он.
— Да вот через полчаса подъедет командир части. Наверное, сам поведет колонну. Большая очень.
На полигоне находились танки двух батальонов, спецмашины, летучки, тягачи.
— Разрешите послать один экипаж к столовой военторга? Просят помочь погрузить на машину большую палатку.
— Тоже нужное дело,— заметил капитан.— Разрешаю.
Русинов подозвал сержанта Адушкина, сказал ему, что нужно сделать, добавив:
— Через десять минут быть на месте.
Забрался в танк, где было тенисто и прохладно, как в блиндаже. Остывшая за ночь броня еще не прогрелась. В люки падал дневной свет. Поставив чемодан внизу, справа от себя, положив на казенник орудия шинель, он опустился на свое сидение, задумался. Вон ведь как все обернулось! Приласкала его любушка-голубушка — и оттолкнула. Замужем она...
Русинов недолго отдавался горестным раздумьям. Рассудив здраво, пришел к выводу, что ничем иным и не могла она утешить его. Жизнь у нее отлажена, как говорится, на мази. Что ей, с мужем разводиться? И ему тоже нечего загадки загадывать. Что из того, что увле-
чен! Не бегать же по пятам за ней, не подкарауливать за углом, чтобы вымолить новую встречу, ведь не мальчишка уже...
Познакомились они прошлой осенью. В тот вечер Анатолий пришел на ужин в военторговскую столовую почти последним. Торопливо проглотил остывшие блинчики со сметаной, запил их стаканом теплого молока и расплатился. На улице шумел дождь, крупный и частый. Выйдя, Анатолий снял с ремешка свернутую в рулончик плащ-накидку, спасительницу от осенней непогоды, раскатал ее, встряхнул, накинул на плечи. И тут увидел, что у крыльца под навесом стоит молодая статная женщина.
— Забуксовали? — спросил он дружелюбно.
— Забуксуешь,— отозвалась она с досадой в голосе.— И откуда он взялся? Только собралась идти — вот тебе, полило на голову. А я по глупости зонт дома забыла.
— Наверное, ненадолго...
Холодные капли зернисто сверкали в свете призрачно-голубых уличных огней, шумели на крыше столовой, хлюпали в желобах. Небо нависало низко и мрачно.
— Да кто его знает! — с сомнением сказала молодица.— Ишь, какой шпарит без передышки. А мне надо срочно домой.
— В таком случае приглашаю к себе под крыло,— джентльменски предложил Анатолий, распахивая плащ-накидку.
— Придется,— согласилась попутчица.
Он укрыл ее полой накидки и повел по шумящей от ливня улице, выспрашивая, как ее зовут и откуда она. Он-де не видел тут таких ладных да пригожих. Женщина весело усмехалась, говоря, что он плохо смотрел. Она здешняя, заведует той самой столовой, в которую он ходит обедать.
— Вот как! — воскликнул Русинов.— А вы, товарищ заведующая, очень молоды для столь солидной должности.
— Вполне возможно.
— Разрешите пригласить вас завтра на танцы в Дом офицеров.
— Я свое оттанцевала. Уже четыре года замужем, двое детей. Старшего лейтенанта Сулиму знаете?
— Как не знать! В соседнем батальоне служит. Значит, он и есть ваш муженек?.. Понятно,— вздохнул Анатолий.
— Что же вы сразу приуныли?
— А чему радоваться?.. Как встретишь касатушку по нраву, так оказывается, что она замужем.
Люба заразительно смеялась, вынуждая попутчика сбиваться с ноги. Дождь захлестывал под плащ-накидку, и им волей-неволей приходилось прижиматься друг к другу.
— Шутник вы! — обронила она.— Как вас зовут? Лишь только он назвался, снова расхохоталась.
— Так это вы зимой хотели увести жену нашего соседа из Дома офицеров?.. О, Русиноз, вы опасный человек!
Он тоже рассмеялся.
— Она же не сказала! Спрашиваю, можно вас проводить? Отвечает, пожалуйста. Я ее под ручку, а тут муж...
Подойдя к ее дому, они остановились.
— Да, товарищ охотник за чужими женами, опаздывать не надо. Говорят, кто поздно ходит, тот сам себе шкодит,— усмешливо упрекнула Люба на прощанье.
С тех пор, встречаясь, они обменивались улыбками, которые доказывали одно: оба помнят дождливый осенний вечер, игривый разговор. И после каждой мимолетной встречи Русинов ловил себя на мысли, что думает О Любе. Влекла его пышнотелая статная молодка с чуть выпуклыми, зеленоватыми глазами.
Еще более дружескими стали их отношения на полигоне. Как-то во время позднего ужина (в обеденной палатке было почти пусто) Анатолий озорнозато подмигнул Любе. Неожиданно, зардевшись, она по-девичьи опустила глаза. И он предложил:
— Приходите через часок к озеру. Вместе посмотрим на вечернюю зорьку... Боитесь, да?
Сказал наудалую, почти уверенный, что получит насмешливый отказ. А она вдруг вздохнула:
— Не шути, хлопец! Вот возьму и приду. Весна ведь...
Сердце у него запрыгало испуганно и пылко.
- А я на шучу. Приходите, рад буду...
Свидание вышло хмельное, беспамятное. А затем начался отрезвеление, и потому сегодня Люба заговорила о муже, маме и детях. «Эгоистка она, купринская Шурочка,— досадовал Анатолий, не в 'силах заглушить тоски, обиды, разочарования. А между тем надо было как-то примириться с неизбежным, и он пожурил себя: — Советовал тогда отец: женись, Толька! И девка была приглядная, высоконькая, из соседских, и нравились тебе. Надо было послушаться старого. Теперь она аамужем. А говорят, любила меня: сама подругам признавалась... Теперь вот бесишься».
Кто-то звал его. Русинов высунулся из люка — рядом с танком стоял сержант Адушкин с разгоряченным веселым лицом.
— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнили,— доложил он.
Анатолий выбрался на корму, пружиняще спрыгнул на землю и сказал:
— Хорошо, ребята. Все там у них погружено?
— Вроде бы все... Да вон они уже поехали!
— Ну и ладно.
В это время прозвучала команда по машинам, и через пять минут бронированная колонна двинулась в путь. Семнадцать километров кое-как одолели за три часа,— много было задержек у переездов. В часть прибыли благополучно. Завтра — парковый день. Танки будут отмыты, очищены от пыли и грязи, их поставят в бокс до следующего похода на полигон.
Экипажи построились впереди своих машин. Загоров, как обычно, собрал в полукруг офицеров. Маршем он был доволен, распоряжения отдавал кратко. В заключение сказал:
— Завтра обслужить технику так, чтобы комар носа не подточил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42