— Соорудим шалаш,— предлагает кто-то из отделения Черного.
— Сколько нас человек? — зачем-то задает вопрос Безгласный.
— Семь,— кратко роняет Григорий. И добавляет: — Как и было.— Этим своим ответом как бы утверждает: мы еще повоюем!
По небу плывет луна. Серебристый, свет стелется по верхушкам деревьев, кое-где достает и до земли. Тихо в лесу, лишь в вышине, в сухих сучьях, как морзянка, слегка попискивает ветер.
На последнем дыхании «козлик» взбирается на пригорок и останавливается.
— Бензин кончился?
— Хуже, придется в двигателе поковыряться. Кирилл Яковлевич замечает на высокой веранде
ближайшего дома мужчину средних лет. Тот издали раскланивается, жестами приглашает во Двор. Затем спускается навстречу гостю и вводит его в комнату,
зашторенную от солнца шелковыми занавесками, кивает на просторный диван..
— Шалтас акмуо на душе оттаивает. Простите, что начал по-своему. Вентилятор включить не могу, тока нет. А вы раздевайтесь, снимайте китель. Можно и душ принять.
Распахивает одно окно, затем второе.
— Это мой рабочий кабинет. Тут и библиотека.
Ряды книг от пола до потолка во всю стену. Старинные кожаные переплеты и современные тонкие обложки. На столе — стопка журналов и газет. Обладатель сокровищ протягивает красный томик.
— Краткий курс истории большевистской партии... Постигаю мудрость. Человек ищет занятие по нраву, а друзей по сердцу...
— Немцы что-то не стали друзьями литовского народа, не так ли? — Тымчик говорит четко и резко.
Хозяин ставит на стол глиняную бутылку с замысловатой этикеткой, разливает содержимое в бокалы.
— Рижский бальзам, целебный напиток... Да, немцы друзьями не стали. У каждого вола своя сбруя...
— Вы — священник?
Слегка щурясь, он поднимает бокал до уровня глаз, любуется напитком.
— Я ксендз. Мы многое делаем, чтобы человек от рождения до смерти оставался благородным. Но ведь роз без шипов не бывает.
— Ну, а что вы скажете о поведении красноармейцев?
— Чрезвычайно деликатны. На днях один прихожанин поведал мне такую историю. Ввиду сильной перестрелки с двух сторон, он оставил свой хутор на неделю. Фронт отодвинулся, и хозяин вернулся домой. Представьте: корова накормлена и вовремя выдоена. Поросята на месте и овцы целы. Неслыханно!
Ксендз отпивает глоток, резюмирует:
— Это аксиома: есть дисциплина в армии — то армия побеждает.
— Не только о дисциплине надо вести речь. Фашистские солдаты до сих пор послушны офицерам и без приказа не отходят. Значит, на первый план другое выплывает...
- Что же?
— Сознание, что ты воюешь за правое дело. С этим ксендз соглашается.
— В Прибалтике тоже немцы оставили о себе дурную память.— Он шелестит на столе газетами, неожиданно спрашивает: — Вы осведомлены о покушении на
Гитлера и объявленной им мобилизации в Германии и во всех оккупированных областях? Удачный исход покушения мог изменить ход войны в пользу... немцев. Вы понимаете, почему? Государственная и военная машина рейха осталась бы в целости. Немцам удалось бы с наименьшими потерями выйти из войны на Западе, а на Востоке — сохранить то, что захватил Гитлер. Или добиться выгодного мира с большевиками.— Ксендз отпивает еще глоток из бокала и ставит его на стол.— Вы удивлены, откуда такая информация? Отвечу скромно: слуги бога на земле все должны знать...
О покушении и об очередной мобилизации Тымчик знал. Об этом сообщала наша пресса. «Но стоит ли,— думал он,— комментировать подобную интерпретацию событий? Вряд ли обратишь ксендза в свою веру...»
Тот, уловив ход мыслей гостя, переходит к простому перечислению фактов.
— Трехлетняя оккупация принесла страшные бедствия... В сорок третьем к нам хлынул поток колонистов. Ставилась задача: в течение двадцатилетия полностью- онемечить не только Литву, но и всю Прибалтику,— ксендз опускает голову над столом так низко, что его касается грива волнистых волос.— Прежде люди почитали три заповеди: не укради, не обмани, не жадничай. Почему они не актуальны сейчас?
— Да ведь сама церковь вытащила на свет другой завет: молчи, молись и работай...
Ксендз что-то думает, затем вдруг переходит к другой теме:
— Война плевала на мораль. В конечном итоге торжествуют деньги. Не знаю, что в Германии после войны будет в ходу: доллары, фунты стерлингов или франки. Но только не рубли.
— А марки?
— Проиграл Гитлер войну...
Он еще долго не умолкает, то пряча, то снова выставляя напоказ ухмылку, И Кириллу Яковлевичу представляется, что слова ксендза самопроизвольно ткут узор разговора, а думает он о чем-то другом.
— Война не производит людей, она их поглощает. Мало мужчин останется в Литве. Мы устали от тягостного ожидания своей участи. Что будет?
— Теперь все встанет на свои места.
— Важно, чтобы была исключена несправедливость по отношению к кому бы то ни было.
— Невиновные не пострадают. И вы можете заверить в этом своих прихожан. А заодно посоветуйте, чтобы не очень доверяли всяким слухам провокационного характера. Если в сорок первом фашистская пропаганда была примитивной, то теперь, видоизменившись, она намного опаснее. Цель одна: разложить наших людей, посеять у них дух сомнений, неуверенности. Вспомните призывы вступать в «национальные» войсковые части вермахта. Ведь и сейчас не прекращается подобная агитация... Национальные интересы Литвы определил сам литовский народ, проголосовав в сороковом году за Советскую Литву, за ее вступление в состав СССР. А сколько литовцев сражается за освобождение своей земли от оккупантов! Они знают, за какие подлинно национальные интересы идут на бой с врагом. В гитлеровские же формирования вступают единицы — уголовники и те, у кого народ отобрал фабрики и поместья. Люди, обманутые вражеской пропагандой.
В глазах ксендза вспыхивают и гаснут тревожные огоньки.
— Знаю: вы — большевик. Скажите, вам страшно в бою?
— В открытом — испытываю те же чувства, что и все, не желающие себе смерти, люди,— полковник смотрит ксендзу в глаза и продолжает: — Наверное, и вы страшитесь. Например, того, что верующие не придут на очередную проповедь или в душе не согласятся с нею...
— Надеюсь, храмы божьи досками заколачивать не собираетесь?
— Этого можете не опасаться...
— Вы комиссар?
— Нет, я командую дивизией.
— Вот не ожидал... А в отношении страха мне понравилось. Считаю так: если бы не было боязни, притупилось бы и чувство любви.
— Тут надо подумать, что я и сделаю на досуге. Снаружи доносится короткий гудок машины. Тым-чик встает.
— Сколь быстро управитесь в Литве? Или нам уповать на Беллону?
— Будем спешить,— неопределенно отвечает Кирилл Яковлевич и прощается.
События последующих дней мелькают, как в калейдоскопе. На шяуляйском направлении наши войска так глубоко вклиниваются в оборону противника, что вот-вот прорвутся к Рижскому заливу. Враг, не желая с этим примириться, наносит контрудар в тыл шяуляйской группировки..
Стойкость воинов 2-й гвардейской армии, приковавшей к себе значительные силы гитлеровцев, позволяет группировкам 1-го Прибалтийского фронта развить успешное наступление на рижском направлении.
4 августа 262-й полк 87-й гвардейской с ходу форсирует Дубису в районе Лидовяны, но закрепиться на ее западном берегу ему не удается.
За палаткой безумолку тарахтит движок. Неяркий свет электрической лампочки выхватывает из темноты руки старшего лейтенанта медицинской службы Леонида Семеновича Кристального, проделывающие сложные манипуляции. Ассистирует старшая операционная сестра Мария Шевченко. Она ловко вкладывает в ладонь хирурга необходимые инструменты.
— Зажим... Пинцет... Ножницы...
— Не дошел до моря...— стиснув от боли зубы, сетует оперируемый.
— Ну, это не беда. Зато Берлин брать будешь.
— Вот сволочи! Раненые — кто куда. А они танками давить. Я и пополз с гранатами... Неужто выживу?
— А что с таким богатырем сделается? Разве только молодуха в тылу приворожит,— хирург устало улыбается, отступает назад, в темноту.
— Следующего! Нет, перекурить бы... Пригнувшись, выходит из палатки, стягивает с лица
марлевую повязку. Сквозь деревья, сомкнувшиеся кронами в вышине, пробивается рассвет.
— Гвардии капитан Малышок? Откуда ты, Василий Захарович, в такую рань?
— Проститься приехал. В тыл направляют — подлечиться. А тут как раз машина из полка, вот и заглянул.
— Как там у вас, много раненых?
— Артиллеристов всего два человека.
— Думаю, основной поток схлынул. Крепко стоим?
— Атаки отбиты. Теперь, может, и передышка будет. Скрипит тормозами санитарная полуторка, останавливается.
— Бикбулатова, примите раненых!
Хирург замечает офицера с повязкой на глазах. Тот, наверное, боится, что останется незрячим, но молчит. Ждет помощи. Кристальный читает наспех заполненную карточку пациента.
— У нас тут слезы не льют и молебен не служат,— резко бросает медсестре, сопровождающей раненого.— Утрите глаза и принимайтесь за дело. Спешить надо, Зоя!
В медсанбат Бикбулатова пришла почти одновременно с ним, два года назад. Была санитаркой, вскоре овладела навыками медсестры. Считают ее дичком — держится независимо, строга даже с подругами. Закию Габдулимовну все зовут Зоей. Первое время на это имя она откликалась запоздало, потом привыкла. Лишь легкий акцент в плавной, мелодичной речи выдает татарское происхождение медсестры.
— Леонид Семенович*, раненый готов к операции,— докладывает Мария Шевченко.
— Закурить хочешь? — Не дожидаясь ответа, хирург вставляет в запекшиеся губы раненого дымящуюся сигарету и спрашивает: — Скоро добьем немца?
— Доколотим! — отвечает тот и наспех рассказывает, как его ранило в бою.
— Значит, ветеран? Не хочешь из дивизии уходить?
— На всех фронтах враг бежит, а тут уперся,— злится боец и кивает на свои безжизненно лежащие руки: — Вот, если бы их удалось спасти.
— Поколдуем, дружок...— Кому-кому, а Леониду Семеновичу известно, как часто душевное слово лечит само по себе.
Закончив операцию, хирург выходит на улицу и удивляется, завидев снова Василия Захаровича.
— Ты еще здесь? Предлагаю позавтракать, а там в какой-нибудь машине местечко найдем.
— С комдивом попрощался.
—- Знаю, приезжал вручать раненым ордена.., Не слыхал, куда направился?
— Будто к Еникееву.
...В 264-м гвардейском стрелковом полку Кириллу Яковлевичу приходилось бывать часто. Только сегодня о цели своего посещения он молчит. Вроде между прочим спрашивает о снайперах и подходит к стереотрубе. Постепенно внимание переключается на разговоры офицеров, находящихся на НП. Первый же рассказ захватывает...
Высокую тощую женщину с коромыслом снайпер узнает еще издали. Вчера она, наполнив ведра и опустив их на берег, долго отдыхала, глядя прямо перед собой, затем медленно удалилась. Сейчас женщина приближается к реке широким уверенным шагом, беззаботно размахивая пустыми ведрами. Все повторяется, как и вчера. Все, да не все. Взбираясь на берег, крестьянка спотыкается и, падая, упирается обеими руками в землю. Под взметнувшимся подолом мелькают брюки, заправленные в сапоги. Сомнений нет: это переодетый гитлеровец. Звучит выстрел. Не успевает снайпер перевести дыхание, как к упавшему наблюдателю спешит еще один фашист. Но и этого боец успевает взять на мушку. Двое уничтоженных врагов пополняют лицевой счет снайпера...
— Осторожны немцы здесь, на Дубисе.
— Да, маскировка у них неплохая. Возможно, не всех замечают снайперы? Правда, мы тоже не лыком шиты, подходяще зарылись в землю.
Гвардии подполковник Еникеев поясняет, как бойцы полка совершенствуют позицию. В светлое время землю наверх не выбрасывают; днем углубляют траншею, подчищают окопы, а ночью разравнивают брустверы.
— Толково! — одобряет комдив.
Над головой рокочут наши истребители. Они патрулируют на тот случай, если появятся вражеские бомбардировщики. И вскоре действительно на горизонте возникают точки. Одна, другая, третья... Разгорается жаркий бой. Один из истребителей устремляется в лобовую. Вспыхнув, разваливается на части бомбардировщик.
— Глядите, «ястребок» кувыркается.
Самолет рассыпается на глазах. В стороне повисает белым облачком парашют, раскачивается недолго и гаснет у ельника, там, где проходит нейтральная полоса. Гитлеровцы постараются взять реванш — захватить летчика, сбившего бомбардировщик. Поднимаются наши пехотинцы. Перестрелка разгорается не на шутку. В дело вступают минометчики.
— Это закон фронтового братства,— глаза Еникеева
полны гордости.
До наступления темноты Тымчик находится на НП Галея Сафиуловича и внимательно наблюдает за передним краем. Еникеев с готовностью и видимым удовольствием комментирует происходящее:
— Этого отправила на тот свет Зоя Гладышева... Этот — не убит. Может, ранен, а может, пригнулся... Девчата глаз отработали... Это почерк Клавдии Савельевой...
Через полчаса хозяин НП явно теряет терпение.
— Хочется вам тратить время, товарищ гвардии полковник. Наблюдатели у меня толковые, все заметят и подсчитают. Доложат в аккурат... Там ужин приготовили.
— Вот молодцы! Здорово стреляют. Когда представили наградные листы на снайперов, думал, что перехвалили. Нынче подпишу. Можете поздравлять...— А как с боеприпасами? Подвозить успеваете?
— Тяжело с транспортом, дороги неважные.
— Думаю, что местные мужики могли бы помочь. Мобилизуйте обозы. Только, Галей Сафиулович, как можно деликатнее, чтобы не вызывать недовольство.
И он уходит твердым шагом.
СТУПЕНЬЮ ВЫШЕ
В долине реки Дубиса вряд ли найдется клочок земли, не изрытый бомбами и снарядами. Воронки полнятся позеленевшей водой, прикрытой пороховой пыльцой, и как бы поджидают всякого, кто зазевается. Об этом Кирилл Яковлевич и предупреждает Утина, шутливо командуя ему: «Под ноги!»
Они присаживаются на траву. Поговорить надо о многом. Без каких-либо расхождений во мнениях приходят к выводу, что основные события развернулись здесь, в районе Шяуляя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38